Но тогда, правда, она знала, с чем имеет дело. Сейчас же… Она закрыла глаза. Она, должно быть, сходит с ума… должно быть, ей мерещится, что сказал Роберт… должно быть, она жертва собственной глупости.

Он не мог сказать, не мог подразумевать…

– И коль я уже сказала, что собиралась лечь… – повторила она дрожа, пытаясь сделать сейчас то, что ей следовало сделать раньше, а именно – выпроводить его из дома, прежде чем она окончательно выдаст себя.

То, как он на нее смотрел, заставило ее задрожать еще больше.

– Хорошо, Холли. Намек понят.

Он начал было поворачиваться к двери, но вдруг резко обернулся так, что она чуть не наткнулась на него.

– Ты уверена, что с тобой все в порядке?

– Да, да, я чувствую себя прекрасно. – Она говорила почти скороговоркой в отчаянном желании выпроводить его.

– Тогда почему ты так дрожишь?

– Я… я не дрожу, – с вызовом ответила она.

– Нет, дрожишь, дрожишь. Я вижу.

Шок от того, как неожиданно она оказалась в его объятиях, как он прижимал ее к себе, как бы невероятность того, что происходило, лишал ее возможности соображать. Она просто стояла, и ее глаза были широко раскрыты от изумления, а он гладил ее по спине и нежно шептал на ухо.

– Мне не следовало приезжать сюда, правда, Холли? Ты собираешься ложиться спать и ты хочешь, чтобы я ушел.

Он по-прежнему держал ее в своих руках. Его губы касались ее рта в нежном поцелуе друга, брата. Она оцепенела от неверия, от болезненной мысли, что ей это снится.

Ее губы задрожали. Она почувствовала, как внутри у нее нарастает боль.

Когда-то он уже целовал ее так, в день ее семнадцатилетия… Поцелуй старшего друга, брата. Ее первый поцелуй. Тогда она прильнула к нему в безрассудном экстазе, молча моля… еще, еще…

Она начала отстраняться, но он тут же остановил ее, его рука поднялась к ее голове и прижалась к волосам, пленив не силой, а чувственным поглаживанием и медленной уверенной лаской губ.

Ей казалось, что вся вселенная сомкнулась вокруг нее, пряча ее где-то под землей, откуда невозможно выбраться из-за невыразимого удовольствия, которое он ей доставлял. Как хорошо она помнила эти ощущения, с какой легкостью узнавала их, желала их…

Она чувствовала, что самоконтроль покидает ее и через несколько секунд она прильнет к нему в молчаливой мольбе.

Она содрогнулась и резко отстранилась.

– Какое ты имел право это делать, – возмутилась она, слишком обескураженная, чтобы скрыть свои истинные чувства.

– Никакого, – услышала она, как он спокойно согласился. – Никакого права, но непреодолимую потребность. Я часто думал, какой женщиной ты станешь, Холли. – Он улыбнулся, но Холли не поняла этой улыбки. – Я и не подозревал до сегодняшнего момента, какое у меня, однако, бедное воображение. Джон – твой любовник?

Она отреагировала инстинктивно, затряся головой в негодовании, а затем осознав, слишком поздно, опасность, хрипло проговорила:

– Моя личная жизнь не имеет к тебе никакого отношения.

– Нет? Но мы когда-то были любовниками, – напомнил он ей.

Услышать это было как удар ножа.

– Да… десять лет назад, – с трудом выговорила она.

– Одиннадцать лет и десять месяцев, – сказал он, открывая дверь. Он уже почти вышел, но задержался и неожиданно сказал:

– Ты не забудешь про свое обещание посмотреть мой сад, хорошо?

Ее обещание? Она не давала ему никаких обещаний. Она раскрыла было рот, чтобы ему об этом сказать, но было поздно, он ушел и закрыл за собой дверь.

Она еще долго стояла там, где он оставил ее, пытаясь разобраться в своих чувствах.

То, что он заехал, было так неожиданно… так… так непохоже на то, что она ожидала от него.

И потом, то, что он ласкал ее, целовал, намекал… На что намекал? На то, что она желанна для него как женщина? Может, он сходит с ума? Как это возможно сейчас, если тогда он сказал ей категорично и жестоко, что он не желает ее и не любит ее?

Зачем он это делает? Наверно, это какая-то злая шутка. Холли не могла придумать никакого другого объяснения. Может, он стал таким, потому что тщеславие не позволяет ему допустить, что женщина, которая когда-то любила его, больше не любит? Такие мужчины бывают, она слышала об этом. Но тщеславие никогда не было в его характере… особенно такого рода тщеславие. Но как тогда это объяснить?

Мужчины просто никогда с ней так не вели себя; они не приходили к женщине в дом, не заключали ее в свои объятия, не ласкали и не целовали, не изображали, что желают ее, – во всяком случае, если они не были полностью уверены, что их правильно поймут.

Роберт – умный, взрослый человек и несомненно хорошо умеет играть в сложные сексуальные игры, но какого черта он затеял игру с ней? Должен же он понимать, что ей меньше всего хочется вернуть его в свою жизнь… Что с ним, как ни с кем другим, ей не хотелось бы завязывать отношений… Если ему просто нужен секс, то, она полагает, Анджела Стэндарт с удовольствием окажет ему эту услугу, а если он решил, что может просто так взять и войти в ее жизнь, а она вновь бросится ему на шею, то ничего у него из этого не получится.

Ладно, пусть сегодня он застал ее врасплох, но отныне она даст ему понять, что не собирается играть ни в какие игры и наивной девчонки, которой она когда-то была, больше не существует, потому что ее уничтожила его собственная жестокость.

Но когда в конце концов она легла в постель, она все еще чувствовала вкус его губ и предательский зов своего тела, желавшего его.

Ее охватила паника. Это не должно случиться. Она этого не позволит. Она не позволит себе влюбиться в него вновь. Неужели она ничему не научилась… совершенно ничему? Неужели ей нужно напоминать себе о той боли, которую он ей причинил, о страданиях, которые он ей доставил?

Холли разбудил настойчивый звонок телефона, и она с ужасом поняла, что не слышала будильника и проспала, и сейчас, должно быть, больше девяти.

Она обычно не просыпала, но теперь, неожиданно, ее жизнь перестала быть обычной, и вчера, закрыв за Робертом дверь, она каким-то образом забыла закрыть дверь своей памяти, да так, что он снился ей всю ночь, возвращая ее в прошлое, во времена, когда они были любовниками и она считала, что он любил ее. Поэтому вряд ли удивительно, что когда в конце концов она погрузилась в глубокий сон без сновидений, то проспала.

Она протянула руку за телефонной трубкой и сонным голосом сказала:

– Алло!

– С тобой все в порядке? – услышала она обеспокоенный голос Джона. – Я только что звонил тебе в офис, но мне сказали, что тебя нет. После вчерашнего…

Она мгновенно напряглась. Откуда Джон знает, что Роберт заезжал к ней? Как он мог?..

– Ты так плохо выглядела, когда мы уходили с вечера.

Она вдруг поняла: Джон понятия не имеет, что Роберт заезжал к ней, и он беспокоится по поводу ее нездоровья во время ужина. Ее охватило отчаяние и чувство вины, когда она торопливо заверила его:

– Со мной все в порядке, Джон, я просто проспала.

– Я подумал, может, пообедаем вместе, – сказал он.

– Нет, извини, я не могу. У меня совещание, и я никак не могу его отменить.

Это было правдой, однако, когда она повесила трубку, ее не покидало ощущение вины. Что с ней происходит? Джон – приятный интеллигентный человек, чье общество ей всегда доставляло удовольствие, и все же она почувствовала облегчение, когда смогла ему отказать. Ну почему?

Ее реакции были так непонятны ей самой, что она чувствовала себя больше подростком, чем зрелой женщиной.

Она села в кровати, слегка дрожа. Нет, она не вернется в прошлое. Роберт больше не интересует ее. Все кончено… Кончено! Она получила урок; пусть она все еще ранима в воспоминаниях о прошлом… но тем не менее. Теперь она другая. Мудрее, рассудительней, женщина, а не ребенок, и как женщина она чуяла опасность быть ввергнутой в ситуацию, когда она опять станет уязвимой для него.