— Погоди, Алек, — говорит, — пожалуйста.

Опять мы с Полом друг на друга глянули и головы повесили.

— Капитан, — спрашивает другой, — вы знаете, что здесь творится?

— Догадываюсь, — отвечает Пол.

— И вас это не удивляет?

— Нет. Все это не ново, Джек. Пять сотен лет назад мои предки истребили индейцев — ради их земли. Сто лет назад предки Перри истребили манарцев — ради их земли. Сегодня чьи-то предки истребляют амбалорцев — ради их земли.

— И вас это не возмущает?

— А кто я такой, чтобы возмущаться? Оружие, что на вас, привезли сюда мы. Вы, как штурман, подписывали грузовую декларацию. Вас это не возмутило?

Те переглянулись и опять уставились на Пола. И знаете, Генри, я прямо-таки шкурно обрадовался, что они не за меня взялись. Повзрослели мальчики, ощетинились. Сейчас, конечно, и из меня перья полетят, но пусть уж на минуту позже.

А они как угадали, повернулись ко мне и спрашивают (говорили-то они по очереди, а все равно выходило, будто вместе):

— А вы, Алек?

— Ребята, — говорю, — не за тех вы взялись. Мы из себя героев не корчим. Да, знали, куда идем. Сумели бы — не пошли, чтобы, значит, не соваться в эту грязь. Но грязь, птенчики мои, все равно бы замесили — есть кому.

— Но лишь бы не вы?

— У меня одна шкура, — говорю, — и та дырявая. Кому-нибудь я б за такое морду набил, а с целым человечеством драться — увольте!

Пол поглядел на меня и головой покачал:

— Бросьте, ребята. В чем вы нас упрекаете?

— Вас? Ни в чем. Но кто-то ведь виноват?

— Да, — говорит Пол. — Мы все. А тот, кто делает, и тот, кто молчит. Что вас, собственно, возмущает? То, что делается, или то, как?

Усмехнулись. Одинаковые такие угрюмые усмешки.

— Пожалуй, как.

— А я вам скажу: то, что происходит на Амбалоре, еще милосердно. На Терулене не воевали. Просто сломали образ жизни туземцев, дали им вымереть от пьянства, нищеты и наших болезней.

— Поэтому вы и сказали, что люди не стоят жертв?

Пол посмотрел на меня, будто помощи просил, но чем я мог ему помочь? Покачал головой и ответил:

— Наверное, я был не прав. Боюсь, люди еще заплатят за это… той же монетой.

Опять они усмехнулись.

— Это очень убедительно звучит, капитан. Особенно здесь. А вот когда посмотришь собственными глазами…

— Парни, — говорю, — а ну на пол деления назад! Вас что, уговаривали лезть в это дерьмо? Да я мозоли на языке набил…

— Хватит, Алек, — говорит Пол. — Нам легко быть благоразумными.

А меня уже понесло — от стыда больше:

— Своими глазами, говорите? А что, могу! Отпустите, кэп?

— Не делайте глупостей, Алек, — говорит Пол. — Опять попадете в историю.

— Да мы в ней по уши, — нам уже терять нечего!

Нового Амбалора вы не видели и не увидите, слава богу. Сборные домики, три локаторные башни, проволока под током и минные поля.

Ну, настроение, конечно, боевое — в поселке. Закатанные рукава, расстегнутые комбинезоны, друг друга по спинам хлопают. Мои парни среди этих домашних вояк бойцами смотрелись. Привели меня к старшему: мол, друг — приятель с «Каролины».

Тот — морда красная, лапы волосатые, бластер на брюхе — эдак снисходительно: стрелять мол умеете?

— Умею, — говорю. — Дай бог вам так уметь.

Стою: руки в карманы, глаза прищурил, ухмыляюсь краем рта — они, вояки колониальные, такую повадку любят.

Ну и всей проверки. Через час мы с парнями уже по лесу шагали. Природа… Ладно, она мне уже до чертиков надоела, эта природа. Как кончилась заминированная вырубка, сразу пошли джунгли. Под ногами грязь, по бокам стена. Вонь, мошкара, шорохи. Идешь — ушки на макушке, руки на бластере, а спина будто голая — все тянет обернутся.

— Алек, — спрашивает один, — а вы не боитесь?

— Чего бояться, птенчики? — отвечаю, — мы это уже изучали.

Свернули на боковую тропку, я только глянул… Вы уже поняли, наверное, биография у меня пестрая. Пришлось и повоевать — на Салинаре. Полгода в лесах, такие штуки сразу усекаю. Прежняя тропа естественная была, видно, еще туземцы ходили, наши только подправили слегка. А эту лучеметами прожгли. Судя по полосе захвата, ИСБ-12. Так что я знал уже чего ждать, не удивлялся, когда к пепелищу вышли.

Много я потом таких картинок видел и эту не забыл, только расписывать ее ни к чему. Ясно что врасплох напали, на безоружных. Наверное было мирное селенье, туземцы сами не дрались и беды не ждали. Где им знать, что раз пошло дело, так тут уж вина не обязательна. Это и я сквозь зубы понимаю, а нормальному человеку совсем не понять.

Гнусная была картинка, Генри! Трупы зверье уже прибрало, одни кости россыпью, а так, на глаз, человек двести полегло… больших и малых.

Гляжу на парней: жесткие стоят, угрюмые, а мне все равно хуже. Что их стыд против моего, если я знаю, кто это сейчас видит?

— Что, — спрашиваю, — и без вас не обошлось?

Кивнули.

— И дров наломали?

Усмехнулись, объясняют:

— Мир не без добрых людей, Алек. Командир штурмового отряда нас в карауле оставил. А потом… после бойни… еще и утешил — говорит: Вы, ребята, еще наивные. Думаете если кто похож на человека — значит, человек. А они, говорит, макаки, им верить нельзя. Если их не перебить нам здесь жизни не будет.

Слушаю, как они говорят — вроде бы спокойно, ленивенько даже, только зубы из-под верхней губы посверкивают — и на душе мороз. Я, Генри, такую ненависть знаю, она не враз завязывается, да потом уж не выкорчуешь ее ничем — ни местью, ни кровью, ни стыдом — как шрам внутри на всю жизнь.

— Ребята, — говорю, — тошно, конечно, а кое в чем он прав. Зря вы Дальний Космос земной меркой мерите — тут все другое.

— Что другое? Люди? Законы?

— Вот именно. На Земле все отмерено да расписано. А кому тесно, у кого шило в заднице — тех сюда выплеснуло, все здесь — и помои, и герои.

— А нас на помойку?

— Ребята, — прошу, — придержите себя! Тут не помойка — тут гадюшник. Дай нам бог выбраться отсюда! Вы мне это, — спрашиваю, — хотели показать? Видывал, парни. Еще и по хуже видывал. Только там люди были, там я знал, на какую сторону встать.

— А здесь макаки?

— Нет, — отвечаю, — тут просто выбора нет. Я еще Землю хочу повидать. У Пола на Земле сын, у Джо — старуха-мать, у Перри две семьи на Манаре — штук шесть детей, по-моему. А вас что, никто на Земле не ждет?

Сказал — и язык прикусил: ждут-то ждут, да только одного. Но они это, слава богу, мимо ушей пропустили. Стоят, глядят с тоской, один мне руку на плечо положил. Говорит:

— Алек, но ведь я тоже «макака»!

— Ты? — а у самого сердце екнуло.

— Я, он… кто нас различит? Какая разница, если мы сами не знаем?

Второй:

— Алек, а если наши соратнички узнают? Что они с нами сделают?

Первый тычет дулом в развалины:

— Это самое, а Алек?

— А ведь узнают в конце концов!

— Еще и за вас возьмутся!

— Алек, а если мне сейчас стрела в бок, я за кого умру? За этих, что меня убьют?

Вернулся я на «Каролину» через два дня. Насмотрелся. Мужики глянули шкодливо и разбрелись потихоньку, а Пол позвал к себе.

— Теперь уже скоро, — говорю. — Они еще зелененькие, но дозреют. Кое до чего уже дошли, дойдут и до остального.

Починились мы — и опять туда-сюда. Настроение как на похоронах. Даже Перри стал задумываться. Явиться вечерком сядет и смотрит. А то вдруг Салинар вспоминать. Как мы им под Аханом врезали, да как в Ласарском лесу из кольца прорывались. Открылась болячка. На Салинар ведь впервые поселенцы с Манара пришли. Уже и обжились, когда их планета такой вот компании понадобилась. Ну что мне было ему сказать?

— Держись, — говорю, — старик, скоро.

Сколько-то оно еще тянулось, а потом поломалось… сразу. На Старом еще Амбалоре перед вылетом зовет меня Пол.

— Алек, — спрашивает, — знаете, чем нас загрузили?

— Чем?

— Газовыми бомбами.

— Ну и что?

— Все, Алек. На этот раз бомбить нам самим.