Мне хочется в это верить. Я слишком люблю свой мир. Я не могу быть ему врагом. Я никому не мог бы стать врагом. Я могу любить, но не могу ненавидеть. Нельзя ненавидеть то, чего не можешь понять, и нельзя ненавидеть то, что тебе понятно…
Смутная, затаенная жизнь Границы. Смутная, затаенная, — но жизнь. Множество существований, бездумных и торопливых. Неторопливая, безличная тусклая мысль. Слабый трепет тревоги — но оно ушло. Ушло, не заметив или не пожелав заметить. Непонятно, но хорошо — я бы не сладил с элтом.
Фоил! Кажется, он встревожен. Только тревога, а не страх — это еще далеко. Так далеко, что кажется Фоилу неопасным.
Фоилу, но не мне! Гата! тусклые блики, чешуйки неясных картинок. Множество глаз, которые что-то видят. Шаг за шагом сквозь выцветший горизонт, сквозь серый, струящийся в зное простор. Змея. Быстрый торн, шевелящийся куст обманки, одинокий кан обнюхивает нору, стадо! Тучи пыли, мощные глаза вожака.
Все! Нам от них не уйти. Я достаточно знаю о гата. Даже самый мелкий самец в холке выше меня, и они чуют мысль, не хуже, чем Фоил, и немного думают — сообща. И когда они налетят всем стадом, неотвратимые, как обвал…
— Ортан! — окликает меня Элура. В ее глазах уверенность и тревога, и мысли ее испуганы и тверды. Особенное, единственное, только ее: бурлящий камень и скованный льдом огонь.
— Опасность? — спросила она деловито.
Она оглянулась: где там Норт и Илейна — и я уже знаю, что надо делать. Мне очень не хочется этого делать, но только это нас может спасти.
— Мне надо уйти, — говорю я ей. — Со мной пойдет Норт. Вы будете ждать нас здесь.
— Почему? — спросила она сурово. Сдвинула брови, в глазах угрюмый огонь; она ушла, укрылась за каменный щит, и опять она для меня закрыта.
— Оставаться опасней, — объясняю я ей, и это правда. — Будет очень страшно. Фоил может не выдержать страха. Ты должна его удержать.
— Он вернется сюда?
— Да, Элура. Я его позвал.
— Хорошо, — говорит она. — Мы будем ждать.
— Куда это они? — спросила Илейна.
Я догадалась, но промолчу. Я молча усаживаюсь на траву и молча киваю Илейне, чтоб села рядом.
Илейна уже не та. Хорошенький стройный мальчик с обветрившимся лицом, и каждый взгляд на нее — мучительное напоминание. Мой Эрд. Он был таким же юным и стройным…
— Элура, — тихо спрашивает Илейна. — Зачем мы ушли из Мира? Даже если мы не умрем… зачем мы одни?
— Мы не одни. Ортан ведет нас туда, где живут люди.
— Такие, как он? А если я не хочу с ними жить? — помолчала — и уже совсем спокойно: — Прости, Элура. Я знаю, что ты поклялась отцу. Но я не хочу!
Мягким, совсем материнским движением Элура прижала ее к себе.
— Да ведь и я не хочу! Просто это наш долг — продолжить род. А что, разве Норт тебе не нравится?
— А кому это интересно? Должна! А я его не люблю. Я никого не люблю! — сказала она с тоской. — Даже отца. Ведь я знаю: он… его уже, наверное… и ничего!
— Глупая! Это не сразу приходит… я-то знаю. Сначала только пусто… а потом уже боль…
— Элура! — горько сказала Илейна. — Я не хочу вот так, по приказу. Меня все время кому-нибудь обещали… вечная невеста! Я слышала, как женщины смеялись…
— Ну и что? А ко мне вот никто и не сватался — думаешь, это приятней? Глупости, Илейна! Никто тебя не неволит. Будем живы — сама решишь.
— Правда, Элура? — жадно спросила она. — Правда?
Зной окружает нас. Тусклый тяжелый зной, он течет, потрескивает, дымится. Мы не смеем сбросить тяжелые куртки, расстегнули — и паримся в них.
— Пить хочется, — сказала Илейна.
— Только глоток. Нам скоро бежать.
Она кивнула, послушно сделала лишь глоток и протянула обратно флягу.
— Элура, — спросила она, — а почему мне не страшно? Все такое чужое, жуткое… а мне не страшно. И только жизни боюсь, — сказала она. — Понимаешь? Вот дойдем — и будет, как… как должна.
— Ты мать совсем не помнишь?
— Нет. Мне было два года, когда она…
— Все наши матери умерли, — сказала Элура. — И мы с тобой тоже скоро умрем. Чего нам бояться жизни, раз она так коротка?
— А зачем такая жизнь? Из одних женских покое в другие… а потом только рожать и умереть в родах? Со мной никто не разговаривал, — сказала Илейна. — Только говорили, что делать. Должна! Я хотела убежать, — сказала она. — К тебе, в Обсервату. Я знала, что ты враждуешь с отцом. Думала: может быть, не выдашь.
— Может быть, — сказала Элура. — Вот мы и убежали. А ты все ждешь, кто же даст тебе свободу.
Илейна отпрянула, зеленой вспышкой блеснули ее глаза и тонкие пальцы сомкнулись на рукоятке кинжала.
— Все будет, как я захочу! — сказала она. — Я все сама за себя решу, слышишь, Элура!
Фоил вернулся. Словно нить натянулся внутри, отозвавшись короткой приятной болью.
Фоил! сказала она про себя. Не подумала, а молча позвала: Фоил! Фоил, мы здесь. Онои сказал, чтобы ты был с нами!
Черная точка, черная тень, тонкая, быстрая, размазанная в движении.
Черное жаркое облачко страха.
Фоил! Говори со мной! Я тебя не слышу!
Он летел — и застыл в десяти шагах, только мышцы играют под бархатной кожей. Страх! Трепет страха в очертаньях точеного тела, рунги очень пугливы, подумала вдруг она, даже те, что совсем не рунги.
Онои нас спасет, молча сказала она, говори со мной, я тебя не слышу!
И испуганный слабенький голосок: гата. Много-много-много. Они слышат. Они убьют.
Онои вернется, сказала она. Мы будем ждать. Иди ко мне, Фоил.
Он подошел, медленно, через силу, и она погладила его по щеке. Нежное, вкрадчивое движение, если бы это был Ортан! Может быть, мы сегодня умрем, и уже ничего…
Фоил тихонько вздохнул и прижался ко мне.
Грохот. Знакомый треск раздираемой чем-то земли. Фоил рвется из рук, я схватила его за шею и шепчу, как безумная: про себя или вслух?
— Фоил, не бойся! Фоил, все правильно! Это Ортан привел налтов. Фоил, подожди, мы сейчас убежим, Фоил, милый, ну, не надо, ну, пожалуйста! Ну, еще, еще немного. Фоил!
Грохот. Это второй грохот. Облако пыли, заслонившее горизонт. Я не могу взглянуть на Илейну — только Фоил. Фоил, прошу тебя, ну, не надо, ну еще, ну еще чуть-чуть…
Онои! воскликнул Фоил.
Мы между двух грозовых туч. И там впереди, в просвете, две черненькие фигурки.
Онои говорит идти!
Фоил, возьми Илейну, она не успеет!
Он вскинул голову, фыркнул, подпрыгнул на месте. Илейна, быстро! Илейна уже верхом, и мы срываемся с места, несемся в узкий просвет, все более, более, более… ох, совсем уже узкий!
Черная туча громыхающих налтов. Рыжая куча тяжелых стремительных тел. Запах! Душный, тяжелый звериный запах, мы мчимся в сужающийся просвет, топот и треск, топочущий треск, грохочущий топот, Фоил уже далеко, одна! Одна! Стены сошлись, совсем, совсем! Нет, они далеко, но я не успею. Грохот. Пыль. Пот заливает глаза. Только не сбить дыхание. Я не успею. Все равно. Вы-ыдох — и вдох. Вы-ыдох — и вдох.
Я успел ее подхватить и тогда уже помчался так, как не бегал еще ни разу в жизни. Мне повезло — крохотная отсрочка: вожак все понял и закричал, пытаясь остановить стадо, первые гата задержались, и я едва успел проскочить.
Первые задержались, и стало ударило в них и зашвырнуло прямо на стену налтов. Новые звуки: хлопанье щупалец по телам, треск, удары и крики боли. Они и во мне отдаются болью, но надо бежать; закон не нарушен, думаю я, и налты и гата — Стражи Границы, они вне Запрета, думаю я, но мне все равно и больно, и стыдно, и как хорошо, что надо бежать.
Элура обняла меня за шею, она молчит, и мысли ее молчат, но тихое ласковое тепло просачивается сквозь ее защиту, и мне не так больно и больше не стыдно, если я все-таки спас ее.
День и ночь… День или ночь… То день, то ночь… Все перепуталось, свилось в клубки голубого и черного света. Острые перекрестия черно-оранжевых теней, солнце и луны, ветер сметает звезды, тихие голоса — снаружи или внутри? — но они бормочут, просят и угрожают, сюда, шепчет кто-то, сюда, здесь хорошо, здесь сон, усни, шепчет кто-то, ус-ни…
