Правители Европы были связаны и многочисленными родственными узами. Русские Рюриковичи были в родстве с царствующими домами Швеции, Польши, Чехии, Венгрии, Болгарии, Германии, Франции и Византии. В теории все признавали идею общего христианского царства – наследника Греко-Римской империи Константина Великого. На практике же после впечатляющих успехов Карла Великого процесс объединения застопорился. Но сердце Священной Римской империи еще билось. Она даже набирала силы, используя растущую мощь городов, которые все – от Новгорода и Владимира до Толедо и Лондона – были заинтересованы в развитии и охране коммуникаций, в создании единого торгово-экономического пространства. Люди ремесла и купечество были еще более космополитичными, чем сословие рыцарей.

Русь по экономическому и культурному уровню не уступала западным соседям. Восточная церковь имела даже больший культурный фундамент, чем западная, а лояльное отношение к ней было в высшей мере выгодно императору для обуздания своих соперников – пап. Объединение сил казалось логичным и достижимым.

Но история пошла иным путем, имевшим самые драматичные последствия: между православием и католицизмом разверзлась пропасть, рассеченная надвое Русь надолго оказалась вне Европы, Германия и Италия распались на лоскутки, «сшитые» только в XIX веке, безответственная политика пап в конечном счете привела к Реформации, а идея единой Европы на долгие века осталась утопией…

Мнение историка

Андрей Богданов, доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института Российской истории РАН, академик РАЕН

Возможность и даже перспективность анализа нереализовавшихся исторических альтернатив несомненна. Проблема, как всегда в таких случаях, заключается в деталях. Никакие факты не мешают нам допустить, что битва на льду Чудского озера могла завершиться победой крестоносцев, и гипотетическая картина последствий такого исхода, нарисованная автором статьи, особых возражений не вызывает. Другой, гораздо более сложный вопрос – существовала ли реальная альтернатива той линии в отношениях с западными соседями, папской курией и монголами, которую проводил Александр Ярославич?

Линия эта, насколько можно судить по очень скудным, о многом умалчивавшим, а впоследствии многократно «редактировавшимся» русским источникам, не была плодом мгновенного, «волевого» решения. События, которые привели северо-восточную Русь к окончательному подчинению Орде, разворачивались на протяжении нескольких десятилетий, и на этот период пришлось, если использовать терминологию «альтернативной» истории, множество «точек бифуркации». Не только русские князья, для которых это был буквально вопрос жизни и смерти, но и европейцы далеко не сразу определились, какую позицию занять в отношении нового «геополитического фактора» – монголов.

В 1248 году Папа Иннокентий IV, как говорилось в его послании на Русь, «просил, умолял и усиленно увещевал» русских князей сообщать ему (через крестоносцев!) о готовящихся нашествиях монголов, но при этом не расставался с надеждой заключить с кочевниками союз и даже обратить их в католическую веру (с этой целью в Каракорум были отправлены знаменитые посольства Гильома Рубрука и Джованни Плано Карпини). Он неоднократно обещал Даниилу Галицкому поддержку в борьбе с кочевниками, но когда тот после долгих колебаний согласился принять из рук Папы королевскую корону, помощь так и не пришла. Переговоры на этот счет велись и с Александром Невским и оказались для Рима безрезультатными, вероятно, и потому, что князь трезво оценил перспективу получения помощи от католического мира и не менее трезво – угрозу расправы монголов в случае неповиновения.

Да, в культурном и религиозном отношениях Европа в XIII веке была едина (если не считать Схизмы – раскола на католический и православный мир), но это единство было эфемерным: экономически и политически она распадалась на множество изолированных территорий, властители которых не могли преодолеть центробежные тенденции даже на локальном уровне. Европе предстояло пройти еще очень долгий путь до окончательного утверждения централизованных национальных государств – разделяло ее гораздо больше факторов, чем связывало.

То же самое можно сказать про Русь, перспектива объединения которой в первой половине XIII века даже перед лицом такого «вызова», как нашествие кочевников, представляется весьма сомнительной.

Конечно, эти соображения не означают, что исход по-настоящему трагических для нашей страны событий той эпохи был абсолютно предопределен. Что случилось бы с северо-восточной Русью, если бы Александр Невский последовал примеру Даниила Галицкого, обратившись к Риму? Если бы такой шаг не ограничился номинальным признанием главенства Папы, то можно, например, предположить раскол в русском обществе, как это случилось с византийским в XV веке (когда подчинение восточной церкви Папе, надо заметить, все же не спасло Константинополь от захвата турками). Что произошло бы, если бы Александр Невский не проводил демонстративной политики покорности Орде, а искал случая выступить против нее, как делали его братья Андрей и Ярослав? И на этот вопрос можно дать несколько ответов. Традиционный ответ известен – сопротивление в тот момент означало бы лишь новое разорение и кровопролитие. Если «альтернативная» история сможет обосновать сравнительную вероятность другого исхода – что ж, это будет способствовать только углублению наших знаний о той эпохе.

Ольга Музыкина

Сузо Чекки д`Амико – одна из видных деятельниц итальянского кинематографа, автор сценариев ко многим шедеврам итальянского кино. Она соглашалась на роль сценаристки только тогда, «когда от авторов требовались истории и тексты, а не подсказки по использованию актеров»… Сузо была другом и наперсницей таких выдающихся личностей, как Лукино Висконти, Роберто Росселлини, Витторио де Сика, Марчелло Мастрояни, Эннио Флайяно, Анна Маньяни, Нино Рота… В книге «О кино, и не только», выходящей в издательстве «Вагриус», собраны некоторые дневниковые записи Сузо и истории, рассказанные ею своей внучке Маргарите, ставшей писательницей. Представляемый фрагмент книги посвящен Лукино Висконти.

Бабушке не один раз предлагали помощь в написании книги. Она преспокойно могла бы сделать это и сама, но она терпеть не может писать о себе в первом лице, и у нее своя, совершенно особая манера хранить воспоминания: они у нее такие поразительно живые и мобильные, что принадлежат скорее к настоящему, а не к прошедшему времени. Идея доверить выполнение этой задачи своей недостойной внучке родилась не в силу ее твердого намерения, а в результате естественного отбора.

Первые же опыты показали, до чего трудно обуздывать бабушкину манеру вести рассказ. Более авторитетный интервьюер, конечно же, сумел бы навязать ей какой-то свой принцип, свою отправную точку разговора. Мне это не удалось: казалось, что за самыми отдаленными воспоминаниями есть еще и другие: они, как корни, уходящие в такую глубину, до которой я лично добраться не могу.

Я отправилась за Лукино к нему домой. За рулем сидел Гаэтано, шофер, возивший Дзеффирелли во время съемок «Брата Солнца». Лукино был готов и ждал нас в гостиной. Но чувствовал он себя хорошо. Гораздо лучше, чем в предыдущие дни. На нем был новехонький костюм из сурового полотна, черные туфли, платочек цвета перванш в нагрудном кармане, синяя шелковая рубашка в мелкий белый рисунок. Мы обсудили, о чем нам предстоит говорить с Йанни. Потом мы поговорили о недовольстве Хельмута (Бергера) фильмом, который он снимает в Париже, и Лукино был рад, что Кэрол Леви убедила его не бросать начатое дело. Потом он предложил мне позвонить Хельмуту в Париж и убедить его не создавать всем трудностей. Хельмута в отеле не оказалось. Тогда Лукино решил, что мы уже можем отправиться на встречу.