Рейнер ничего не понял, и тогда Саладин объяснил ему:

— Он — вождь секты, которая укрепляет свою храбрость с помощью гашиша. Поэтому их зовут гашашин, а по-вашему ассассины, то есть убийцы.

В апартаментах королев Рейнер нашел только камеристку Алуетт.

— Леди Алуетт еще не вернулась с базара. Она пошла вместе с королевой Беренгарией и королевой Иоанной, — сказала ему Инноценция. — На обратном пути они часто заходят в бани.

Ничего так не желал в эту минуту Рейнер, как оказаться там с Алуетт (пусть даже ожидая ее у входа, чтобы не замарать ее честное имя!).

— Кажется, придется мне тут болтаться без дела, пока Ричард не пошлет за мной. Я еще приду позже.

Когда Фулк узнал о близком отъезде Филиппа, он не стал терять время, испрашивая аудиенцию у султана. «Бог ответил на мои молитвы», — подумал он, забыв, что не молился уже много лет. Каждый раз, когда Фулк приходил к Саладину, султан оказывал ему все более холодный прием, а его донесения ни разу не произвели благоприятного впечатления. Фулку не нравилось, что быстрый как огонь араб стихал, стоило ему войти в шатер, и загорался вновь, когда он уходил.

Он даже начал сомневаться в том, что Саладин вообще наградит его. И если султан с таким старанием выказывает свое безразличие, стоит Фулку заговорить об Алуетт, то почему леденеют его глаза? Может быть, сарацин не понимает, почему ему нужна одна-единственная женщина, когда ислам позволяет иметь много женщин?

Фулку пришлось долго ждать, пока Филипп разбирался с торговцами и землевладельцами, непременно желавшими изложить ему свои требования. Наверное, они все думали, что с ним легче будет сговориться, коли он уезжает? И по-видимому,

оказались правы.

В конце концов подошла очередь Фулка. Филипп выслал из комнаты стражу и с ироничной улыбкой посмотрел на своего приближенного, которого трудно было отличить от сирийского христианина в его черном длинном одеянии. Борода и перевязанный из осторожности глаз делали его вовсе неузнаваемым.

— Подождите! Ничего не говорите! Я сам угадаю. Вы узнали, что мы отплываем, и захотели вернуться во Францию вместо того, чтобы служить тут Саладину.

Фулк от удивления разинул рот, и в глазах у него появилось виноватое выражение.

— Да, сир. Если вы меня возьмете с собой, я буду преданно служить вам до конца моих дней.

— О да, конечно, будете… если это будет вам I выгодно. Скажите, каким образом я объясню ваше неожиданное появление, когда все знают, что вы изгнаны за ваши грехи, в частности за покушение на жизнь любимого рыцаря Ричарда?

— Но, ваше величество, кому не известно ваше милосердие, — сказал Фулк и понял, что Филипп остался равнодушен к его лести. — Вы можете назначить цену.

— Наконец-то я слышу нечто разумное.

— …которую вы великодушно простите мне в качестве свадебного подарка.

Теперь Филипп от удивления разинул рот.

— Свадебного?

— Ну, конечно. Вы же сами хотели, чтобы Алуетт стала моей женой, а я загладил свою вину? Или теперь вы хотите, чтобы она стала женой Рейнера де Уинслейда? Вам известно, что венчание назначено на первое августа? — Фулку доставило огромное удовольствие застигнуть Филиппа врасплох. Он прищурился, и глаза на жирном лице стали похожи на две почти незаметные щелочки.

— Нет, я не знал. Моя милая сестричка не позаботилась сообщить мне. На другой день после нашего отплытия. Вот как!

— Правильно, сир. А я предлагаю вам…

За два дня до свадьбы Алуетт сидела возле окна в своей комнате и наслаждалась вечерней прохладе. Завтра Филипп и те из французов, которые считают, что исполнили свой религиозный долг, покинут берега Палестины. Она вздохнет с облегчением, когда будет знать, что он далеко и больше не может причинить ей горе.

Когда он прощался с ней сегодня, то был в хорошем настроении и просто сиял от счастья, что возвращается домой, где не будет ни здешней жары, ни здешних забот. Может, поэтому он так радостно сообщил ей, что Анри остается в Палестине с его королевского согласия и благословения.

Алуетт удивилась. Этого она не ожидала.

— Анри остается? Но… я думала…

— Вы думали, что я заберу его с собой как заложника. Дорогая Алуетт, — воскликнул он, склоняясь к ней и заключая ее в слишком крепкие объятия, — вы раните меня вашей подозрительностью! Но даже если и так, все равно я буду слишком далеко, чтобы руководить вами, и Анри мне не поможет. Нет, пусть будет, как будет. Когда-нибудь вы станете женой английского рыцаря, а я вас уже потерял, разве не так? Однако, как бы мне ни хотелось, чтобы вы вышли замуж за кого-нибудь из моих приближенных… или молились за вашего королевского брата, став аббатисой во французском монастыре… я должен смириться. Будьте счастливы, сестра.

— Благодарю вас, сир… Филипп… — прошептала Алуетт, с трудом веря собственным ушам.

Как все просто! Неужели он действительно освободил ее от обещания шпионить для него?

Кто-то поскребся в дверь, прервав ее размышления.

— Инноценция? Рейнер?

— Нет, Алуетт… Это я, Перонелла. Можно мне войти?

Перонелла? Любовница короля Филиппа? За все время, что она была в Акре, они едва перемолвились парой слов. Что ей надо?

Не дождавшись разрешения, Перонелла быстро пересекла комнату.

— Леди Алуетт, прошу прощения за вторжение, но записка, адресованная вам, попала во дворец тамплиеров. Не знаю уж почему… Моя служанка отослала арабчонка, который принес ее… Я подумала, может, в ней что-нибудь важное. Вот. И поспешила к вам…

— Записка мне? Но ведь всем известно, что я фрейлина королевы Беренгарии. Почему записку посылают туда, где живет король Филипп?

— Я же сказала, что не знаю, — спокойно повторила Перонелла и подошла еще ближе. От сильного запаха мускуса у Алуетт чуть не закружилась голова, а Перонелла помахала письмом перед самым ее носом.

— Печать цела, леди Алуетт, — сказала Перонелла, протягивая ей бумагу так, чтобы она могла ощупать печать, на которой не было никакого знака. — Хотите, чтобы я прочитала?

Алуетт легко было представить любопытство Перонеллы. Что бы ни было в письме, о нем через час будут знать все во дворце тамплиеров. — Нет, лучше пошлите за моей служанкой Инноденцией. До свидания. Я вам очень благодарна.

Но Перонеллу не так-то легко было выставить вон.

— За вашей сицилийкой г Да я только что видела ее на улице под руку с вашим братом, графом Анри де Шеневи.

Алуетт не смогла удержаться от недовольной гримасы. Инноценция ушла, не спросив разрешения. Теперь ей придется прибегнуть к помощи Перонеллы или ждать неизвестно сколько, пока кто-нибудь придет. Дай Бог, чтобы это не было письмо от Рейнера. Правда, ее возлюбленный редко доверяется бумаге, зная, что сама она не может прочитать ни строчки. И все же вдруг ему срочно понадобилось что-нибудь сообщить ей?

— Хорошо, Перонелла, придется мне принять от вас эту услугу, — сказала она, стараясь быть повежливее. — Будьте любезны, прочитайте, что там написано.

Алуетт слышала, как Перонелла сломала печать, прошуршала бумагой и кашлянула. Еще мгновение, и Алуетт услышала учащенное, взволнованное дыхание.

— Леди Алуетт, — читала Перонелла, — ваш господин тяжело ранен и лежит в пизанском квартале. Лекарь уже был, но рана серьезная, может, даже смертельная. Приходите немедленно.

Алуетт оцепенела.

— Кто это написал? — спросила она, удивляясь тому, как бесцветно звучит ее голос, когда ей хочется кричать от горя.

— Здесь нет подписи, леди Алуетт. Что вы будете делать? Пизанский квартал очень далеко от королевского дворца.

— Ну и пусть. Все равно мне надо идти.

— Я помогу вам, — заявила Перонелла. — Со мной два стражника, они нас проводят. Пойдемте… В письме сказано, чтобы вы шли немедленно. Не надо терять время.

Как во сне Алуетт следом за Перонеллой вышла из дворца и зашагала по улице.

По дороге они не встретили никого, кого бы Алуетт могла попросить передать несколько слов Беренгарии или Иоанне. Королевы наверняка наслаждались вечерней трапезой в ожидании обещанных развлечений.