Узнав о прибытии Сида, Альфонс верхом выехал по дороге ему навстречу и встретил его с большим почетом. От Мартоса оба двинулись к Пинос-Пуэнте, откуда открывалась Гранадская долина.
Под Гранадой. Король снова негодует на Сида
Король велел своему войску поставить палатки у подножия черноватых голых скал Сьерра-Эльвиры, близ терм и руин пристроенного к ним римского поселения, которое арабы назвали Хадира-Эльвира и сделали центром этого округа. Теперь оно стояло в развалинах, потому что его жители ушли в новую столицу — древний Илиберис, то есть Гранаду.
Христиане с жадностью смотрели на плодородную долину и на чудесную панораму возрождающегося города, контрастирующую с пустынными и бесплодными урочищами горного хребта, которыми они прошли. Еще не минуло восьмидесяти лет с тех пор, как берберский род Зири-дов сделал Гранаду столицей своего эмирата, но красная Альгамбра, предшественница нынешней, уже возвышалась в античном акрополе над жилой застройкой среди зелени холма, прочно утвердив свой профиль на фоне далекой белизны Сьерра-Невады; дворцы этой огромной крепости, изобилующие немыслимыми богатствами, возбудили жажду сокровищ даже в таком суровом человеке, как Юсуф, когда он, арестовав Абдаллаха, приказал перекопать полы, подвалы, даже сточные канавы эмирского жилища, чтобы найти золото и жемчуг низложенного эмира.
Сид прибыл к развалинам Эльвиры последним и, оставив стан Альфонса позади, в сьерре, прошел ближе к городу Альгамбры, спустившись в долину и разбив лагерь на ровном месте, чтобы надежнее обеспечить безопасность монарха и принять на себя первый удар в предстоящем сражении. «Мескладерос» 1081 и 1089 годов вменяли ему в вину, что он якобы подвергал особу короля опасности со стороны мавров, и теперь Кампеадор хотел избежать новых обвинений такого рода. Но он опять не угадал. Монарх плохо воспринял подобную услужливость своего вассала; несомненно, он примирился с Сидом главным образом под давлением королевы и теперь, испытав ревнивую досаду, сказал придворным, избавив их на сей раз от труда опередить его в злословии: «Гляньте, какое оскорбление, какую обиду нанес нам Родриго: пришел сегодня, позже нас, уставших от долгой дороги, и обошел нас, поставив свои палатки перед нашими». Все поддержали короля, осудив Сида за высокомерие и гордыню, и вследствие такой мелочности дух этой христианской армии начал падать, и ее деятельность была парализована.
Альфонс простоял под Гранадой шесть дней, но он не попытался штурмовать город (возможно, оттого, что его расчет на сторонников свергнутого бербера внутри города не оправдался), а альморавиды не вышли наружу для сражения. И вот король приказал возвращаться в Толедо другой дорогой; когда же он встал лагерем в замке Убеда, возвышающемся на склоне в долине Гвадалквивира, Родриго, не ведая о недовольстве короля, велел поставить свой лагерь прямо на виду у него, у самой реки. Увидев в этом новое проявление дерзкой заносчивости, король уже не мог сдерживать своего раздражения, и когда Сид поднялся, чтобы приветствовать его, принял его крайне неласково: осыпал обвинениями во множестве мнимых проступков, срываясь на оскорбительный крик, и чем больше оправдывался Кампеадор, тем больше распалялся Альфонс и наконец не придумал ничего лучше, чем арестовать того, кто только что стал его вассалом ценой отказа от покорения Лирии.
Сид, заметивший явные признаки этого злого умысла, терпеливо выдержал императорский гнев, но с наступлением ночи не без риска покинул лагерь монарха, чтобы искать безопасности в собственном стане. Однако полного единства и покоя не было и там: весть о ярости короля вызвана немалое смятение среди рыцарей Сида, так что многие из них распрощались со своим вождем и, поднявшись к палаткам Альфонса, поступили к нему на службу, чтобы вернуться в Кастилию. Повторялось все то же, что происходило после второго приступа раздражения у короля по возвращении из Аледо — вплоть до отступничеств.
На рассвете после этой постыдной ночи в Убеде дон Альфонс, пышущий злобой, направился со своим войском к горным проходам Деспеньяперрос в Сьерра-Морене, чтобы вернуться в Толедо, а Сид, погрузившись в глубочайшую печаль, начал тягостный путь по Сегурским горам в земли Валенсии, которую не в добрый час покинул из-за упорного желания примириться с королем.
Причины нового приступа гнева у короля
Имеет смысл разобраться с обвинением в завистливости, которое латинский историк бросает королю, и с непреодолимой антипатией, которую Альфонс испытывал к Сиду — к немалому вреду для себя же. На самом деле Альфонс обладал достаточно высокими личными достоинствами: не он, а ему должно было завидовать. Но, как и многим выдающимся людям, ему недоставало спокойной уверенности в самом себе и благородного смирения, которые необходимы человеку, чтобы у него в качестве защитной реакции не возникала ненависть к любому, кто его в чем-то превосходит. Чем громче была слава Сида, тем менее король мог выносить его рядом с собой. Слова «Саул победил тысячи, а Давид — десятки тысяч» (1 Цар. 18:7) всегда поднимали бурю страстей в душах властителей, чье высокое положение обязывало их постоянно выглядеть лучше всех, тогда как действительность не всегда согласуется с подобными притязаниями. Сколько раз Саул в приступах своей демонической меланхолии покушался на жизнь Давида, столько раз Альфонс преследовал Кампеадора. И этот раз был не последним.
Ведь у этого леонского Саула к чувству зависти, которую латинский историк считает единственной причиной такого его поведения, добавлялись и соображения пользы для государства. Альфонс пожаловал Сиду земли, которые тот завоюет, полагая, что они будут невелики, а Сид неожиданно с первого удара подчинил Альбаррасин, Альпу-энте и Валенсию, а после добавил к ним Тортосу и Дению. Конечно, согласно договору 1089 г. они становились вассальными территориями императора, но ведь сеньория, которую начал формировать Сид, включала в себя один из крупнейших городов Пиренейского полуострова и была так обширна, что могла сравниться только с большими графствами Галисией и Португалией, которые Альфонс пожаловал двум своим зятьям. Королю было необходимо аннулировать пожалование, оказавшееся большим, чем он рассчитывал. Гордясь титулом «победоноснейший король (victoriosisimus rex)», как он сам именовал себя в грамотах, он не ценил военно-политической деятельности, осуществленной Сидом с полным успехом, и считал, что, как и прежде, может управлять этими территориями сам; поэтому он задумал на следующий год напасть на Валенсию.
Мавританка Зайда и ненависть мудехарской партии к альморавидам
Альфонс был очень раздосадован событиями, происходящими на южной границе его королевства. Сир, альмо-равидский полководец, которому Юсуф поручил вести войну с Мутамидом, осадил Севилью, в то время как его помощники атаковали Хаэн, Кордову и Ронду.
Правителем Кордовы был сын Мутамида, Фатх аль-Мамун, который, поняв, что отстоять город будет нелегко, отправил семью вместе со всеми сокровищами в замок Альмодовар-дель-Рио, ниже Кордовы, который недавно укрепил. Очень скоро, 26 марта 1091 г., Кордова была взята альморавидам и, а аль-Мамун убит. Его голову, насаженную на копье, с триумфом пронесли по всему альмора-видскому лагерю.
После этого вдова несчастного принца, по имени Зайда, вместе с детьми бежала из Альмодовара и попросила убежища у короля Альфонса. Она несомненно сделала это с согласия Мутамида, о котором мы знаем, что он неоднократно просил помощи у императора и предлагал тому Севильский эмират при условии изгнания оттуда альморавидов. Бесспорно выполняя это предложение, пусть через посредство той же Зайды, Мутамид уступил Альфонсу крепости Куэнка, Уклес и Консуэгра вместе со всей территорией эмирата к северу от потерянной Кордовы, землей, еще не захваченной воинами Сира; кастильские хуглары уверяли, что эта территория была приданым Зайды и что эта женщина отправилась предложить эти земли Альфонсу при условии, что он женится на ней, потому что была влюблена в христианина «понаслышке, не видя его», ибо повсюду говорили о его великой доброте. Хуглары добавляли, что Альфонс взял ее в жены, посоветовавшись с грандами и рикос омбрес, дабы с помощью значительного приданого мавританки расширить Толедское королевство. В этом поэтическом рассказе верно лишь то, что любвеобильный Альфонс, чьи привычки резко контрастировали с целомудренным и здоровым поведением его отца Фернандо, взял невестку Мутамида — не в жены, а в наложницы, и эта мавританка, получив в крещении имя Изабелла, родила императору единственного сына — инфанта Санчо.
