– Я помню этого молодого человека, – заметил Кортес. – Он доложил мне о смерти Монтезумы. Я знаю его, Сандоваль.

– Во всяком случае, предостерегаю тебя, – возразил Сандоваль. – Я долго наблюдал за этим Лже-Авилой, когда он находился под моей командой.

– Я охотно принимаю твои советы и прикажу позвать Рамузио, но тем не менее мнение мое не изменится.

– Кого же ты подозреваешь?

– Пока еще не время называть имена, – ответил Кортес. -Кроме того я не хочу сбивать тебя с толку. Ты сам знаешь, что все эти дни мы с тобой были настороже, и потому для меня очень важно взглянуть твоими глазами на эти кучки недовольных, которые затевают мятеж не только здесь, но и в главном лагере и в Веракруце. Твои замечания могут исправить мои ошибки. Но тише, идет Лопес.

Лопес вошел в комнату и донес военачальнику, что все обстоит благополучно; на перекличке не оказалось лишь одного Рамузио.

– На каком посту он стоял? – спросил Кортес.

– Он руководил транспортом балок из лесу. Индейцы говорят, что он ушел от них час тому назад, отправив последний транспорт.

Сандоваль взглянул многозначительно на Кортеса.

– Как вы поступаете, Лопес, когда солдат не возвращается к ночи в лагерь?

– Такого случая еще не было. После заката солнца никто не остается в лесу. Сегодня в первый раз не досчитались испанца на ночной перекличке.

– Его вина, если он заблудился, – сказал Кортес после минутного раздумья: – но он испанец и ваш товарищ. Мы должны по крайней мере попытаться спасти его. Прикажите сделать три выстрела с получасовым промежутком и отправьте в лес на розыск отряд индейцев с факелами и пятерых испанцев, которые пожелают пойти.

Лопес вышел из комнаты.

– Но как странно, однако, что именно его нет сегодня! – заметил Сандоваль.

– Правда, – возразил Кортес: – я боюсь, не случилось ли несчастья с молодым человеком. Мне жалко его, я предложил бы ему на выбор – остаться здесь или отправиться с Авилой в Испанию.

– Когда же ты намерен отправить Авилу?

– Когда я смогу послать королю донесение, что постройка судов окончена, и что я двинулся на Теночтитлон. Когда в Испании узнают, что мы собираемся брать столицу приступом, то убедятся, что мы не разбиты, и клевета наших врагов не повредит нам. Впрочем, ведь Авила явится не с пустыми руками. Столько золота и драгоценных камней никто еще не посылал из этих земель в Кастилию. Я уверен, что Авила отдаст все золото королю, потому что возвращается в Испанию счастливым наследником; насколько я знаю этого человека, Сандоваль, наш храбрый Авила не вернется в Мексику. Он предпочтет блистать грандом при дворе и уже поэтому не станет умалять славы наших подвигов. Он не взял бы на себя роли посла побежденного Кортеса, а скорее будет хвастать, что послан победоносным начальником. Он поступит так уже потому, что обеспечит за собой частицу благодарности короля.

– Теперь я понимаю, почему твой выбор пал на строптивого Авилу. Ты совершенно прав.

– Правда, с отъездом Авилы Альварадо потеряет друга, – продолжал Кортес. – Но ты должен заменить ему Авилу, потому что я нуждаюсь в «Солнце» ацтеков и, как тебе известно, ценю мужество Альварадо столь же высоко, как и твое. Он все еще сердится на меня за то, что я назвал его сумасшедшим, в Теночтитлоне он, действительно, вел себя так. Но между нами должно царить единодушие и дружба, если мы вторично хотим овладеть столицей ацтеков. Я рассчитываю на тебя.

На дворе прогремел первый выстрел, призывающий Рамузио. Вслед затем явился Лопес, смущенный и недовольный.

– Ну, что, Лопес, готов ли отряд выступить на поиски?

– Да, начальник, – ответил Лопес, – индейцы готовы, но мне не удалось набрать пятерых охотников из испанцев. Только мой верный курьер Виллафана изъявил согласие, а остальные не хотят и слышать об этих ночных поисках.

Лопес опасался, что Кортес вспыхнет от негодования при виде такого отсутствия товарищества среди подчиненного ему отряда и осыплет его как местного начальника упреками, но он ошибся. Кортес, напротив, выслушал его с веселой улыбкой и бросил на Сандоваля многозначительный взгляд.

– Бедный Рамузио, – сказал Кортес, – он не пользуется любовью товарищей, но он испанец. Скажите нашим солдатам, Лопес, что Кортес дал клятву не покидать в беде ни одного испанца, и что он отправляется в лес искать заблудившегося, которого, быть может, постигло несчастье. Сандоваль, – обратился он к своему другу, – одолжи мне свою собаку Гектора, у нее прекрасное чутье.

– С удовольствием, – ответил Сандоваль, – но у меня также есть к тебе просьба: позволь мне идти с тобой. Я не хочу сидеть сложа руки, когда Кортес работает.

– Прекрасно, товарищ! – воскликнул Кортес. – Я с удовольствием принимаю твое предложение и уверен, что мы найдем Рамузио. Но вы, Лопес, достаньте нам какую-нибудь вещь Рамузио, лучше всего старые чулки или сапоги. В Тласкале вас всех щедро наделили индейскими сапогами: на каждого солдата пришлось по две пары запасных.

– Будет исполнено! – ответил Лопес и быстро вышел из комнаты.

– Они знают, где он скрывается и потому не считают нужным искать его, – заметил Сандоваль.

– Ты ошибаешься! – возразил Портер. – Я почти уверен, что этот юноша не имеет ничего общего с заговорщиками.

Они вышли. Индейцы стояли в полном сборе с факелами, и к ним теперь примкнул также весь испанский гарнизон.

– Если Кортес идет, мы следуем за ним! – раздались со всех сторон крики навстречу главнокомандующему.

– Если бы то был кто-либо другой, то мы и раньше не задумались бы идти! – говорили другие.

– Но это севильский вор!

– Это негодяй, на совести которого лежит смерть отца!

– Ого, Лопес, – обратился Кортес к корабельному инженеру, – неужели Рамузио здесь в лагере пользуется такой дурной славой? Вы ничего не сказали мне об этом.

Лопес подошел к Кортесу и рассказал ему все то, что Виллафана в этот день передал самому Рамузио.

– Прошлое Рамузио стало известным в лагере только за несколько минут перед тем, – закончил он свой доклад. – Эту весть распустил Торрибио из Севильи; он ручается за их справедливость.

Кортес задумался. Если бы стал доискиваться, какие причины заставили его воинов покинуть отечество и искать счастья в Новом Свете, то, по всей вероятности, среди его войска нашлось бы множество более преступных, чем Рамузио.

Во время рассказа Кортес надвинул свой шлем глубоко на глаза и украдкой следил за Виллафаной, который не спускал с него глаз и с видимым напряжением ждал, какое впечатление произведет этот рассказ на главнокомандующего.

– Этого я не знал, – сказал Кортес, пристально глядя на Виллафану. – Может быть этот человек и не стоит того, чтобы мы шли его искать. Как ты думаешь, Сандоваль?

Глаза Виллафаны сверкнули радостью; но затем после ответа Сандоваля полные ожидания снова остановились на Кортесе.

– Он испанец, – сказал Сандоваль, – и в чем бы он не был виновен, все-таки он наш товарищ, которому мы поклялись помогать в нужде и опасности.

– Верно, Сандоваль! – воскликнул Кортес. – Мы сдержим свое слово. Итак, вперед!

Кортес едва заметно улыбнулся, увидев, что на лице Виллафаны выразилось полнейшее разочарование.

При команде «вперед!» испанцы построились, чтобы следовать за военноначальником; но последний остановил их движением руки.

– Я вызывал только охотников, – сказал он. – Останьтесь! Я иду лишь с Сандовалем, Виллафаной и индейцами.

Ропот недовольства пробежал среди испанцев; прибывшие с Кортесом всадники громко заявляли, что начальник не должен подвергать себя опасности, отправляясь ночью в лес с таким слабым отрядом.

Но Кортес не изменил своего решения.

Проводником отряда был собственно Сандоваль, шедший впереди со своей собакой. Из-за гор выглянула луна, и это значительно облегчило движение отряда. Собака скоро напала на след и направилась в лес, то поднимаясь на горы, то спускаясь с них. Сначала отряд шел молча, и только по временам раздавались крики шедших впереди, предостерегавшие товарищей. Наконец отряд достиг обрыва, скаты которого покрыты были густым кустарником. Идти дальше становилось опасным.