Слуга вежливо склонил голову.

– Как вам будет угодно, милорд. Да, я не сказал, что вместе с мистером Блэкберном приехала его мать.

Граф и графиня обменялись встревоженными взглядами.

– Летисия Блэкберн? – воскликнула Рэйвен. – Ведь она поклялась, что ее ноги больше не будет в Корнуолле!

– Пожалуй, пойдем к ним, – покорно вздохнул Чарльз. Рэйвен бросила тоскливый взгляд в окно. Эдвард и Лайм теперь о чем-то говорили, видимо, очень серьезном, а Сэйбл снисходительно поглядывала на них.

– Это ужасно, что Уайклиф так быстро возобновил свои ухаживания за Сэйбл!

– Хочешь, я отправлю его восвояси? – спросил Чарльз, весело блеснув глазами.

На щеках Рэйвен появились ямочки.

– Поистине, милорд, вы просто-таки пиратская душа! Иногда меня поражает, как вы можете так удачно играть роль аристократа! Уайклиф – наш сосед, – добавила она, – и хотя в качестве соискателя руки нашей дочери он неприятен нам, мы не проявим невежливости. В конце концов он гость.

– Клянусь, мадам, вряд ли кому-нибудь удастся настроить вас против Блэкбернов! Для этого у вас слишком мягкое сердце, – добавил Чарльз, хватая ее в объятия и целуя шейку, когда она пыталась пройти мимо него. – И я начинаю подозревать, что наша дочь унаследовала от вас эту особенность.

– Сэйбл достаточно разумна, чтобы понять, каким неблагоприятным выбором был бы для нее брак с Уайклифом, – нахмурила брови Рэйвен.

– Следовательно, – закончил тираду Чарльз, – я просто-напросто дам этому парню от ворот поворот!

Рэйвен тихо рассмеялась, представив себе, с каким удовольствием он бы сделал это! Все эти годы, которые они провели в уютной семейной атмосфере Нортхэда, поднимая на ноги своих детей, она знала, что под респектабельной внешностью мужа таится беспокойный искатель приключений, в которого она когда-то безумно влюбилась. Теперь, когда Чарльз полностью оправился после болезни, он, как прежде красавец и здоровяк, стоял подле нее, а она, как юная дева, потеряла голову, когда он, наклонившись, жадно облобызал ее, а затем, не торопясь, пошел вслед за супругой вниз.

Сэйбл без лишних слов поняла, что к ним пожаловал Уайклиф: достаточно было одного взгляда на мрачное лицо Парриса, когда тот пришел в сад сообщить, что графиня ждет их.

– У меня предчувствие, что приехал Уайклиф, – пробормотал Эдвард, как и сестра, прекрасно уловив все по выражению лица старого дворецкого. – Я прав, Пар-рис? – спросил он нахмурившись.

– Насчет чего, лорд Одли? – сухо спросил Паррис, притворяясь, что не замечает лукавого огонька в глазах молодого Монтеррея.

– Клиф Блэкберн здесь, не так ли? Дворецкий поджал губы.

– К сожалению, это так, сэр. Уильям провел его в Красный зал.

– Значит, он останется на обед! – застонал Эдвард.

– А Дэнни лежит наверху с простудой, – фальцетом вставил Лайм. – Как же нам выставить его без ее помощи?

– Никто не собирается никого выгонять, – твердо заявила сестра, но Лайм уловил насмешку в ее голосе. Это обрадовало его – с тех пор как Сэйбл вернулась домой, она почти не смеялась. Он пытался, как мог, ободрить ее: приносил ей из леса букетики ее любимых колокольчиков, маленьких щенят Дайны, – но не был уверен, что это поможет. Он подозревал, что причиной грусти Сэйбл был именно Уайклиф Блэкберн: ведь он не раз слышал разговоры родителей о нем с тех пор, как Эдвард и Сэйбл уехали в Марокко.

– Ты же не собираешься за него замуж? – спросил он сестру, опасаясь, что она ответит утвердительно, и вспомнив, что в беседах родителей о Сэйбл и Уайклифе постоянно звучали такие слова, как «обручение», и другие, не очень понятные.

– Конечно, нет! – строго сказал Нед, когда все трое торопливо шагали по ковровой дорожке длинного коридора, а Паррис учтиво следовал за ними.

– Мне хотелось, чтобы ты вышла за сэра Моргана, – добавил Лайм, неожиданно вспомнив, что во время серьезных разговоров родителей в кабинете отца они часто упоминали имя высокого капитана корабля. – Он мне очень понравился, – уверенно добавил он, не замечая волнения на лице сестры.

– Я вообще не собираюсь замуж, Лайм, – заявила она брату. – Ни сейчас, ни потом. – В ее нежном голосе прозвучали такие жесткие нотки, которых он еще не слышал у нее. Он нахмурился, удивленный ее реакцией. – А теперь пойди и умойся, – сказала сестра гораздо мягче, чтобы успокоить брата. – У тебя грязное лицо и сальные волосы. Я сейчас приду, – добавила она, обратившись к Эдварду.

Остановившись у небольшого столика в коридорчике, она сняла шляпу и, взглянув на свое отражение в настенном зеркале, закусила губу. Ей показалось, что эти затравленные глаза, глядевшие на нее, принадлежат не ей, а кому-то другому. После возвращения домой она отчаянно пыталась скрыть свою тоску от всех, и постоянные усилия стали изнурять ее. Она понимала, что долго скрывать это ей не удастся. «Боже мой, – думала девушка, – что сказать, когда они начнут задавать вопросы?»

Сэйбл думала, что ощущение ужасной пустоты в душе пройдет с приездом домой, но оказалось, что стало еще хуже. В разгар цветущего лета Нортхэд был умопомрачительно хорош! Комнаты с высокими потолками были залиты солнечным светом и танцующими бликами, отражающимися от ряби морских волн. Луга утопали в пестрых ароматных цветах. Во дворе можно было полюбоваться игривыми котятами и щенками, а возле конюшни – новорожденными жеребятами. Стояло то короткое и чудесное время года, которое Сэйбл особенно любила, но теперь чувствовала себя опустошенной и одинокой.

Даже в ту неделю, когда в Нортхэде эхо разносило веселый смех, всегда сопровождавший присутствие в нем Флер и Дмитрия, Сэйбл ничто не могло развеселить. Она надеялась, что время будет лучшим целителем, однако дни шли, а на душе у нее становилось все тяжелее. Она знала, что родители обеспокоены ее состоянием, но разве она могла сказать им, что причина ее страданий заключается в том, что ее настигла безответная любовь, такая же глубокая и сильная, какую они сами испытывают друг к другу.

– Леди Сэйбл?..

Она вздрогнула, испугавшись, что добрый Паррис увидит в зеркале ее глаза и поймет, как она страдает.

– Простите, Паррис. Меня ждут?

К ее радости, он промолчал по поводу ее странного поведения.

– Да, миледи. Они перешли в оранжерею.

Сэйбл поспешно пригладила локоны, растрепавшиеся, когда она сняла шляпу, и быстро пошла к гостям. Оранжерея, когда-то использовавшаяся в качестве теплицы для выращивания тубероз и орхидей, которые особенно ценил дед Сэйбл – Джеймс Бэрренкорт, стала любимым местом сбора семейства Сен-Жермен. Семья росла, места для растений стало мало, и наконец Чарльз решил построить теплицу для любимых цветов графини в другом месте.

Зато Лайм увлекался выращиванием овощей, и потому теплица быстро стала любимым местом овощеводов – графини и ее младшего сына. А в новую оранжерею, к радости Чарльза, не так давно приезжали эксперты из самого Кембриджа, чтобы осмотреть крупную коллекцию цветов Сен-Жерменов.

Несмотря на то, что старая оранжерея стала местом вечерней трапезы, Рэйвен все же сохранила там многие растения, хотя граф постоянно просил ее перенести их в новую оранжерею. Однако графа всерьез никто не поддерживал – так приятно было ужинать, вдыхая аромат роз и созерцая искрящиеся волны Атлантики через завесу зеленой листвы миниатюрных апельсиновых деревьев, росших в изящных вазонах. Летом, когда там становилось душно, открывались французские раздвижные окна, через которые проникал прохладный бриз, и запах моря смешивался с острым ароматом спеющих фруктов.

Когда в тот теплый вечер Сэйбл вошла в старую оранжерею, первыми ее приветствовали цветущие чайные розы самых разных оттенков, при виде которых на ее губах заиграла довольная улыбка, а затем возник Уайклиф Блэкберн, и улыбка тут же увяла.

– Добро пожаловать домой, в Нортхэд, леди Сэйбл! – приветствовал он ее, поднявшись из-за стола и пожимая обе ее руки.

– Благодарю вас! – пробормотала она, опустив глаза. Сэйбл уже успела забыть и его нездоровую бледность, и холодные, липкие руки.