Та подняла на нее расширившееся от изумления глаза:

– О моя...

Но тут к ним подошла Меган и весело спросила:

– А как насчет того, чтобы выпить по «Маргарите»? Уверяю тебя, Анита, после моего коктейля ты снова почувствуешь себя юной девушкой.

Анита рассмеялась, вытирая набежавшие на глаза слезы.

– Боюсь, дорогая, даже после твоей «Маргариты» девушкой я себя не почувствую. Но выпью с удовольствием.

Мардж вынесла на крыльцо магнитофон и поставила заводную, громкую музыку. Они жарили на гриле устриц, а потом в кофейной жестянке приготовили мидий со специями, вином и сливочным маслом. На третье у них был жареный лосось.

Элизабет не могла припомнить, когда ей было так весело.

Джек повернул на Стормуотчлейн.

– Дорога все такая же ужасная, – сказал он и сам почувствовал, как раздраженно прозвучал его голос.

Он очень волновался. Мало того что он вот-вот увидит Птичку, так еще дочери всю дорогу с ним почти не разговаривали.

Они страшно рассердились на него за то, что он их не встретил. Джек прекрасно понимал, что провинился, и поэтому старался придерживаться нейтральных тем.

– Повезло нам, – сказал он. – Погода великолепная.

– Да уж, – согласилась Джеми. – Просто не верится, что нет дождя.

От открывшегося перед ними вида захватывало дух. Все два года, которые Джек прожил в Орегоне, он замечал только дождь и серое небо. А сейчас он будто впервые увидел великолепие океанского побережья, этих острых скал и бесконечного песчаного пляжа. Вода серебром сверкала и переливалась на солнце.

Неудивительно, что Элизабет так здесь нравится. Природа в этих местах первозданная. И как это он раньше не обращал внимания на всю эту красоту?

За последним поворотом Джек сбавил скорость. На подъездной дорожке у дома стояло несколько автомобилей. Выйдя из машины, он услышал музыку – какую-то старую мелодию в стиле диско – кажется, Глория Гейнор.

Сердце забилось у него в груди. Надо было позвонить Птичке, предупредить, что они приедут.

Девочки, не дожидаясь отца, побежали к дому. Во дворе вокруг стола собрались одни женщины. Джек узнал Аниту и Меган. Тут Элизабет обернулась.

Дочери бросились к ней с объятиями.

Джек стоял как вкопанный и не мог пошевелиться. Теперь он понимал, как это бывает, когда муж возвращается с войны домой к любимой женщине.

От одной мысли о проведенной с Салли ночи ему стало физически дурно.

– Пап, ну давай же, иди сюда! – закричала Стефани и помахала ему рукой.

Элизабет оглянулась и увидела его. Джек подошел к ней и неловко обнял.

– С днем рождения, Птичка!

– Здравствуй, Джек.

То, как она это сказала, вдруг больно задело его. Когда Элизабет попыталась высвободиться из его объятий, Джеку не захотелось ее отпускать.

Веселье продолжалось. Когда начало смеркаться, Мардж достала бумажный пакет с фейерверками, и все отправились на пляж их запускать.

Элизабет стояла в сторонке и смотрела на дочерей и своих подруг.

Джек держался в стороне от гостей. Нет, он, конечно, общался с ними, разговаривал, но все-таки соблюдал дистанцию.

– Ну все, представление закончено, – сказала Мардж, когда последние искры упали на песок.

Через несколько минут они уже убрали за собой мусор и пошли к дому.

Мардж сразу же села в машину и уехала. А за ней и Анита с Меган – они решили остановиться на ночь в гостинице Эко-Бич.

Элизабет постояла, глядя им вслед. Наконец она осталась лишь со своей семьей.

– Я просто с ног валюсь от усталости, – сказала Стефани. – Не забывай, у нас на Восточном побережье сейчас на четыре часа позже.

Она обняла мать за плечи, и они все вчетвером вошли в дом. Элизабет проводила девочек в гостевую комнату. Джеми сразу плюхнулась на кровать. Стефани пристроилась рядом.

– Этот день рождения очень многое для меня значил, – проговорила Элизабет.

– Мы страшно по тебе скучали, – сказала Джеми, сбрасывая туфли.

Сняв джинсы, она забралась под одеяло. Стефани встала и пошла в ванную. Вернулась она во фланелевой ночной рубашке. Поцеловав Элизабет, она тоже легла. Элизабет была не готова остаться наедине с Джеком.

– Джеми, расскажи о своем новом ухажере.

– Началось, – вздохнула Стефани и отвернулась к стенке. – Если она сейчас заведет разговор о Майкле, я буду спать. Спокойной ночи, мама.

Элизабет уселась на пол рядом с кроватью. Джеми выбралась из-под одеяла и пристроилась рядом с ней.

– Как ты узнала, что папа – это и есть тот самый, единственный и неповторимый?

– Сразу после первого поцелуя, – сказала Элизабет, вспоминая те прекрасные времена. – Когда он поцеловал меня, я расплакалась.

– Почему?

– Мне показалось в тот момент, что я падаю, но не могу и не хочу остановиться, хотя и понимаю, что приземлиться целой и невредимой навряд ли удастся. Любовь – штука опасная.

Джеми взглянула на мать:

– Хочешь, скажу тебе кое-что по секрету?

– Конечно.

– Я ведь вовсе не собиралась бросать плавание. Мне просто хотелось, чтобы папа наконец-то обратил на меня внимание. Но у меня все равно ничего не вышло.

– Знаешь, он сейчас действительно сам не свой из-за новой работы. Наберись терпения. Когда уже в зрелые годы твои мечты наконец сбываются – это на какое-то время выбивает из колеи.

– Я понимаю. Мне просто хотелось, чтобы все было... как-то попроще, что ли.

– В жизни все не просто. И какая разница, выступишь ты на Олимпиаде или нет? Главное, что ты старалась чего-то достичь.

– Значит, ты будешь мною гордиться, даже если я никогда не выиграю ни одного заплыва, но останусь в команде?

– А теперь ты напрашиваешься на комплименты. Джеми поцеловала Элизабет в щеку и забралась в постель:

– Спокойной ночи, мам. Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – сказала Элизабет, выключая свет. Джек разжег камин. Дрова громко потрескивали, на ковре мелькали золотые отблески огня. Было видно, что Джеку очень неловко.

Элизабет села неподалеку от него на диван. Долгое время они сидели молча. Наконец она сказала:

– Я раньше всегда напоминала вам о своем дне рождения.

– Да уж, – со смехом сказал он и немного расслабился. Джек, казалось, со страхом ждал, какими же будут ее первые слова.

– Я всегда думала, что вы об этом дне забудете. Почему я все время боялась, что я для вас – никто?

Он повернулся к ней, и она увидела в его глазах необычную для него грусть.

– Потому, что я действительно частенько забывал о твоем дне рождения. Не каждый год, но все же забывал. И не потому, что я не любил тебя и мне было все равно, а потому, что мне самому никогда не приходилось об этом думать. Ты всегда думала о нас и за нас. Ты была главной в нашей семье, ты вытащила меня из пропасти... А я воспринимал тебя как нечто само собой разумеющееся.

Элизабет знала, что еще несколько месяцев назад ему ни за что бы не пришли в голову подобные мысли – не говоря уж о том, что он никогда не заговорил бы об этом вслух.

– По-моему, мы оба за последнее время кое-что для себя уяснили.

– Я вовсе не такой хороший отец, каким все время себя считал, – выпалил Джек, сам удивившись вырвавшемуся у него признанию. – Без тебя мне с девочками даже не о чем говорить. Они считают меня круглым идиотом.

Раньше Элизабет не замечала за Джеком этой черты – ранимости.

– Им девятнадцать и двадцать, Джек. Им кажется, что человеку, который помнит президента Кеннеди, место в доме для престарелых. Я раньше так же относилась к Аните.

Прошло, наверное, несколько минут, прежде чем Джек проговорил:

– Придется, наверное, все им рассказать.

Элизабет захотелось дотронуться до него, но что-то ее удержало. Может быть, сомнение, готова ли она прямо сейчас сделать шаг к отношениям, которые существовали между ними много лет назад.

– Да, – согласилась она. – Но мы не будем говорить о разводе. Просто скажем, что решили на время расстаться.