Литмир - Электронная Библиотека
A
A

По словам Елена, умелого толкователя предсказаний оракулов, выходило, что Троя не падет до тех пор, пока ахейцы не раздобудут лопаточную кость Пелопии. Агамемнон, суеверный, как и все в те далекие времена, немедленно отправил гонца в Элиду за драгоценной реликвией.

А как отнеслась к такому перемещению из одной постели в другую сама Елена? Ведь у бедняжки это был уже четвертый муж! После Тесея, Менелая, Париса ее отдали еще и Деифобу. Впоследствии Фатум предназначит ее и пятому мужу – Ахиллу, но уже по ее смерти.

Не известно, изменилось ли отношение Елены к троянцам после того, как Парис сошел со сцены. Приняла ли она с покорностью все, к чему ее принуждали, или пыталась сопротивляться? На этот счет существуют разные, причем совершенно противоречивые версии. Одни называют Елену воплощением супружеской измены, разлучницей и губительницей семейного очага, другие же видят в ней жертву обстоятельств, которые были сильнее ее. В книге «Разграбление Трои» поэт Стесихор отозвался о Елене так плохо, что ее душа в Аиде не выдержала и воззвала к богам с просьбой ослепить клеветника, но потом, узнав, что автор книги пересмотрел свои поспешные выводы, попросила зрение ему все-таки вернуть.

Во всяком случае, для мифологов Елена остается персонажем сомнительным, не поддающимся четкому определению. Само ее имя – Елена – очень созвучно со словом «Селена», то есть «Луна».

Для Эсхила оно было равнозначно «гибели судов, гибели героев, гибели городов».[105] К числу множества бед, которые принято сваливать на Елену, относится и изобретение наркотиков, в частности морфина. Когда по окончании войны сын Одиссея Телемах в слезах и печали навестил Елену в Спарте и пожаловался ей, что не имеет никаких вестей от отца, Елена, желая утешить юношу, дала ему успокоительное средство, изготовленное из собственных слез – так называемый элениум, благодаря которому Телемах забыл обо всех своих горестях.[106]

Более человечной выглядит Елена, описанная Овидием в «Метаморфозах»: поэт показывает ее нам дряхлой старушкой, сидящей перед зеркалом. Молча разглядывает она свои морщины, седые волосы, дряблую шею и сама удивляется: неужели же это и есть Елена – та самая, дважды похищенная?[107]

ДЕРЕВЯННЫЙ КОНЬ

Глава XVI,

из которой мы черпаем сведения о деревянном коне и о разрушении Трои. В преданном огню городе, где царят грабеж, разбой и всяческое насилие, Леонтий ищет свою Экто и узнает наконец правду об отце.

– Троя непобедима! – заявил Елен на высшем совете ахейцев. – Слишком метки лучники, стоящие на ее стенах, и слишком толсты стены, ее окружающие. О ахейцы, не забывайте, что стены эти были возведены за одну ночь Аполлоном и Посейдоном и что рукам человеческим не под силу разрушить созданное богами.

У обласканного Одиссеем предателя Елена сомнений не было: продолжайся война еще сто лет, грекам не удастся разрушить троянские стены. В общем, было необходимо придумать какую-нибудь военную хитрость, чтобы с ее помощью войти в город и добиться того, чего не удалось до сих пор добиться силой.

– Есть у меня одна идея, – сказал Одиссей, вставая и выходя в центр круга, образованного самыми главными вождями. – Давайте построим в честь Афины деревянного коня и оставим его на берегу, а потом спустим на воду наши корабли – будто мы решили отплыть на родину.

– Коня? Деревянного? – удивленно спросил Агамемнон. – И ты полагаешь, что деревянный конь сможет уничтожить Трою?

– Я даже уверен в этом! Лишь бы нашлось несколько отважных воинов, готовых забраться к нему в брюхо, даже если это грозит им гибелью, – ответил искусный лжец.

– По-твоему, о сын Лаэрта, троянцы так глупы, что собственными руками затащат этого твоего начиненного вооруженными воинами коня в город?

– Да, если он у нас будет выше самых высоких троянских ворот, то есть Скейских!

Тут Агамемнон и вовсе перестал что-либо понимать. Он и так считал, что враги даже не подумают по доброй воле вводить коня в город, а уж если колосс будет выше городских ворот… Нет, не представлял он себе, как можно осуществить план Одиссея. Но хитроумный царь Итаки главную ставку делал именно на это.

– Недурная идея, – заметил Диомед, – но она недостойна настоящих мужей.

Мужество, по-гречески andreia, было пунктиком Диомеда. Герой в полном смысле этого слова, сын Тидея, не допускал никакого иного типа борьбы, кроме открытого, честного единоборства между двумя чемпионами: пусть победит сильнейший! Одиссею же спортивный дух был совершенно чужд. От деда по материнской линии – Автолика он унаследовал искусство обводить ближнего своего вокруг пальца, и если в каком-либо деле Одиссею не удавалось одурачить хоть кого-нибудь, оно не приносило ему никакого удовольствия.

Строительство коня было поручено Эпею – самому трусливому из ахейцев, который, однако, не менее чем упорным нежеланием участвовать в битвах, славился своим плотницким мастерством. С виду Эпей совсем не был похож на малодушного человека: природа наградила его широченными плечами и сокрушительным ударом правой. Он был так могуч, что во время погребальных игр в честь Патрокла побил всех своих конкурентов по кулачным боям.

Эпей и построил коня, внутри которого могли поместиться двадцать три воина со всем снаряжением. Входная дверца была искусно замаскирована и открывалась с помощью приспособления, секрет которого был известен только изобретателю. На одном боку коня вывели надпись: «Афине от греков с благодарностью».

Относительно числа вооруженных воинов, поместившихся в коне, долго потом велись споры: одни говорили, что их было двенадцать, другие называли числа двадцать три, тридцать и даже три тысячи, что, по-моему, уж слишком. Кто там мог находиться по полному праву? Конечно, Менелай, Одиссей, Диомед и Неоптолем. Что до остальных, то вопрос решался жеребьевкой, в которой участвовали только представители царских семей – по одному от каждой, направившей своих воинов к стенам Трои. Союзников насчитывалось всего восемнадцать, следовательно, восемнадцать было и участников операции. Ну, а двадцать третьим взяли Эпея. Он, бедняга, всячески пытался увильнуть от этого дела: брыкался, когда его силой пропихивали в брюхо коня, грозился, что разнесет кулаками его деревянные бока, умолял Агамемнона позволить ему остаться. Но никого не тронули эти мольбы. Эпей один знал секрет дверцы, и потому его присутствие действительно было необходимо.

Когда пришло время выбирать представителя Крита, в урну положили кости с именами Идоменея, Мериона, Эвания и Леонтия. Жребий выпал юному Леонтию, но Гемонид тут же запротестовал:

– О вождь народов Агамемнон, я считаю, что для такого дела нужны крепкие нервы и военный опыт, и потому не представляю себе, как шестнадцатилетний мальчишка может быть принят в число избранных…

– О старый Гемонид, – отвечал ему Агамемнон, – посмотри на Неоптолема, так и рвущегося в бой. Он еще моложе Леонтия, и все же, сам видишь, ему не терпится поскорее забраться в брюхо коня.

– Я тоже хочу участвовать в сражении… – начал было Леонтий, но тут же смолк, потому что Гемонид просто-напросто зажал ему рот рукой.

– Душа Ахилла призывает Неоптолема отомстить за отца, – стоял на своем учитель. – А я убежден, о сын Атрея, что если ты удостоишь меня чести заменить нашего мальчонку, весь отряд героев лишь выиграет от моих полезных советов.

– Здесь речь идет не о твоей мудрости, старик, а о воле самих богов, – снова заговорил Агамемнон. – Если таково решение Фатума, как же мы, смертные, можем перечить ему?

Ахейцы спустили на воду свои черные корабли, поставили паруса и поплыли в сторону Греции, а вернее, сделали вид, будто возвращаются в Грецию, а сами, отплыв на несколько миль, спрятались за островом Тенедосом. Чтобы картина выглядела как можно убедительнее, они предали огню все, что было выстроено ими за десять лет войны: каменные дома, глинобитные и камышовые хижины, загоны для скота, поля пшеницы, военные укрепления и так далее. На берегу остались только деревянный конь и двоюродный брат Одиссея некий Синон, который спрятался в болоте – чуть севернее сожженного лагеря.

вернуться

105

Эсхил. «Агамемнон», стихи, 689–690.

вернуться

106

Читаем у Гомера в «Одиссее» (IV, 220–226):

«В чаши она круговые полить вознамерилась соку,
Гореусладного, миротворящего, сердцу забвенье
Бедствий дающего; кто вина выпивал с благотворным
Слитого соком, был весел весь день и не мог бы заплакать,
Если бы и мать и отца неожиданной смертью утратил,
Если бы нечаянно брата лишился иль милого сына,
Вдруг пред очами его пораженного бранною медью».

(«Одиссея». Перевод В. Жуковского. Издательство «Московский рабочий». М., 1982 г.)

вернуться

107

Овидий. «Метаморфозы» (XV, 232–236).

42
{"b":"106901","o":1}