Выбившись из сил, едва переводя дух, Леонтий остановился. Он еще надеялся, что Экто сама вдруг появится перед ним, но тут голос Терсита вернул его к реальности:

– Что ты здесь делаешь, о юный Леонтий, возвышаясь среди арбузов, словно мраморная колонна?

– А? Что? – отозвался Леонтий, ничего не понимая.

– У меня для тебя важные новости, – сказал колченогий.

– Важные новости? – механически переспросил Леонтий.

– Помнишь, я говорил тебе об одном фригийском торговце, который отправился в Эфес? Так вот, сегодня я его встретил, и он рассказал мне всю правду о твоем отце.

– О моем отце?! – воскликнул юноша, приходя наконец в себя. – О, молю тебя, мой добрый Терсит, говори же скорее, назови имя его убийцы!

– Дело обстоит вовсе не так, как ты думаешь, – охладил его пыл Терсит. – Я расскажу тебе обо всем спокойно сегодня у Телония. Вечерком, когда сядет солнце. Жди и надейся. Мы придем вместе с фригийцем и выпьем вместе медового вина.

– Но скажи хоть что-нибудь сейчас… – взмолился Леонтий.

– Сейчас не могу, меня ждут другие дела, – отрезал Терсит и тоже исчез в рыночной толчее, совсем как несколькими минутами раньше исчезла Экто.

Между тем Ахилл совершил еще один славный подвиг: покончил с эфиопом Мемноном – последним союзником троянцев, вступившим в войну после гибели Гектора. Мифологи рассказывают, что этот Мемнон был красивейшим из всех смертных. А за сходство с Пелидом и за мужество в битвах его прозвали «черным Ахиллом». Мемнон командовал войском, состоявшим из двух тысяч пеших эфиопов и сусианцев и двухсот боевых колесниц. Выступив на стороне Трои, он сразу учинил такое побоище, что войско Приама подошло к самым ахейским судам и едва не подожгло их. Его единственная ошибка заключалась, пожалуй, в том, что он убил Антилоха, сына Нестора, и последнего близкого друга Ахилла. Как и в случае с Патроклом, мстительный Пелид, узнав о гибели Антилоха, с бешеной яростью обрушился на вражеские порядки и стал искать встречи с эфиопским вождем.

Нечего и говорить, что поединок героев был поистине эпическим еще и потому, что обоим помогали их божественные бессмертные матери – Фетида и богиня утренней зари Эос. Зевс, увидев, что воины схватились за оружие, взвесил их судьбы на своих золотых весах. Все стало ясно: черный должен погибнуть.

У Мемнона было копье о двух наконечниках, что позволяло втыкать его в землю всякий раз, когда оно становилось помехой в бою. Таким образом, Мемнон обладал большей свободой движений. Ахилл был менее хитер, зато более агрессивен в рукопашном бою. В тот день, ослепленный жаждой мести, он, низко пригнув голову, бросился на противника и, стащив его с колесницы, мечом срубил ему голову.

Эос потребовала для сына таких пышных похорон, чтобы они навсегда запомнились смертным, и Зевс сделал все, чтобы ее требование было выполнено. Овидий рассказывает, что когда тело героя горело на костре, хлопья сажи, смешавшись с дымом, превратились в хищных птиц.[98] Птицы эти, получившие название мемнонид, разделившись на две стаи, набрасывались друг на друга и замертво падали в огонь. По мнению других авторов, женщины, влюбленные в Мемнона, так долго оплакивали своего кумира, что Зевс, не выдержав, превратил их в цесарок.

Жаждавшие встречи с Терситом Леонтий и Гемонид справедливо решили, что найти его можно скорее всего в стане мирмидонцев: такую блестящую победу Ахилла его солдаты, конечно же, должны были отметить, а одержимый духом противоречия Терсит не мог упустить удобного случая, чтобы не развенчать героя. И действительно, едва Пелид появился под зеленым навесом, чтобы сорвать причитавшуюся ему по праву порцию аплодисментов, как рядом с ним все увидели лысый череп колченогого.

– Ну какой же ты молодец, о сын Пелея! – насмешливо воскликнул Терсит, усаживаясь в первом ряду. – Тебя так и распирает от гордыни! Пожалуй, придется расширить выкованные Гефестом доспехи – до того наш герой напыжился!

– Что ты хочешь сказать, вошь несчастная? – спросил, позеленев от злости, Ахилл. – Я сражался и одержал победу! – воскликнул он, надвигаясь на Терсита. – Тебе никогда так не сражаться и не побеждать, ибо единственное, на что ты способен, – это обливать помоями героев!

– Я ничего плохого не имею в виду, о Пелид, – невозмутимо продолжал урод, – хочу только напомнить ахейцам – пусть они потом долгими зимними вечерами рассказывают об этом своим детям, – что ты не только убил в бою отважного Мемнона, но еще и изнасиловал несчастную мертвую женщину – царицу амазонок Пенфесилею. Ну, а если это, по-твоему, геройский поступок, можешь им похваляться. Но я бы на твоем месте помалкивал!

Лучше бы Терситу не вспоминать о Пенфесилее! Ахилл, рассвирепев, нанес ему удар такой силы, что несчастный упал, словно молнией пораженный. Тщетно Гемонид и другие доброхоты пытались вернуть его к жизни: Терсит умер мгновенно, а вместе с ним умерла и великая надежда Леонтия услышать правду об исчезновении Неопула.

«Теперь остается надеяться только на Поликсену!» – подумал Леонтий и заплакал.

в которой мы присутствуем при свадьбе Поликсены и Ахилла и гибели последнего от руки Париса; затем – при споре из-за доспехов Пелида, в результате которого Аякс Теламонид потерял рассудок. И, наконец, при поединке между Филоктетом и Парисом, приведшим к гибели прекрасного троянца.

В XII веке до н. э. человек, путешествовавший вместе с Ахиллом, мог чувствовать себя в полной безопасности: одного его присутствия было достаточно, чтобы враги, бандиты и злоумышленники держались на почтительном расстоянии. И все же юный Леонтий охотно отказался бы от такого попутчика: после того как Пелид убил Терсита, юноша утратил всякое уважение к герою.

– Я здесь только для того, чтобы узнать о судьбе моего отца, – сказал он Гемониду, – и в дальнейшем не собираюсь иметь дела с Ахиллом и ему подобными!

– Ты уверен, что сразу же после свадебной церемонии Поликсена расскажет тебе о Неопуле?

– Я верю Экто, а вот Поликсене, признаться, не очень. Да и как можно доверять женщине, которая влюбляется в убийцу брата, да еще такого жестокого убийцу? Поверь, учитель, они достойны друг друга, и если этой чете суждено иметь когда-нибудь детей, сыновья их будут еще злее кентавров, а дочери – страшнее гарпий.

– Экто мы тоже увидим в Фимбре? – спросил Гемонид. – Она обещала прийти.

– Очень хорошо: наконец-то я смогу с ней познакомиться…

– …и убедиться, что она – живая женщина, а не порождение моей фантазии.

Кортеж, состоявший из колесниц и пеших воинов, медленно двигался по узкой дороге, тянувшейся вдоль берега Скамандра. Впереди ехал на колеснице Ахилл со своими верными друзьями Алкимием и Автомедонтом, за ними следовала колесница Феникса с возничим Писандром, третьей была колесница Леонтия и Гемонида, любезно предоставленная в их распоряжение Идоменеем. Эту группу сопровождал, держась на почтительном расстоянии, большой отряд мирмидонских копьеметателей.

Поликсена пожелала, чтобы Ахилл явился на Фимбрскую равнину один, и притом безоружный, – пусть их встреча будет романтичной. И все же мудрый Феникс проявил твердость: либо вооруженный эскорт из сотни греков, либо свадьбе не бывать. Но если Феникс не доверял Поликсене, то кое-кто не доверял даже Фениксу, и прежде всего самому Ахиллу. Диомед повел против Пелида самую настоящую клеветническую кампанию, открыто обвиняя его в сговоре с врагами, а в обоснование своих подозрений рассказал о ночной встрече с Приамом и о любовных свиданиях Ахилла с юной Поликсеной. И потому, едва забрезжило утро, он вместе с Одиссеем и Аяксом Теламонидом отправился к оракулу Аполлона и устроил там засаду, чтобы доказать предательство Ахилла. Обида и недоверие Диомеда объяснялись еще и тем, что, как мы знаем, Ахилл прикончил Терсита, приходившегося Диомеду двоюродным братом.