Ужасно, подумала Карен. Очевидно, существуют особые тела для йоги… Она попыталась вернуть голову в прежнее положение, но не смогла даже шевельнуть ею. Книга, которую она взяла у Жанни, лежала раскрытая на полу где-то неподалеку от ее левой ноги, но ее голова отказывалась повернуться. Я могу оказаться запертой в этой позе на несколько дней, подумала она в отчаянии. Раздавшийся телефонный звонок заставил Карен вздрогнуть да так, что поддерживающая ее правая нога расслабилась, и она рухнула на пол сплошным узлом из рук и ног. Довольная этим, она поползла на четвереньках по полу и дотянулась до трубки после пятого звонка.

— Хотел уже повесить трубку, — послышался голос Эрика, — мне показалось, что я могу помешать вашей утренней медитации.

— О, не-е-т, — счастливо выдохнула она, — я занималась простыми упражнениями. — Она подтянула ногой к себе книжку. — Вам известна «ардхи матсуендрасана»? — Она потерла затекшую шею.

— Конечно! Разве это не чудесный способ расслабиться и придать бодрость всему телу? — Слава Богу, он не стал дожидаться ответа. — Я уже переговорил с мисс Лорд. Она сказала, что сегодня вы не заняты. Если я приеду к вам домой, поможете мне усовершенствовать мою «ардхи матсуендрасану»? Где вы живете?

— На Ист-Сайд, — ответила она неопределенно, — возле парка.

— Я тоже свободен и решил, что мы можем провести этот день вместе.

Перед ее глазами зажглись предостерегающие огни, завыли сирены, зазвонили колокола. Она не была той женщиной, что могла помочь Эрику усовершенствовать его йогу. И возможно, ему не следует приходить в ее квартиру. Достаточно только представить, как он спрашивает привратника, где находится квартира мисс Сингх, а привратник отвечает, что в этом доме такая не живет.

— Индира, вы меня слышите?

— Почему бы нам не встретиться перед музеем Метрополитен? Вы знаете, где это?

— О, да. Я уже посетил девятнадцать музеев, осталось побывать еще в восемнадцати.

— Не знала, что здесь их так много. Дайте мне час. — Она хотела полежать тридцать минут под солнечной лампой, которую она одолжила. Ей показалось, что этим утром она выглядит немного бледнее.

Едва Карен пересекла Пятую авеню, как увидела Эрика, сидящего на ступеньках музея. Он был полностью поглощен созерцанием мима с напудренным лицом, развлекающего группу любопытных своими напряженными попытками забраться на невидимую стену. Выражение лица Эрика было совершенно очаровательно, и сердце ее глухо дрогнуло. Что за славный парень! Она поднялась по ступенькам и села рядом с ним. Ее кожа горела и немного была воспалена от солнечной лампы.

Эрик окинул ее критическим взглядом.

— Может быть, это игра света, но вы выглядите гораздо румянее, чем в среду.

— Правда? Тогда я уверена, что все дело в освещении. Нью-йоркцы всегда отмечают, что солнце в верхней части города розовее, чем в центре, и в Ист-Сайде ярче, чем в Вест-Сайде. Возможно, это как то связано с загрязнением воздуха.

Он со скептическим выражением поскреб подбородок и сказал:

— Очень странный город.

— Надо принимать его таким, какой он есть, — ответила она по возможности беззаботно.

— В таком случае вы должны быть моим гидом. — Его серые глаза словно танцевали. — Вот мы, два путешественника из далеких земель, высадились на чужом берегу, да? — Сочный баритон Эрика разносился по ступеням, а сам он сильной, властной рукой обнял ее и привлек к себе. — Да, вы будете моим гидом, — сказал он счастливым голосом, поднимая ее на ноги. — Я почти забыл сказать вам — я послал ваши снимки в агентство. Они приняли их даже лучше, чем я ожидал.

— Они их используют? — спросила с тревогой Карен.

Он покачал головой.

— Может быть и нет. Им не хватает воображения.

Она попыталась не выказать своего облегчения, но в душе ликовала. Он прав: эти агентства всегда старались проявить осторожность.

— Ладно, — сказала она весело, — не хотите ли еще раз посетить этот музей? — Ей хотелось поскорее скрыться от солнца. Было бы ужасно, если бы появилась разница между линией загара и закрытой частью кожи.

Но он поднял голову к небу, глубоко вдохнул свежий воздух и сказал:

— Сегодня слишком хороший день, чтобы провести его в духоте музея. Пойдемте погуляем по парку. Я уже видел статую Ханса Кристиана Андерсена. Знаете, на какой сказке там раскрыта книга? — Карен вынуждена была сознаться, что не знает. — «Гадкий Утенок»! Я специально залезал, чтобы посмотреть! похвастался он с мальчишеской гордостью.

Когда они шли парком, Карен чувствовала приятное возбуждение. Шум уличного движения уступил место щебетанию птиц и возгласам детей, носящихся по лужайкам. Запахи молодой травы и клевера напоминали ей о доме, а воздух казался ярким, горячим и счастливым.

— Надеюсь, что вы не воспримете мои слова как критику, — сказал Эрик, — но я изумлен, что вы говорите на таком американизированном, таком разговорном английском.

— Я здесь обучалась, — ответила она вполне честно. — А вы, наоборот, произносите слова, как англичане.

— Большинство датских учителей, преподающих английский в школе, получали образование в Англии. Но как случилось, что молодая женщина, достойная находиться во дворце раджи, училась в Америке и работает в Нью-Йорке?

— Вы можете сказать кисмет,[8] или карма. — Она улыбнулась своей самой загадочной улыбкой, выругав себя молча за то, что не подготовила заранее ответы на вопросы, которые могла предвидеть с его стороны.

Он остановился посреди тропинки, взял обе ее руки в ладони и мягко сказал:

— Я хочу знать о вас все. Разве не было начертано, что тот, кто ищет сердцевину красоты…

-..найдет тайну, — закончила она. — Совершенное знание не дается никому. Он улыбнулся восхищенно.

— Это, конечно, правда. Но разве запрещено стремиться? Когда-нибудь я открою все, что только можно узнать о вас. Вы увидите, я очень терпеливый и целеустремленный человек. А теперь, если не хотите рассказывать о себе, расскажите об Индии.

Некоторое время они гуляли в молчании. Карен смотрела на озеро, воображая, что на его поверхности отражается Тадж-Махал. Затем, стараясь, чтобы ее голос звучал беззаботно и мечтательно, произнесла:

— Об этом можно говорить так много. Индия такая огромная, такая разная, такая древняя. Я не знаю даже, с чего и начать. — Она попыталась, чтобы ее слова звучали торжественно. — Индия непостижима. Ее можно воспринять только опытом.

Эрик задумчиво вздохнул.

— Расскажите лучше мне о Дании, — сказала она весело. Быть индианкой оказалось легче, чем она ожидала. Все, что требовалось, это держаться начеку и не поддаваться панике, и выглядеть достаточно таинственно. Эрик был так легковерен. Как говорится, в той фразе, которую повторяют в театре? Готовность отказаться от недоверия? Эрик был как раз такой — готовый принять все, чему нельзя верить.

Засмеявшись, он сказал:

— На всей земле нет другой страны, которая была бы так непохожа на Индию. Дания крошечная, а не огромная, однородная, а не разнообразная, ее легко познать. Я сам из столицы, Копенгагена.

— Я слышала, что ваши зимы ужасны. — На самом деле Карен не могла представить, чтобы где-нибудь существовали места с зимами хуже, чем в Манкато, но там, дома, миннесотцы любили хвастаться, какие у них бывают ужасные снежные бури. Она предполагала, что Эрик тоже такой.

Эрик добродушно улыбнулся.

— Это вы слышали о Норвегии и Финляндии. Данию, как и Англию, обогревает Гольфстрим. У нас очень редко бывают зимой морозы. Вот почему кататься на лыжах мы отправляемся в Норвегию. Вы когда-нибудь катались на лыжах? Должно быть, снег и лыжи кажутся вам чем-то очень странным.

— Мне нравится снег, но Эйлин Лорд ненавидит саму идею, чтобы кто-нибудь из нас подвергал себя риску. Поэтому я всего пару раз каталась на лыжах. Это было пугающе, но весело.

Он ободряюще положил руку ей на плечо, и она почувствовала, что прислонилась к нему так, словно это было самое естественное дело на свете. Как легко было с ним, как просто.