Ее ожидал преобразившийся Эрик. Его золотистые, теперь причесанные, волосы блестели над его отмытым и слегка обветренным лицом, и на нем элегантно сидел синий пиджак. Ее сердце радостно подпрыгнуло, и она подумала: он любит меня, Эрик любит меня! Он поймал ее за руку и повел в зал. Карен не отваживалась посмотреть на других обедающих. Воспользовавшись намеком Эрика, она смотрела на дальнюю стену все время, пока следовала за метрдотелем к их столику, и шагала за ним с тем преувеличенным высокомерием, которое она обычно напускала на себя, демонстрируя платья Перьенны или Марселины. Подбородок поднят, бедра опущены, она проплыла через комнату на облаке презрения.

— Ты видишь? — сказал Эрик, когда они сели за стол. — Никто тебя не заметил.

Она решила ничего не говорить ему о Перл. Она осторожно осмотрела богато оборудованный зал. Ни одна голова не повернулась. Никаких взглядов исподтишка. Карен не могла решить, приносило ли то, что на них не обращают внимания, облегчение или это усиливало раздражение. Комната была наполнена низким, не меняющимся гулом спокойного разговора, сопровождающимся музыкальным звоном серебряных ножей и фарфора. Она счастливо вздохнула.

— Все-таки облегчение, — заметила она.

— Ты присоединишься ко мне и съешь что-нибудь или, как обычно, ограничишься салатом?

Карен была не уверена, было ли это реакцией на чопорную атмосферу зала или на ее анонимность, а может быть, на то и другое вместе, но Карен чувствовал такое озорное веселье, что сказала:

— Пусть у нас будет желтый обед в честь Мэриголд, без которой этого вечера никогда бы не было.

— Ну конечно, — согласился Эрик, шаловливо рассмеявшись. — Но к желтому обеду должно быть шампанское.

Он подозвал официанта, который подошел к нему с толстым, как «Унесенные ветром», списком вин. Эрик отодвинул его в сторону.

— Blessenger 53, пожалуйста. Официант мягко улыбнулся и с трогательной искренностью сказал:

— Прекрасный выбор, сэр. И тут же испарился.

Эрик наклонился над столом, в его серых глазах плясал смех.

— Он законченный мошенник.

— Правда? А мне показалось, что он заслуживает доверия. А как ты догадался?

— Потому что нет таких виноградников. — Он коснулся губ пальцем. — Это мой тест. Тест Сондерсена на честность. Если бы он хорошо знал свою работу, он непременно заметил бы, что никогда не слышал о Blessenger 53. Если же он обманщик, он примет заказ, а потом вернется и скажет, что у них этого нет. А вот и он идет.

— Мне очень жаль, сэр, но в прошлом месяце мы продали последнюю бутылку Blessenger, и у нас еще не было возможности пополнить запасы.

— Понимаю, — важно сказал Эрик. — В этом случае нам, пожалуйста, Faittinger 57.

Карен и Эрик прятали улыбки за меню. Они вместе просматривали страницы, выбирали, обсуждали, наконец соглашались.

Эрик сделал заказ.

— Мы решили выбрать желтый обед, — признался он официанту, выражение лица которого говорило о том, то его ничто не может удивить, а меньше всего заказ обеда по цвету. — Мы начнем с жареного датского желтого перца, затем попросим суп-пюре из сладкого желтого гороха и грибов, пропустим блюда из рыбы и закажем цыпленка, приправленного кари с шафрановым рисом, а на десерт — суфле Grand Mamier.

Расплачиваться за все это придется двумя неделями сельдерея и йогурта, но сегодня ей было все равно. Этот вечер особенный.

— За Мэриголд, — произнес Эрик, поднимая свой бокал.

Карен дотронулся своим бокалом до его, и хрусталь откликнулся приятным неземным звуком.

— За Мэриголд!

Он протянул свою руку через стол и положил на ее руку.

— Я люблю тебя, дражайшая Индира.

Он сжал ее руку и улыбнулся, глядя ей в глаза.

— На земле нет еще одной такой женщины, которая, невзирая на то что ее могли обнаружить орды поклонников и фотографов, приехала ко мне на желтом мотороллере, а потом сказала, что я сумасшедший как…?

— Сойка. Но самый сумасшедший поступок — выбор этого ресторана.

— О! — Он улыбнулся и отпил глоток вина. — Это потому, что мне нравится бросать вызов.

И действительно, он выглядел таким ярким, таким живым на фоне всех других мужчин в зале. Он положительно был переполнен безрассудством.

Все время, пока им подавали яркий желтый перец, суп и желтого, как лютики, цыпленка, они парили на облаке счастья, наслаждались неземным настроением, пенящимся шампанским и тихим смехом. Она была столь необычайно счастлива, что, казалось, вокруг все светилось, как будто их любовь и счастье могли сами излучать этот свет.

— Это так поразительно, — сказал он, — что хитросплетения моей жизни привели меня к этому моменту, в это место, к твоей руке, лежащей в моей.

Он взял ее руку и прижал к губам.

— Я знаю, — сказала она от чистого сердца. — Я чувствую сейчас то же самое, дорогой.

— Я думаю, что не может быть никаких сомнений в том, что мы предназначены друг для друга. — Он опять поймал ее руку. — Ну, а теперь ешь свое суфле, пока оно не опало.

— Я собираюсь заплатить за все это, — сказала она счастливо, поднимая вилку. Внезапно она почувствовал странное колющее давление на кожу и покалывание в голове. Она положила вилку.

— Что случилось? Яичная скорлупа?

— Кто-то разглядывает меня. Я это чувствую. — Она говорила мягко, опустив лицо к тарелке, осторожно и быстро оглядывая зал из-под ресниц. Она посмотрела через плечо Эрика. Там, через три стола от них, сидел Артур. Пылкий Артур! Артур, от которого она уехала в Абако, чтобы все забыть. Кажется, это было так давно и происходило в другой жизни.

— Там человек, которого я знала… очень давно, — прошептала она.

— Он уже узнал тебя?

— Нет еще.

Артур нахмурился от усилия вспомнить такое знакомое лицо, но никак не мог вспомнить, где видел его в последний раз. Карен сдвинула свой стул на два дюйма влево, и нахмуренное лицо Артура исчезло за обеспокоенным лицом Эрика. Она почувствовала себя в безопасности, но понимала, что это кажущаяся безопасность страуса. Как долго он еще будет сбит с толку ее черными волосами и бровями? По крайней мере ей придется проходить мимо него, чтобы выйти из ресторана. Выход за его спиной.

— Он тебя сейчас видит?

— Нет, он за твоей спиной. Но это не может продолжаться долго.

Он похлопал ее по руке.

— Ты не должна падать духом. Самое худшее, что он может сделать, это сообщить прессе, что ты сегодня вечером обедала здесь. Это не так уж и плохо.

Дорогой, подумала она, ты не знаешь и половины всего.

— Если хочешь, я могу загородить тебя своим телом, когда будем выходить. Я оплачу счет, потом мы вместе встанем. Ты повернешься и пойдешь прямо в фойе, а я последую за тобой, чтобы обеспечить прикрытие.

Он медленно повернул голову, разыскивая глазами официанта.

— Ты уверена, что никто не видел, как ты сюда приехала?

— Я никого не заметила. А что?

— Он в фойе.

— Кто?

Кулаки Эрика сжались на столе.

— Этот педераст! Тот, который вчера утром лез со своей камерой к тебе в лицо. Сейчас он разговаривает с метрдотелем, а еще пять минут назад его здесь не было.

Она бросила быстрый взгляд через плечо. Это, должно быть, усердная Перл, решив заработать еще немного денег, сообщила прессе о своем открытии.

— Что будем делать? Мы же в ловушке.

— Мы не можем раствориться в воздухе, но попробуем исчезнуть через черный ход. Так что придется выбирать: фотограф при входе или человек за моей спиной?

Ей с трудом верилось, что Артур может вскочить на ноги и крикнуть: «Карен, что ты с собой сделала?»

— Если он не узнал тебя до сих пор, можно надеяться, что и не узнает, но решать тебе.

Это было все равно что решить, что лучше: сломанная нога или неделя земляных работ. Может быть, если она пойдет быстро, у Артура не будет возможности как следует ее разглядеть. И кроме того, ей не хочется, чтобы опять в завтрашних газетах появились фотографии Эрика и Индиры, которые будут возбуждать любопытство ее неистовых поклонников.