— Я люблю тебя, — снова сказал он странным голосом; хриплым от восхищения.

— И, я так люблю тебя! — Карен прижала к щеке его руку. — Так люблю! — Она чувствовала, что вся, ее жизнь обратилась в этот момент в какую-то нереальную субстанцию. С Эриком все было возможно. Она видела, как ее надежды и мечты распространяются за бескрайние горизонты, все страхи испаряются, оставляя лишь один.

Внизу на улице ее внимание привлек вспыхнувший красный глаз светофора, и она дала клятву, что, когда зажжется зеленый, она скажет ему. Она прижала его ладонь к своим губам, прежде чем взглянуть на него.

— Дорогой, Ты бы любил меня, если бы… если бы я была кем-то другим?

— Любовь моя, как ты можешь быть кем-то другим?

Она взглянула на светофор. Там все еще горел красный.

— Моя Принцесса Колокольчиков, — промурлыкал он, прижимая ее к себе. Она растаяла сразу, словно карамель. — Моя самая дорогая.

Если другой свет и загорелся, то она его не увидела.

— Это кисмет, — вздохнула она, когда Эрик остановился в дверях спальни, чтобы покрыть ее лицо тысячью поцелуев.

— Да, моя богиня любви, — прошептал он, когда она лежала обнаженная в его объятиях, защищенная по крайней мере от любого света. — Это кисмет, — выдохнул он в ее груди.

Я скажу ему все утром, пообещала она себе, погружая пальцы в его волосы.

Он любит меня! Эрик любит меня! Эта мысль заставила Карен проснуться словно от удара грома. Она знала, что правильнее всего дождаться наступления утра. Определенно это было бы самое подходящее время. Она чувствовала это в самом воздухе, в самих своих костях. Это было то утро, когда она скажет ему правду. Но не без кофе. Никто не может ожидать, что ему сообщат какую-либо правду без чашки кофе. Это значило бы хотеть слишком многого и от того, кто говорит, и от, того, кому говорят, как бы сильно они ни любили друг друга. Она выскользнула из постели, подошла к, своему ящику за трико, натянула его и пошла на кухню готовить кофе.

Карен налила кофе Эрику и задержалась у кухонного столика; прихлебывая из своей чашки и заранее готовя подходящие фразы. Однако она подпрыгнула, когда у самого ее локтя резко зазвонил телефон.

— Что ты делаешь? — загадочным голосом спросила Эйлин.

— Твои тревоги остались позади. Эйлин, — весело заявила она. — Я готова рассказать Эрику всю правду об Индире. Не могу тебе передать, какой груз спал с моей души теперь, когда наконец я решилась сделать это. У меня такое чувство, что с моей груди снят тяжелый камень или что-то вроде этого. И в самом деле я сейчас как раз собираюсь разбудить его и…

— Нет! — завопила Эйлин. — Не смей этого делать!

— Почему нет? Ты же умоляла меня сделать это с июня, и я собираюсь наконец избавиться от этого загара. Ты не можешь и представить, как он осложняет мою жизнь.

— Разве Эрик не сказал тебе кое-что?

— Только, что он любит меня. Чего мне еще желать? — Она потрогала его чашку, кофе был еще горячий.

Эйлин прочистила горло.

— Карен, передо мной лежит сигнальный номер «Вог» и поверь мне, ты выглядишь сенсацией. Эти ребята шелкового бизнеса напечатали четыре полосы твоих фотографий. Это изумительно! Они разослали пакеты снимков во все газеты и информационные агентства. Реклама в субботу будет напечатана в «Тайме Мэгэзин», и «Вумен'с Виир», и в «Космо». Увеличенные фотографии будут размещены на автобусных остановках! И это только начало, чувствую своими старыми слабыми костями.

— О, Боже! Не могу поверить! Но почему он ничего не сказал мне!

— Карен, не принимай близко к сердцу. Я хочу, чтобы ты пришла к двум часам в офис обсудить все это. Перед нами открываются бесконечные возможности — если только мы правильно разыграем наши карты.

Рассерженная тем, что Эрик ничего не рассказал ей, не предупредил, а только утопил еще глубже в том маскараде, с которым она была уже готова порвать, Карен вылила его кофе в мойку.

— Черт с ним, — сказала она, бессильно стукнув кулачком по раковине, черт бы их побрал, эти снимки! Конечно же, они купили их. И что теперь я должна делать?

— Гуд морген, любовь моя. С кем ты тут разговариваешь?

В дверях появился Эрик, его короткие трусики были красными, как сигнальный флаг.

— Эйлин, — сказала она сквозь стиснутые зубы. — Я разговаривала с Эйлин. Почему ты не сказал мне, что агентство купило фотографии, что ты сделал? Почему не сказал, что реклама имела успех? Ох, Эрик!

Ну как могла она объяснить ему, что этого не должно было случиться? Он выглядел таким изумительным и потрясенным ее вспышкой, что она почувствовала себя еще более несчастной.

— Я хотел сделать тебе сюрприз, любовь моя. Вся кампания развернется за неделю. Я уже заказал столик в «Литепии», чтобы отметить успех. Разве тебя это не радует? — Он привлек ее к себе и взлохматил ей волосы. — Я видел материалы для распространения — ты выглядишь настоящей красавицей, дорогая. И это только начало для нас, любовь моя. Вот увидишь. Как только другие рекламные агентства увидят эти снимки, все они начнут охотиться за тобой.

— За нами, — поправила она. — Никто не сможет так меня фотографировать, как ты.

— Ты права! — Он закружил ее в вальсе по кухне. — Мы образуем самую великую команду со времен Ноэля Коварда и Гертруды Лоуренс.

— Саймона и Гарфункеля.

— Со времен Юлю Линблада и Густы Энгстрем. — Он снова закружил ее и звонко поцеловал.

— А это кто такие?

— Артисты-канатоходцы, как ваш «Летающий» Уоллендас.

— Никаких интервью, Эйлин, я не буду давать никаких интервью. Никаких.

— Как скажешь, Карен, — согласилась Эйлин, переходя к следующему пункту в своих записях, что показалось Карен подозрительным.

Когда Карен пыталась возразить, что сейчас не время расширять ее маскарад в качестве Индиры, а наоборот, нужно покончить с ним, пока он не вышел из-под контроля, Эйлин улыбнулась ей той улыбкой, с помощью которой можно было бы продать зубной пасты больше, чем с любой другой улыбкой в мире. И с вкрадчивостью торговца змеиным жиром она подчеркнула, что все те клиенты, которые будут приглашать Индиру, будут также приглашать для съемок и Эрика.

— Ты должна сейчас думать не только о своей карьере, но также и о карьере Эрика. Нельзя быть эгоистичной, моя дорогая. Только подумай, что это может означать для его будущего, — она так и произнесла это слово, словно отливая его заглавными буквами. — Он, конечно, и сейчас занимает высокое положение, но этот успех сможет поднять его на самую вершину.

— Но как насчет нашего будущего? Эрика и моего? Мы любим друг друга, Эйлин.

— И почему бы вам не любить друг друга? Два влюбленных молодых человека это так естественно!

— Мне помнится, ты говорила, что любовь — потеря времени.

— Вы исключение, которое лишь подтверждает правило. Не цепляйся к моим словам.

— Я не цепляюсь. Я хочу, чтобы мы строили наши отношения на более прочном фундаменте, на честности и взаимном доверии. А я чувствую, что иду по высоко натянутому канату и что меня тошнит от высоты.

Она потерла свое колено.

— Карен, ты мечтательница… Попомни мои слова, очень немногие взаимоотношения зиждятся на доверии. А что с твоим коленом? Что-то не в порядке?

Карен отрицательно покачала головой. Эйлин снова заглянула в свои заметки.

— Утром мы говорили с «Арахисовым маслом Пеппи»…

— Ненавижу арахисовое масло. Не думала, что ты хочешь, чтобы я занималась чем-то, кроме классической роскошной рекламы.

— Они пытаются поднять свой имидж и согласны хорошо заплатить, просят, чтобы ты и Эрик помогли им.

Для Эрика, сказала себе Карен, я делаю это для Эрика.

— … «Блю Бутс» запускают новую линию изысканной ковбойской обуви. Они заплатят по высшему разряду, если ты и Эрик согласитесь надевать их обувь на те приемы с коктейлями, которые они будут давать…

— Ковбойские сапоги? Я? Индира в ковбойских сапогах?

— Ты будешь великолепно смотреться в этих новых образцах. Всю свою кампанию они строят на лозунге: «Ты не можешь быть ковбоем, если не любишь „Блю“».