Было еще совсем светло, но в ресторане царил полумрак. Невысокие свечи. Свежие цветы. Вивальди на заднем плане. Оперное пение и запах душистых трав из кухни. Пол назвал официанта Нандо. Он заказал шампанское («Надеюсь, вы не против?») В зале еще восемь-девять столиков.

Занят был только один в некотором отдалении: мужчина и молодая женщина, настолько поглощенные друг другом, что не заметили, как мы вошли. Я обратила внимание на ее лицо и обрадовалась, что Пол как будто в ту сторону не взглянул. Груди были обнажены настолько, что я не поняла, где она хранит свои соски.

Я вспомнила тебя с Жан-Клодом и о том, что ты говорила про искусство любви переносить тебя вместе с ним всюду, чего касался разговор. Он снимался с Брандо, любит работать с Копполой, презирает американское ТВ, но «мыльные оперы» принесли ему круглую сумму и обеспечили тот образ жизни, который ему по вкусу. Он заказал еще шампанского, словно ресторан специализировался на нем, а я надеялась, что он возьмет меня за руку.

Он мог бы держать ее и держать. Не важно — впереди у нас был весь вечер, вся ночь и все завтрашние дни. Я рассказала ему про мои панно, и он сказал, что обязательно должен иметь такое. «Но какое бы вам хотелось?» спросила я. «Ну, может быть, пустыня. Как у вас с пустынями?» «Но ведь это же только песок, правда?» — сказала я.

«И простор, — добавил он. — Безграничный простор. Вот, что мне нравится».

Возможно, решающую роль сыграло слово «простор». Мне, конечно, следовало бы заметить раньше, как он все время смотрит в глубину ресторана.

Я пыталась внушить себе, что он видит перед собой все замечательные места, о которых мы говорили, и в центре каждой мысленной картины — я. Совершенно ослепительная. Я уже придумала для его панно самую соблазнительную пустыню, какая только возможна. Но постепенно до меня дошло, что он для своей пустыни грезит не обо мне. Его глаза все время устремлялись в одну точку по ту сторону зала. Я уронила салфетку, чтобы удобнее разглядеть. Великолепная тварь за дальним столиком наклонялась вперед, держа мужчину за руки и буквально укладывала свои груди на его тарелку.

Нандо, официант, притворялся, что не смотрит туда.

Пол НЕ притворялся — он смотрел. Мне захотелось пойти туда и выплеснуть шампанское в ее Гранд-Каньон.

«Что за фигура!» — сказала я игриво. Пол посмотрела на меня с недоумением. «Чья?» «Женщина вон там». Все то же недоумение. «Я не обратил на нее внимания», — сказал Пол. Врешь, сукин ты сын, подумала я.

Разговор увял. За шербет мы принялись в молчании. На меня навалилась тоска. На что я могу надеяться, если просто вида таких вот шаров было достаточно, чтобы приковать внимание мужчины моей мечты? Ничем он не лучше Гарри.

Затем парочка встала, собираясь уйти, и внутренности у меня завязались в узел. На мужчину я практически не смотрела. А это был Гарри!

Проходя мимо нашего столика, он увидел меня и остановился как вкопанный. Титьки-жопка-футы-ну-ты врезалась в него (ощущение, наверное, было, как от удара двух тонн воздушного бисквита) и принялась хихикать «0-ой, Арри, пра-а-вда!»

Я еще не успела принять холодно-пренебрежительный вид, как Пол уже вскочил на ноги; ведра обаяния Нового Света и крепкое рукопожатие. «Привет, я Пол Беллами. Не выпьете ли с нами кофе?» У Гарри, когда он в ярости и знает, что сделать он ничего не может, лицо принимает особое выражение. Какое и приняло в тот момент.

«Благодарю вас, с большим удовольствием», — сказал он (а что еще мог сказать бедный идиот!).

И он толкнул Недокрашенную Блондинку на стул рядом с Полом, на который она и опустилась, колыхаясь, а сам уселся рядом со мной.

Гарри дал первый залп. «Вы видели что-либо вульгарнее этого растянутого на дыбе белого „мерса“ у дверей? Думаю, какой-то шлюхи не у дел».

Пол только засмеялся. «Виноват, каюсь. Я еще не свыкся с английскими мини-машинками. Мне чудилось, что они все тут такие крохотные, что я попросил самую большую тачку, какая у них есть».

Он улыбнулся так мило, что у меня сердце перекувырнулось, а Недокрашенная Блондинка заерзала на стуле, будто что-то слишком накалилось.

«Разрешите мне в оправдание предложить вам истинно редкий коньяк».

По мановению руки подскочил Нандо, и Гарри с Полом завязали один из тех глупейших разговоров об относительных достоинствах двух марок коньяка, абсолютно, как я знала, не различимых на вкус.

Тут отличилась Блондинища. «Извиняюсь, коньяк я не люблю. Я хотела creme de menthe frappd[28] с соломинкой. — В воцарившемся молчании она продолжала:

— В прошлом году я была в Марбеле.

Там их подают с этими орошенькими зонтичками.

Так мило, пра-а-вда?» И она благостно улыбнулась.

Я кивнула. «Что может быть лучше зонтичка, я так всегда говорю». У Пола лицо стало растерянным, у Гарри настороженным. Блондинища сказала: «Ага.

Такие миленькие, пра-а-вда?», — и угостила Пола улыбкой в пятьсот мегаватт, а вдобавок всколыхнула титьки.

Как ни странно. Пол отвел глаза и повернулся к Гарри. «Когда я был тут в последний раз, то видел ваши передачи из Литвы. Потрясающе».

Гарри скромно распушил перышки — несгибаемый британец. «Обычная работа». Пол стоял на своем:

«Ну нет! Поставьте меня перед камерой, и я немею, пока кто-нибудь мне не подсуфлирует. А тот, кто способен вести передачу, когда танки накатывают на людей, это… — Он с восхищением покачал головой. — И ведь вы были в Румынии? — добавил он. — Через месяц я поеду туда. Участвую в программе по сбору средств для этих сиротских приютов».

И они с Гарри погрузились в разговор о Восточной Европе, а Недокрашенная Блондинища и я были отправлены на задворки.

Я была совершенно сбита с толку. Рядом с Гарри Пол выглядел чуточку пластмассовым. Ну, знаешь, когда все выглядит слишком уж отутюженным. И еще я заметила, что Пол выглядел куда более оживленным, чем за все время со мной.

Глаза у него сияли, и он не спускал их с Гарри с той секунды, как они сели за наш столик. Не знаю, дошло ли до меня постепенно или мгновенно, но, безусловно, дошло: мой принц был гомиком, не Альберт, а Альбертина.

Наверное, мне следовало впасть в отчаяние. Все усилия, все радостные предвкушения и наследместа сметены ударом ниже пояса по генам. Но внезапно все это стало смешным до умопомрачения. Гарри, такой же ревнивый защитник своей территории, как горная горилла, убежденный, что в его женушку вторглись; НБ, точно четырехлетний карапуз, которому предоставили полную свободу в кондитерской, в обществе двух аппетитнейших мужчин, и в соперницах — только тощая домашняя хозяйка; а Пол пылает только к Гарри! Такая комбинация — плюс шампанское, плюс коньяк — полностью меня доконала, и я захихикала. Затем представила себе твое лицо, когда я тебе доложу, и захихикала еще пуще, и уже не могла остановиться. Хотя умудрилась сказать Полу сквозь прысканье: «По-моему, с вашей стороны безответственно угощать ужинами доверчивых женщин. Это же создает ложное впечатление!» И опять захлебнулась хихиканьем.

Гарри пришел к совершенно неверному заключению, стащил меня со стула и сказал: «Будет лучше, если я увезу мою жену домой». У Пола и Блондиниши вид бы такой, будто их хлестнули по физиономии мокрой селедкой. «Вашу жену!» взвизгнули они хором, а Гарри уже тащил меня из ресторана. Нандо подвывал «мамма миа», а я барахталась, стараясь удержаться на ногах. Гарри влил меня на заднее сиденье такси, залез следом и всю дорогу до дома читал мне нотацию, завершив ее:

«Если тебе все равно, что думаю я, то как насчет Клайва?» Клайв в качестве блюстителя моей нравственности поставил последнюю точку. Когда мы добрались до № 1, я рыдала от смеха. Ключ я извлекла с большим трудом, хотя и успела захлопнуть дверь перед Гарри. А потом рухнула на кровать и убаюкала себя смехом напополам со слезами.

На следующий день сотни гномов бурили асфальт у меня в голове. Меня дважды вывернуло, и при мысли о нашем пари мне стало очень плохо.