Теперь, полагаю, тебе хочется узнать про французского посла (благодарение Богу, ты не упомянула про него в письме: вот это никак не для ушей мужа, по крайней мере до того, как останется позади, чего, надеюсь, пока не произойдет).

Ну, мсье не стал тратить времени. Супруга улетела в Париж ухаживать за больными родственниками (да живут они все подольше!), и Жан-Клод решил, что ему «необходим» весенний отдых.

По странному совпадению у меня тоже возникла необходимость проветриться. («Как, опять?» — сказал Пирс.) И вот так я водворилась в прославленном загородном творении Ле Корбюзье, про которое тебе писала, неподалеку от Микен, как выяснилось (мы, разумеется, там побывали).

Ну, это оказалось не совсем тем свершением, какого можно пожелать, так как оно свершилось неделей раньше (см, мою телеграмму) — во французском посольстве, если уточнить. Загородное убежище я назвала «прославленным.» без всякого на то основания. То есть Ле Корбюзье прославлен дальше некуда, но данное дитя его гения не фигурирует ни в Одном списке всех прочих по той простой причине, что мэтр от него отрекся. Видимо, посол, для которого он его построил в пятидесятых, вел частную жизнь, в сравнении с которой Жан-Клод покажется целомудренником. Его превосходительство пожелал заручиться услугами самого знаменитого тогдашнего архитектора, но разошелся с Корбом в том, что касалось таких деталей, как встроенные бассейны, фонтаны, стены, спланированные под хитро размещенные зеркала, мраморные ванны ниже уровня пола и прочее. Чистота линии имела для архитектора один смысл и абсолютно другой для посла. Так что на половине строительства они расстались не слишком мирно — Жан-Клод показал мне унаследованную им переписку. Результатом явилась прихотливая помесь часовни в Роншане и марокканского гарема. Мне очень понравилось там.

Никаких рубинов в пупке, но комфорт и роскошь в несколько эротическом стиле. Великолепный вид на Аргосский залив и ни единого дома в обозримом пространстве.

Жан-Клод — чистейший восторг, и если бы не моя мудрость, я могла бы в него, — влюбиться.

Что, по-видимому, и происходит с большинством женщин. Он из тех мужчин, кого следует испробовать сполна и забыть. Последнее, не исключено, может быть труднее, чем мне хотелось бы; теперь, когда я не с ним, мир словно бы подернулся серостью.

Как любовник может быть настолько цивилизованным, спрашиваю я себя.

Тебе известно, что себя я вовсе не считаю цивилизованной, и уж конечно, в этой области. Я — потаскуха, когда речь идет о страсти, и варварка почти во всех остальных отношениях. Моя единственная положительная черта — я говорю то, что думаю, и прямо прошу того, чего хочу, и оба эти свойства навлекают на меня кучу неприятностей. Впрочем, если подумать, за мной водятся и кое-какие другие добродетели. Я ценю дружбу (само собой разумеется, твою), легко плачу, обладаю тысячей всяких наклонностей и люблю теннис. Но я абсолютно не цивилизованна. Полировка Жан-Клода, насчитывающая века и века, внушает мне ощущение, что я мусоринка, которую слуги случайно оставили на ковре. И все же, когда он принес мне коньяка на террасу, я чувствовала себя царицей Савской.

Эгей! Вот уж действительно «Увы-с в Стране Чудес», Этот, эпизод станет одной их самых прелестных глав. Кстати, твой упоительный рассказ об историке-дергунчике напомнил мне о ночи, которую я как-то провела в Шартре с историком-медиевалистом (не может же быть, что с тем же самым?), который был способен кончить только под звон соборных курантов, отбивающих час. И так всю ночь (ну почти). А Пирс добавил историю про девушку, которую заводила только какая-то ария из «Тоски». Вернейшее средство, сказал он, но только она требовала прослушивать оперу с самого начала, а поскольку нужная ария находится где-то в конце, это означало часы и часы прелиминарии, пока он не нашел способ заставить звукосниматель перескакивать большие куски, а затем задерживаться на нужном месте. Это было, поклялся он, до того как мы познакомились, а я энергично парировала, что моя ночь под аккомпанемент шартрских курантов могла бы тоже быть «до-пирсовской», если бы он не потащил меня в церковь чуть не из колыбели, не оставив мне возможности узнать жизнь. Он с сомнением посмотрел на меня, а потом признался, что всю историю сочинил, отчего, подлец он, я почувствовала себя еще хуже.

Боюсь, мне пришлось объяснить ему про наше «пари», раз уж он такое дерьмо, что прочитал твое письмо. Но я взяла с него обещание молчать.

Я знаю, он пишет Гарри, а тебе утечка информации в том направлении совсем ни к чему. Насколько я поняла, твой Дон Жуан теперь в Дрездене и, надеюсь, все еще страдает от ударов, которые ты ему нанесла при вашей встрече. Молодец! Далее я поняла, что пышнотелая Аманда больше не в фаворе и что со времени ее краткого царствования по меньшей мере еще одна стервоза успела появиться и удалиться путем всей плоти.

Джейнис, как хорошо, что ты выбралась из всего этого. Не сомневаюсь, тебе не всегда легко: двенадцать лет — глубокий колодец воспоминаний, и многих минут жажды не избежать. Но у тебя все обязательно будет хорошо. Твой «Диплом за изучение мужчин», как ты выразилась, ведь тоже своего рода изгнание беса, ведь верно? Разделывание сделанного. К тому времени, когда мы будем сидеть рядом на трибуне Уимблдона, солнце уже засияет, и ты будешь готова вновь расцвести.

По ассоциации — здешние холмы пестрят весенними цветами. Мы с Жан-Клодом часами гуляли по их коврам на склонах. Нет, Греция способна быть красивой. Но, возможно, я видела ее глазами мужчины, который держал меня за руку. (Черт, до чего сентиментальной я становлюсь!).

А Кифера? Есть ли шанс? Не может быть, чтобы твои «доходы от панно» все уходили на лыжные экскурсии Клайва и чарующие наряды, пугающие соседских жен. Попробуй, хорошо? Мне не хватает твоего общества. Письма хороши для признаний и сплетен, но мне так хотелось бы посидеть и поболтать обо всем другом, что имеет значение. И не забудь — у нас есть дом на берегу моря (благодаря любезности Критского банка) в любое удобное для тебя время, если соловьиный камышник сможет обойтись без тебя.

Пятьдесят страниц «Увы-с» готовы. Такое увлекательное занятие! Я говорю Пирсу, что он может их прочесть при условии, что обещает не подавать в суд. Он отвечает, что будь он таким, то подал бы на меня в суд давным-давно что, мне кажется, близко к правде.

Ну а теперь мне пора одеваться для какого-то жуткого мероприятия в честь англо-греческих культурных обменов — вероятно, британский консул планирует обрушить на греков еще одну выставку Генри Мура в качестве компенсации за невозвращение мраморов Парфенона. Пирс должен будет произнести речь. Мне приказано держать рот на надежном замке.

Ах, как я наслаждаюсь дипломатическим образом смерти.

(Держу пари, ты ни разу не занималась любовью в фонтане).

Со всей моей любовью к тебе.

Рут.

Речное Подворье 1

Лондон W4

1 апреля

Дорогой директор!

Вы попросили меня поговорить с моим сыном перед началом семестра о происшествии во время школьной лыжной экскурсии, и вчера я побеседовала с ним очень серьезно.

По его мнению — и должна сказать, что я склонна с ним согласиться, веселой мальчишеской проказе придано чрезмерное значение. Совершенно очевидно, что в этом вопросе я не могу исходить из личного опыта, но я прекрасно помню, что в дни нашего детства мой брат и его школьные товарищи праздновали наступление зимы, в частности, устраивая соревнования, кто сумеет особенно замысловато украсить снег с помощью приспособления, данного им Богом. И довольно часто они таким манером писали свои имена. Судя по тому, что мне рассказал Клайв, в последний вечер экскурсии, когда они, разумеется, были в шаловливом настроении, ничего сколько-нибудь серьезнее не произошло. Возможно, мальчики поступили неразумно и нетактично, написав не собственные имена, а своих наставников и наставниц, однако я убеждена, что соединение этих имен графическими изображениями явилось результатом невладения искусством рисунка, а не злокозненности Клайв никогда в рисовании не успевал, а мужской орган, особенно до наступления зрелости, не может считаться удобной для этого принадлежностью. К тому же мы ведь говорим не о несмываемых граффити. Полагаю, следующий же снегопад уничтожит какие бы то ни было причины, ставящие в неловкое положение учителей и учительниц, которых это затрагивает.