Американцы склонны восхвалять насилие, не считая человеческих жизней, не обращая внимания на последствия насилия — вражду и страх в сердцах людей. Остальному миру могут быть неясны истоки этого насилии, но европейцы понимают, откуда берется насилие в американской истории и какое место оно занимает в американском сознании. В вестерне героя могут ранить, но вот он вновь встает, враг повержен, и все хорошо и прекрасно. Вьетнамская война познакомила весь мир с холодящей душу презрительной фразой «побочный ущерб». К этим «побочно истребленным» относятся как к не совсем реальным людям. Это не значит, что в европейских войнах не было невинных жертв, они всегда были; это скорее нежелание американцев задуматься и честно признать свою причастность к истреблению людей, признать, что свобода Америки наслаждаться жизнью, свобода и счастье — это единственное, что для них имеет значение:
Как мы видим в 3-й главе, в истории второй половины XX века найдется множество примеров американского насилия по отношению к другим странам с целью сделать мир безопасным и покорным американскому образу жизни. Америка абсолютно игнорирует тот факт, что в странах третьего мира это вызывает бесконечный протест и твердую уверенность в том, что они — люди второго сорта. Американские политики принимают во внимание только то, что это может вызвать сомнения, гнев и страх в Европе. Когда Рональд Рейган решил нанести упреждающий удар по Ливии в 1986 году, используя базы США в Европе, не только европейская общественность была в ярости. Политики открыто выражали страх перед распадом НАТО. Сопротивление Америки в ответ на предложение Европы развернуть силы быстрого реагирования кажется неадекватным, если учесть, что Америка непрерывно жалуется на то, что она одна взвалила на себя бремя мирового защитника свободы; это не очень-то похоже на серьезный политический диспут относительно растущей дистанции между американскими и европейскими представлениями о мире. Все это застав/лет убедиться в том, что Америка—это страна, потерявшая, если она вообще ею обладала, способность реагировать на угрозы, кризисы, споры и разногласия с помощью переговоров, компромисса или серьезного диалога.
Причины этой неспособности, полагает Льюис Лэфем, в самой Америке как таковой. В своем очерке о террористическом взрыве административного здания в Оклахома-Сити в 1995 году, Лэфем спрашивает: «Как мы можем объяснять американскую идею свободы, если мы вынуждены говорить Друг с другом на языке взрывов?»" Самое страшное то, что оклахомский взрыв, как отметили многие комментаторы, ознаменовал собой начало новой волны насилия. В своем письме в газету в 1992 году Тимоти Маквей (оклахомский террорист) задал вопрос: «Надвигается ли гражданская война? Должны ли мы проливать кровь, чтобы изменить существующую систему?» «Для того, чтобы ответить на свой вопрос, — пишет Лэфем, — Маквей превратил 4 800 фунтов нефтяного топлива и аммиачной селитры в сообщение для печати». В самом деле, в Америке использование террора для публичных заявлений—давно установленная традиция. Как заметил комментатор New Yorker: «[Оклахомские] террористы… хорошо вписываются в кровавую традицию и верны ее главному принципу: перестань думать о человеке как о человеке и начни думать о нем, как о случайности — чистой доске, на которой можно написать Актуальную Мысль Аня».
Америка — не единственная страна, где акты насилия случаются ежедневно, где могут убить ради нескольких долларов, где выстрелы и вооруженные нападения обычное дело. Это страна, где недовольные подростки берут оружие и убивают людей, где массовое убийство стало нормой. Риторика насилия становится неотъемлемой частью американской политики. Америка превращается в страну, где последнее слово остается за политикой силы. Некоторые страстные противники абортов и защитники права на жизнь могут взорвать клинику абортов или умертвить врачей, делающих эту операцию. Для Лэфема это является индикатором серьезных проблем в современном американском обществе:
«Государство распадается на множество миров нашего собственного изобретения, которые удаляются друг от друга со скоростью света. Нам не нужно видеть того, с кем мы не согласны, или говорить с ним; мы можем сами создавать для себя закон, подобно правительству, находящемуся в вечном добровольном изгнании».
Если Америка превратилась в страну, которая не может договориться сама с собой, не может справиться с разными мнениями среди американцев, есть ли надежда на то, что американцы прислушаются и попытаются понять остальной мир? Многих людей в Европе беспокоит этот вопрос. И в результате европейцы — особенно те из них, кто придерживается левых взглядов, — начинают относиться к Америке со всей жесткостью и бескомпромиссностью.
Еще до событий 11 сентября многие журналисты обнаружили в политической культуре Америки обман, коррупцию и упадок. Неспособность найти политическое решение для проблемы насилия — это лишь один из примеров более общего недомогания. Европейцу не понять, каким образом закон конца XVIII века, касающийся права на ношение оружия, может стать проблемой, не имеющей политического решения в начале XXI века, в стране, где из-за огнестрельного оружия ежедневно льется кровь. В Америке регулярно происходят инциденты с применением оружия, но никаких шагов по введению контроля за владельцами оружия не предпринимается по причине внутренних непримиримых противоречий. В Европе идея наличия оружия у граждан всегда была непопулярна среди правящего класса. Доступ к оружию находится под строгим контролем, и возможное влияние американской массовой культуры, зараженной преступностью и насилием, вызывает опасения. После «расстрела в Данблэйне» в 1996 году, когда Томас Хамильтон открыл огонь в начальной школе и застрелил 16 детей и их учителя, в Великобритании был введен запрет на владение оружием. Но в Европе ружью не придают мистического значения, оно считается опасным оружием, и с ним обращаются соответственно. Политический терроризм в Европе давно известен, об этом уже говорилось в 1 — и главе. Борьба с терроризмом шла на государственном уровне, и европейцы всегда неуклонно верили в то, что в любом случае, даже если Америка будет помогать в качестве посредника, политическое решение будет лучшим выходом из критической ситуации, нежели массовое истребление.
После событий 11 сентября внутреннее состояние американского общества и культуры таково, что многие трудные вопросы, возникающие в процессе общественных и политических дискуссий, подавляются патриотическими высказываниями и обещаниями. С чувством грусти и сострадания европейские страны разделили с Америкой всю боль трагедии 11 сентября. Но то, как Америка отреагировала на этот теракт, заставило европейцев всерьез испугаться. Боль, испытываемая Америкой, и необходимость ответных военных действий соответствуют логике американского мифа. В своей статье для The Chronicle of Higher Education Ричард Слоткин заметил, что для своих ответных действий Америка использовала привычную мифологическую модель вестерна: «Итак, мы видим, как эти два мифа воплощаются в реальность… Первый миф—о «беспощадной войне»—основан на старом мифе Соединенных Штатов, мифе о фронтире. Этот миф представляет американскую историю как войну с индейцами, в которой белой христианской цивилизации противостоит «жестокий» враг другой расы: враг, чье враждебное отношение к цивилизации — часть его сущности, его основная черта; враг, не только мешающий нашим интересам, но и противостоящий «самой цивилизации»…
Другой миф, проявивший себя, это миф о «хорошей войне», миф о Перл Харборе.
Опасность использования мифа в современном мире состоит в том, что наши мифы могут не соответствовать реальности… Полная победа невозможна. Пытаться воплотить миф о «хорошей войне» означает иметь ожидания, которым не суждено будет сбыться; ошибка же будет стоить дорого, дискредитируя как сам миф, так и силу, его воплощающую (как это произошло с вьетнамской войной).
Если события начинают разворачиваться не так, как предписывает миф «хорошей войны», то мы можем вернуться к сценарию «беспощадной войны», а это опасный миф. Он выражает и усиливает чувство гнева, которое мы испытываем, когда беспомощны и страдаем от боли, он находит рациональное объяснение безграничному, жестокому и, возможно, иррациональному использованию силы против стран и людей, имеющих отношение к нашим врагам».
