— Здесь живет Еванхелина Ранкилео? — спросила Ирэне.
— Да, но чудеса — в полдень.
Ирэне объяснила, что они журналисты, — их привлекли сюда слухи. Справившись с робостью, семья, со свойственным здешним жителям гостеприимством, пригласила их в дом.
Вскоре появились первые посетители: они устроились прямо во дворе дома Ранкилео. Используя утренний свет, Франсиско фотографировал Ирэне в непринужденной обстановке, когда та беседовала с семьей: ей не нравилось позировать перед объективом. Фотографии обманывают время, говорил он, пригвождая человека к кусочку картона, где душа лежит как на ладони. Чистосердечность и восторженность делали девушку похожей на жительницу лесов.
Она сновала по дому Ранкилео, разговаривая с людьми, помогала подавать напитки, обходя приветливо вилявших хвостом собак, — словом, вела себя так свободно и непринужденно, как человек, который здесь родился. Дети ходили за ней толпой, пораженные ее необычными волосами, странной одеждой, постоянной улыбкой и грацией движений.
Преподобный отец привел нескольких евангелистов с гитарами, флейтами и большими барабанами. Пастор оказался маленьким человечком в лоснящемся кафтане и похоронной шляпе; пришедшие начали петь псалмы. Хор и инструменты безбожно фальшивили, но, за исключением Ирэне и Франсиско, никто, казалось, этого не замечал. Псалмы пелись уже несколько недель, и слушатели, видимо, привыкли и не замечали фальши.
Появился падре Сирило; он тяжело дышал, поскольку добирался сюда от самой церкви на велосипеде. Усевшись под лозой дикого винограда, он погрузился в невеселые мысли, а может быть, в молитвы, которые знал наизусть, и ерошил свою белую бороду, напоминавшую издали приколотый на груди букет лилий. Видимо, он понял: четки Святой Хемиты, освященные самим Папой, оказались столь же неэффективны, как и псалмы его протестантского коллеги, и разноцветные таблетки врача из больницы Лос-Рискоса. Время от времени он бросал взгляд на свои карманные часы, чтобы убедиться, что приступ начнется точно в двенадцать часов. Другие посетители, привлеченные возможностью приобщиться к чуду, сидели на стульях, расставленных в тени, под навесом дома Некоторые вели неторопливую беседу о наступающей жатве, другие — о далеком футбольном матче, услышанном по радио, но из уважения к хозяевам дома или из стеснительности никто не упоминал о причине, приведшей их сюда.
Еванхелина и ее мать угощали гостей свежей водой с поджаренной мукой и медом. Ничего ненормального во внешности девочки не замечалось: она была спокойна, щеки покрывал алый румянец, а на свежем, как яблоко, лице играла глуповатая улыбка — ей нравилось быть в центре внимания этого немногочисленного собрания.
Иполито Ранкилео долго возился, привязывая собак к деревьям — те заливались отчаянным лаем. Потом подошел к Франсиско и объяснил ему, что нужно убить одну из собак, — днем раньше она ощенилась и пожрала всех своих щенят. Событие такое же невероятное, как кукареканье курицы. Ошибки природы должны быть вырваны с корнем, дабы не заразить других. В этом вопросе он был очень щепетилен.
Они еще обсуждали эту тему, когда преподобный отец вышел на середину двора и стал произносить страстную речь. Не желая его обидеть, присутствующие слушали, хотя очевидно было, что все, за исключением евангелистов, были от его слов в замешательстве.
— Рост цен! Дороговизна жизни! Эти проблемы известны! Чтобы с ними справиться, существует много способов: тюрьма штрафы, забастовки и так далее. В чем же суть этих проблем? В чем их причина? Что это за огненный шар, воспламеняющий корыстолюбие человека? За всем этим стоит опасная склонность к вожделению и похоти, непомерный аппетит к земным удовольствиям. Это отдаляет человека от Бога, приводит к нарушению равновесия в душе, в нравственности, в экономике и духовной жизни, вызывает гнев Всемогущего Господа нашего. Наше время — это время Содома и Гоморры: человек попал в туман заблуждения, а сейчас пожинает плоды кары Господней, поскольку отвернулся от Творца Иегова шлет нам предупреждение, чтобы мы одумались и раскаялись в наших отвратительных грехах..
— Извините, преподобный отец, вам подать напиток? — перебила Еванхелина, прерывая его вдохновение, готовое выплеснуть новый перечень человеческих ошибок.
Одна из протестантских учениц, косоглазая и коротконогая, подошла к Ирэне, чтобы объяснить ей свою теорию относительно недуга дочери супругов Ранкилео:
— Принц демонов Вельзевул вселился в ее тело, — напишите, сеньорита, об этом в вашем журнале. Ему нравится устраивать христианам головомойки, но Армия Спасения[31] сильнее и победит его. Не забудьте, сеньорита, напишите это в вашем журнале.
Услыхав последние слова, падре Сирило взял Ирэне под руку и отвел ее в сторону.
— Не обращайте на нее внимания. Эти евангелисты,[32] дочь моя, такие невежды. Их вера не истинная, хотя у них есть некоторые хорошие качества, этого нельзя отрицать. Вам известно, что они трезвенники? Даже убежденные алкоголики, попав в их секту, бросают пить. Вот за это я их уважаю. Но Дьявол не имеет с этим делом ничего общего. Девочка просто тронулась умом, вот и все.
— Ну а чудеса?
— О каких чудесах вы говорите? Неужели вы верите в этот вздор?
За минуту до полудня Еванхелина вошла в дом. Сняв жилет, она распустила косу и села на одну из трех кроватей, что были в комнате. За окном сразу все стихло, и все подошли к галерее, чтобы смотреть через окно и дверь. Ирэне и Франсиско последовали за девочкой в комнату, и, пока он устанавливал в полутьме фотоаппарат, она включила магнитофон.
Пол в доме семьи Ранкилео был земляной: его множество раз топтали ногами, увлажняли водой, потом снова топтали — так, что он стал плотный, как цемент. Мебели было немного — и та из простого неполированного дерева — несколько плетеных табуреток и стульев, кустарной работы грубый стол. Единственным украшением дома было изображение Христа с пылающим сердцем. Занавеска отгораживала спальню для девочек. Мальчики спали на матрацах, брошенных на пол в смежной комнате с отдельным входом: так решалась проблема разделения детей. Все было тщательно вымыто, пахло мятой и чебрецом. Окно украшала красная герань в горшке, стол был покрыт зеленой холщовой скатертью. Франсиско открыл для себя в этих простых предметах глубокий эстетический смысл и решил, что позже сделает снимки для своей коллекции. Но сделать их ему не удалось никогда.
В двенадцать дня Еванхелина рухнула на кровать: ее тело билось в судорогах, а из груди вырывался слышный повсюду глубокий, протяжный и ужасный стон, похожий на зов любви. Корчась в конвульсиях, она стала выгибаться дугой с нечеловеческим напряжением. Недавнее наивное детское выражение исчезло с ее искаженного мукой лица; оно постарело на несколько лет. Гримаса исступления, боли и, может быть, сладострастия, исказила ее черты. Кровать заколебалась, а испуганная Ирэне заметила стоявший в двух метрах от кровати стол без посторонней помощи тоже пришел в движение. Страх победил любопытство: она подошла к Франсиско, ища у него защиты. Взяв его за руку, она сжала ее, не отводя глаз от безумной сцены, разыгравшейся на кровати. Однако друг мягко отстранил ее и взялся за аппарат. За стенами дома собаки протяжно завывали, словно в предчувствии стихийного бедствия, и их вой слился с голосами, поющими гимны и возносящими Богу молитвы. Латунные кувшины плясали в стенном шкафу, крыша сотрясалась, будто от града булыжников. Трясло и дощатый настил между балками галереи, где хранились съестные припасы, семена и сельскохозяйственный инвентарь. Рис из мешков через щель стал сыпаться с потолка, усугубляя впечатление кошмарного сна А на кровати билась в конвульсиях Еванхелина Ранкилео — жертва непостижимых галлюцинаций и мистического рока Отец, смуглый, беззубый, с горестным выражением грустного клоуна на лице подавленно смотрел на нее с порога Мать, прикрыв глаза, стояла у кровати, пытаясь, вероятно, проникнуть в безмолвие Бога На собравшихся в доме и во дворе паломников снисходила надежда По одиночке они подходили к Еванхелине и просили у нее для себя небольшого, убогого чуда:
