Обхватив Франсиско за талию и прижавшись лицом к шероховатой ткани его куртки, Иране, с развевающимися от ветра волосами, мчалась на мотоцикле, представляя, что летит на крылатом драконе. Позади остались последние дома города. Шоссе бежало меж полей, окаймленных пронизанными светом тополями; вдали виднелись горы, окутанные голубой дымкой. Ирэне ехала на мотоцикле, как на коне; погрузившись в фантастические образы детства, она летела галопом над барханами из восточной сказки. Ей доставляли удовольствие скорость, сейсмическая дрожь бьющейся меж ног машины и ее ужасный рев, пронзающий, словно бур, кожу. Она думала о святой, к которой они направлялись, о названии репортажа, о развороте на четыре страницы с цветными фотографиями. С тех пор как несколько лет назад появился Озаренный, который шел с севера на юг, излечивая язвы и воскрешая мертвых, — о чудотворцах ничего не было слышно. Бесноватых, одержимых, юродивых и обиженных Богом всегда хватало, например, девочка, выплевывавшая головастиков, старик — предсказатель землетрясения, немой, останавливающий взглядом машины и механизмы, — это она проверила сама, когда брала у него интервью, объясняясь с ним знаками, а потом никак не могла заставить ходить свои часы. Но кроме того Озаренного, долгое время никто не стремился облагодетельствовать человечество. С каждым днем становилось все труднее находить увлекательный материал для журнала В стране, казалось, ничего интересного не происходит, а если что и случалось, цензура публикацию не разрешала Ирэне сунула окоченевшие от холода руки под куртку Франсиско, чтобы их отогреть. Она коснулась его худой груди, где прощупывались сухожилия и кости: тело Франсиско так отличалось от литой мускулатуры Густаво, который занимался фехтованием, дзюдо и гимнастикой и каждый день вместе с солдатами делал пятьдесят подтягиваний, — он никогда не требовал от своих подчиненных того, что не мог выполнить сам. Я для них, говорил он, как отец: строгий, но справедливый. Когда они встречались в полумраке гостиничных номеров, где занимались любовью, он с гордостью за свою стать снимал одежду и ходил по комнате обнаженный. Она любила его загорелое, дубленное солью и ветром тело, закаленное физическими упражнениями, гибкое, сильное и ладное. Ей нравилось смотреть на него, порой, лаская его, она восхищалась им, но испытывала при этом некую отстраненность. Где он может быть сейчас? Вероятно, в объятиях другой женщины. Несмотря на письменные заверения в верности, Ирэне, зная потребности его натуры, легко представляла его в обществе шоколадных мулаток, наслаждающихся его телом. Когда он был на полюсе,[30] ситуация была иная: в страшные морозы, где рядом были только пингвины и семеро привыкших обходиться без любви мужчин, воздержание было необходимым. Однако в тропиках — и в этом девушка была уверена — жизнь капитана протекала иначе. Поймав себя на том, что ее это мало волнует, она улыбнулась и безуспешно попыталась вспомнить, когда ревновала своего жениха в последний раз.

Шум мотора напомнил ей песню Испанского Легиона, которую часто вполголоса напевал Густаво Моранте:

Дернуло же ее спеть этот куплет в присутствии Франсиско: с тех пор он называл Густаво «Женихом Смерти». Но Ирэне на это не обижается. В действительности она мало думала о любви и не размышляла о своей длительной связи с офицером: она вошла в ее жизнь естественно, ибо была вписана в ее судьбу с детства Ей столько раз говорили: Густаво Моранте — идеальная пара для нее, — и она наконец, в это поверила, не особенно задумываясь над своими чувствами. Он был основательный, надежный, мужественный, прочно вписывающийся в ее существование. Себя же Ирэне ощущала несущейся по ветру кометой, а порой, страшась своего внутреннего бунта, не могла не поддаться искушению и начинала думать о каком-нибудь человеке, способном сдержать ее порывы. Однако подобные мысли посещали ее ненадолго. Когда она задумывалась о своем будущем, на нее нападала тоска, поэтому, пока было возможно, предпочитала жить безоглядно.

Для Франсиско отношения Ирэне и ее жениха рисовались как шаткий союз двух одиноких людей со множеством разлук. Если бы им представился случай побыть вместе некоторое время, говорил он, они сами бы поняли, что их соединяет лишь сила привычки. Они не чувствовали потребности в этой любви: их встречи были спокойными, а разлуки — продолжительными. По его мнению, в глубине души Ирэне хотела бы до конца своих дней оттягивать свадьбу и жить в некой условной свободе; изредка бы встречалась с ним и по-щенячьи резвилась. Получалось, что брак ее пугал, поэтому она выдумывала массу поводов, чтобы отложить замужество, ибо понимала, что, обвенчавшись с этим метящим в генералы принцем, должна будет отказаться от шокирующих нарядов, бряцающих браслетов и неупорядоченной жизни.

В это утро, пока по дороге к Лос-Рискосу мотоцикл глотал пространство, пастбища и холмы, Франсиско подсчитывал в уме, как мало времени осталось до возвращения Жениха Смерти. С его появлением все изменится: исчезнет счастье последних месяцев, когда Ирэне была с ним, прощайте волнующие мечты, каждодневное удивление, радость ожидания и ее очередные несуразные начинания, вызывавшие у него улыбку. Ему нужно будет проявлять большую осторожность, говорить только о пустяках и стараться не вызывать подозрений. До сих пор между ними, казалось, существовал негласный договор, его подруга воспринимала мир простодушно, не замечая едва уловимых признаков двойной жизни Франсиско, по крайней мере, никогда не задавая вопросов. С ней у него не было надобности в мерах предосторожности, но приезд Густаво Моранте обязывал быть осмотрительным. Свои отношения с Ирэне Франсиско очень ценил и хотел сохранить их такими, какие они есть. Ему не хотелось омрачать их дружбу умолчанием и ложью, но он понимал, что скоро это станет неизбежным. Сейчас, когда он ехал на мотоцикле, ему не хотелось останавливаться, ехать бы так до самого горизонта, куда не доставала бы тень капитана, — проехать всю страну, все континенты и моря — с Ирэне, которая обнимает его за талию. Поездка показалась ему недолгой. Как только они свернули на узкую тропинку, их окружили широкие пшеничные поля, покрытые в эту пору будто зеленым пухом. Он грустно вздохнул: они прибыли к месту назначения.

Без труда нашли дом, где живет святая. Их поразила стоявшая вокруг тишина и безлюдье; они ожидали увидеть здесь наивных, жаждущих поглазеть на чудо паломников.

— Ты уверена, что это здесь?

— Да, уверена.

— Тогда, наверное, эта святая невысокого пошиба, — никого не видно.

Перед ними было крытое выцветшей черепицей бедное крестьянское жилище с выбеленными известью стенами из необожженного кирпича, с крытой галереей вдоль передней стены и единственным окном. Перед домом простирался широкий двор, огражденный безлистым диким виноградом: сухие изогнутые ветви лозы сплетались в причудливый узор, где местами уже проклевывались первые побеги — предвестники летней тени. Еще они заметили колодец, деревянную, похожую на уборную, будку, а в глубине — квадратное строение, служившее кухней.

Несколько собак разного размера и окраса встретили гостей злобным лаем. Ирэне спокойно двинулась к ним, разговаривая с ними, словно давно их знала. Франсиско, наоборот, остановился и принялся читать про себя заговор, который выучил в детстве, чтобы уберечься от подобных опасностей: «Злобный зверь, остановись, не думай, я не трус, над нами Бог, как ты ни злись, тебя я не боюсь». Однако было очевидно, что метод его подруги действовал лучше: собаки пропускали ее вперед, а на него нападали, оскалив клыки. Он уже собрался было отпихнуть ногой эти оголтелые морды, но тут появился вооруженный палкой маленький мальчишка и криками разогнал собак. На шум из дома вышло несколько человек: толстая, с простоватым смиренным лицом женщина, мужчина, морщинистый, словно прошлогодний каштан, и несколько детей разного возраста.