Дорогой дневник, мне очень не хочется, чтобы в конце концов я оказалась одураченной девочкой. Но сегодня мне хочется верить в лучшее, в этот прекрасный день».

Джульетт отложила дневник и задумалась о том, что сказала ей Гарриет. Ведь все закончилось так печально для ее матери – и из-за самой Джульетт, и из-за того, что денег на двоих не хватало, и из-за того, что, как сказала Гарриет, «сердце ее было изранено, но не разбито. Она любила тебя, детка, любила больше всего на свете, но мужчин возненавидела всем сердцем. Но кто может винить ее за это?»

В тот день Гарриет посмотрела на нее внимательно, как смотрела всегда перед долгим серьезным разговором.

– Иногда ты просто копия своей матери, Джульетт. А это может дорого тебе обойтись. Не позволяй поймать себя в ту же ловушку, куда попала твоя мама.

Джульетт улыбнулась и попыталась отшутиться от мрачных предупреждений Гарриет, но та была неумолима.

– Мне кажется, у тебя уже появилась какая-то тайна, – произнесла Гарриет, внимательно глядя на девушку.

– Поверь, мам, у меня нет ни малейшей тайны, просто поверь, – сказала она. То, как складывались ее отношения с американцем, не могло привести ни к каким тайнам.

Прозвенел колокольчик из комнаты Сары, и Джульетт, убрав дневник в ящик, отправилась узнать, что было нужно ее хозяйке.

Как только Джульетт вошла в комнату, она увидела, что Сара плачет. Джульетт знала, что Сара хотела, чтобы ее воспринимали как равную, как друга, но она не могла себе позволить подойти и обнять ее, как она обняла бы плачущую Каролин.

– Все ли в порядке? – спросила Джульетт у Сары, сидевшей в кровати и вытиравшей набегающие слезы.

– Я в таком бешенстве, что, кажется, сейчас закричу в голос! – ответила Сара, спуская ноги с кровати. – Честно, иногда хочется просто уйти из этого дома куда глаза глядят и никогда не возвращаться!

– Что стряслось? – вздохнула Джульетт, пока Сара усаживалась перед зеркалом. Это стало у них практически обрядом – лучше всего им разговаривалось, когда Джульетт укладывала волосы Сары и помогала ей одеваться.

– Снова мама, ясное дело! Во-первых, она все никак не успокоится с Каролин и ее «недостойным поведением», как она это называет. Во время ужина Каролин, по ее словам, «до сих пор хлюпала носом». Мама говорит, что если это повторится еще раз, то она выставит бедняжку.

Джульетт покачала головой:

– Чувствую, надо поговорить с Каролин.

– Обязательно. Я. тоже поговорю, но тебя она послушает охотнее. Мне очень не хочется, чтобы Каролин осталась без работы.

– Ясное дело, – ответила Джульетт.

– Ну а во-вторых, еще один спор, где мне не победить маму, пока я здесь живу. Помнишь Гавина Гамильтона, джентльмена, приходившего к нам вместе с Фокскрофтами?

Джульетт кивнула. Она помнила этого молодого человека, он даже показался ей вполне симпатичным.

– А он милый, – сказала она.

– Ну тут-то я не спорю. Но ведь на этом все и кончается! Он миленький, но он об этом знает и потому считает, что женщины должны валиться ему под ноги пачками, к тому же он один из самых богатых холостяков Лондона. Я тут объяснила маме, что он меня совершенно не интересует, а она все равно изо всех сил старается свести меня с ним. А уж если она за это взялась – только держись!

– А вы его хорошо знаете? Может, он лучше, чем кажется?

– Могу предположить, что он еще хуже, чем кажется. И вообще, на чьей ты стороне? – лукаво улыбнулась Сара.

– Все эти красавцы совершенно ни на что не годятся, – вздохнула Джульетт. Она подумала о Томасе Джеймсоне – без сомнения, самом красивом из мужчин. И наверняка он был о себе не меньшего мнения, чем Гавин Гамильтон, поскольку мог так обращаться с женщиной, просто попавшейся ему на глаза.

– Джульетт, послушай, а может, ты сходишь с ним в театр вместо меня? – спросила Сара. И тут она повернулась и внимательно посмотрела на Джульетт: – А ты уже придумала, как поговорить с сэром Роджером?

– Я еще не уверена, что это следует делать.

– Нет-нет, брось, – сказала Сара, поднимаясь. Она открыла шкаф и стала перебирать одежду. – Ты действительно думаешь посвятить в это меня одну? Может, ты говорила об этом слугам?

– Только Каролин, – ответила Джульетт, – но она поклялась молчать. А вот миссис Уинстон до сих пор остается в неведении, – с улыбкой добавила она.

– А вот на эту картину я бы с удовольствием посмотрела. На самом деле у нее золотое сердце, но не хотела бы я оказаться на месте того, кто запоздает хоть на секунду, выполняя ее приказания. – Лицо Сары просияло. – Джульетт, пообещай, что ей ты преподнесешь эту новость в моем присутствии!

– Этого я, пожалуй, делать не стану вообще, – сказала Джульетт, подумав, что ждало бы любую служанку, попробуй она сказать такое хозяйке. – И вообще, я не решила, что мне с этим делать.

– Когда ты определишься, просто скажи мне, и я поговорю с папой. Думаю, он сможет взглянуть на это здраво и с меньшей долей истерики, нежели мама.

– И меня тут же уволят, Сара. И вы это прекрасно знаете.

– Я бы так не сказала, – ответила Сара, – я думаю, мама бы послушала папу. – Она обернулась и посмотрела Джульетт в глаза. – Но если подумать, при всех твоих умениях, даже если случится самое неприятное и мама действительно тебя уволит, неужели ты не сможешь устроиться еще лучше? Нет, сама-то я надеюсь, что мы с тобой не разлучимся, ведь когда я стану жирной старой девой, кто-то же должен будет запихивать меня в корсет. Но при этом я понимаю, что рано или поздно нам придется расстаться и ты можешь в любой момент пойти работать в ателье.

Джульетт нахмурилась:

– Даже если мне придется уйти и сидеть без денег, подруги Гарриет, конечно, ее не оставят, но сейчас на нее тяжело смотреть, работать она точно не может. Если бы не я, у нее ничего бы не было, и это все после многих лет тяжелейшего труда. Наверное, ей лучше бы всю жизнь проработать в ателье, но ведь она ведет себя совсем как я, она слишком искренняя и независимая. Когда я работала у мадам Дюпон на Эссекс-стрит, то она мне сказала, что руки у меня золотые и глаз наметанный, но она предпочтет взять криворукую неумеху, чем еще раз выслушать меня.

Сара улыбнулась:

– Ну, она лишилась превосходной работницы, и при этом мне очень повезло. Я даже благодарна ей за это. Но все же если ты хочешь, чтобы я поговорила с папой, лучше это сделать сейчас, а не в Гемптоне.

– Нет, торопиться тут ни к чему. Может быть, на следующей неделе…

– Ну как хочешь, мисс Упрямица. Но при этом помни, что в Гемптоне ты должна быть предельно собранной.

– Да, я слышала, там ведь совсем другая атмосфера, да и платье вам надо будет менять три раза в день…

– Нет уж. Неужели ты думаешь, что я буду, как болванчик, следовать этим дурацким правилам? Поверь, у тебя будет значительно больше времени, чем у остальных служанок, потому что я бы лучше переоделась крестьянкой, чем меняла платья с упорством моей мамы.

Джульетт улыбнулась, прекрасно понимая, что Сара далеко не так независима, как бы ей хотелось об этом думать. Она гордилась своими принципами и тем, как упорно она их отстаивает, но дурачить тут было некого: много раз Джульетт видела, что Сара идет на компромисс, когда отступление от принципов дает позитивные результаты. И уж точно не было сомнений в том, что в Гемптоне ей придется целиком соответствовать ожиданиям матери.

– У тебя будет свободное время, но тебе будет на что отвлечься, – весело сказала Сара, и ее лицо стало похоже на лицо шаловливого ребенка.

– Да, могу себе представить, – вздохнула Джульетт.

Сара покачала головой в ответ:

– Нет, не можешь! Среди папиных гостей будет твой американец.

– Значит, Энид была права, – сказал Томас Чизволду, пока тот паковал свой чемодан. Томас знал, что Чизволд не похож на других английских аристократов: у него почти не было слуг и ему нравилось делать все самому, не притворяясь, что в одиночку он не может справиться со своими шнурками.