И вновь тишина. Дверь и впрямь оказалась заперта на щеколду, и потому король уступил место Гискарду, который взял отмычку наизготовку.

— Думаете, он куда-то вышел? — вполголоса спросил Джаван, пока Гискард примеривался к замку. Он не ощущал присутствия никого живого за дверью.

— Отец Фаэлан не выходил из комнаты со дня отлучения, но может быть, он решил сдаться? Может, он спустился помолиться в часовню?

Хорошо смазанный засов поддался с негромким щелчком, хотя, возможно, Гискард отпер его с помощью магии….

— Позвольте, я войду первым, сир, — произнес он негромко и чуть приоткрыл дверь.

Джаван опустил руку на меч. У него не было чувства опасности, и все же он позволил Гискарду опередить его, ибо внезапно ощутил приступ необъяснимого страха.

Гискард осторожно толкнул дверь, и Джавана ослепил солнечный свет, бьющий сквозь открытые ставни. Прикрыв глаза рукой, Джаван шагнул в комнату вслед за Гискардом, стараясь держаться спиной к стене. За ним немедленно последовал Карлан. Гискард прошел к кровати, обнаружил, что она пуста, и жестом велел Карлану запереть за ними дверь, оставив стража и священника в коридоре. На первый взгляд комната казалась необитаема. Молитвенник Фаэлана лежал на привычном месте, аккуратно закрытый, однако в подсвечнике рядом не было свечи. Взглянув на небольшой письменный стол, Джаван обнаружил там огарок, а рядом несколько листов пергамента. Свеча догорела без остатка, и воск растекся неопрятной лужицей, едва не запятнав одну из страниц.

— Странно, — Джаван подошел поближе. — Он бы никогда не ушел, оставив свечу прогореть до самого дерева. Мог начаться пожар… Или кто-то позвал его, и он так спешил уйти, что забыл погасить свечу, или…

— Или это означает, — тихим напряженным голосом возразил Гискард, — что он просто не мог ее погасить.

Очень медленно он подошел к тяжелому занавесу, закрывавшему вход в гардеробную напротив кровати. Озадаченный, Джаван проследил за ним взглядом. Темно-зеленая ткань висела на деревянных кольцах, на толстом стальном пруте, закрепленном в тяжелых железных петлях. Сперва Джаван никак не мог понять, на что же так пристально смотрит Гискард, но затем он осознал, что одно из колец вовсе не деревянное, а скорее похоже на веревочную петлю, алую с золотым. Он понял, что это может означать, в тот самый миг, когда Гискард резким движением отдернул занавес.

— О боже, — выдохнул Джаван, когда взору его предстало тело отца Фаэлана. Труп медленно вращался, свисая на вервии Custodes.

Карлан перекрестился.

— Боже милостивый, они довели его до самоубийства.

— Скорее перережь веревку, — воскликнул Джаван, и сам бросился к мертвецу.

Но Карлан поймал его за плечо, а Гискард вскинул руку, чтобы не позволить королю подойти ближе.

— Слишком поздно, — отрезал Гискард. — Он мертв уже несколько часов. И сейчас самый важный вопрос: сделал ли он это сам, или кто-то ему помог. Мы ничего не сможем узнать, если вы вмешаетесь.

Джаван тут же прекратил сопротивляться и, сглотнув горячие слезы, уставился на Карлана.

— Они убили его, правда? Фаэлан бы никогда по собственной воле не лишил себя жизни.

— Согласен, — вполголоса отозвался Гискард. — Но давайте сперва посмотрим внимательно, прежде чем делать поспешные умозаключения. Карлан, запри дверь.

Рыцарь поспешил повиноваться, а Гискард внимательно принялся разглядывать тело. Он слегка отступил, когда Джаван подошел поближе.

Смерть Фаэлана не была ни быстрой, ни легкой. Приятное, обычно столь спокойное лицо его потемнело, вспухло, черный язык вывалился наружу, темные глаза вылезли из орбит. Не было никаких сомнений, что причиной смерти было удушение, однако произошло ли оно при повешении или ранее — это оставалось еще под вопросом. Рядом с постелью лежал перевернутый стул, так что создавалось впечатление, будто Фаэлан сам оттолкнул его в момент самоубийства, но с тем же успехом кто-то другой мог положить его там. Джаван постарался отогнать мысль о том, как несчастного Фаэлана вздергивают на веревке, возможно, предварительно связав ему руки, чтобы он не мог сопротивляться, не мог бы ухватиться за железный прут, чтобы подтянуться и спасти себя. Очевидным было лишь одно — причиной смерти стало именно орденское вервие — перевитые шнуры алого и золотого цвета.

Джаван отвернулся, не в силах больше смотреть на священника… спотыкаясь, вернулся к письменному столу и бездумно, сквозь слезы уставился на пергаментные листы.

Если Фаэлан и впрямь сам лишил себя жизни, он должен был оставить какое-то послание. Но надпись на верхнем листе была сделана столь дрожащей рукой, что невозможно было определить, принадлежал ли почерк именно Фаэлану. Там говорилось о том, в какое отчаяние впал священник после отлучения от церкви, о его внутренних мучениях и нежелании жить. Однако когда Джаван дрожащими пальцами приподнял лист, не в силах поверить тому, что только что прочел, то в изумлении вскрикнул, завидев на столе горсть серебряных монет. И внезапно понял, даже не пересчитывая, что их должно быть ровно тридцать.

— Это работа Custodes, — произнес он едва слышно, и голос его звучал точно шелест сухих листьев. — Они назвали его Иудой.

Карлан с Гискардом повернулись к нему при этих словах, и Карлан подошел поближе, в изумлении уставившись на монеты.

— Тридцать сребреников, — прошептал он. — Но ведь на самом деле он не предал орден. Он просто боялся, что они вновь примутся пытать его.

Гискард также приблизился, невозмутимо пересчитал монеты и разложил их ровными стопками.

— Единственное, что нам остается, это сделать вид, будто мы поверили в самоубийство, — ровным тоном заметил он. — Конечно, это не так. Однако если мы попытаемся поднять шум, это не пойдет нам на пользу. Вполне возможно, что они и без того заподозрили неладное… Или просто Фаэлан сделался для них слишком неудобен, причинял лишние неприятности. Возможно, это что-то вроде испытания, и они хотят посмотреть, как мы отреагируем…

— И все это ценой жизни замечательного человека! — воскликнул Джаван.

— Да, именно так, — отозвался Гискард. — Однако это может стоить жизни и другим замечательным людям, и среди них одному замечательному королю, если только вы допустите сейчас ошибку. Сир, вы не можете обвинить Custodes Fidei в том, что они убили одного из своих священников, несмотря даже на то, что перед этим они отлучили его от церкви. Вы вынуждены будете притвориться, что смерть Фаэлана — это действительно самоубийство, и он пошел на это, не в силах вынести позора.

— Великое утешение, — пробормотал Джаван. — Выходит, служба королю столь тяжела, что вынуждает людей лишать себя жизни. — Он склонил голову, пытаясь скрыть слезы, но на сей раз это ему не удалось. — Он был хорошим священником, Гискард… храбрым, преданным человеком. А теперь он… его ведь даже не похоронят в освященной земле.

— Если вас волнует только это, то мы устроим, чтобы землю освятили после похорон, — отрезал Гискард. — Я попрошу Джорема, пусть рискнет ради этого жизнью, если вас это успокоит. Но ведь на самом деле, вы понимаете, что это не так уж важно. Господь не отринет от себя Фаэлана лишь за то, что его погубили люди, которые пытались представить убийство самоубийством.

С силой втянув в себя воздух, Джаван постарался взять себя в руки. Гискард был прав. Не может ведь быть так, чтобы душа Фаэлана оказалась навеки проклята из-за чужого предательства. Господь, несомненно, все видит и понимает, и примет его в Свое лоно. И пусть Фаэлан умер отлученным от церкви, но это также было незаслуженно.

Слезы струились у него по щекам, когда они с Карланом приподняли обмякшее тело, чтобы Гискард мог перерезать шнур. Затем они уложили Фаэлана на постель, и Гискард отправился за представителями Custodes Fidei, чтобы они пришли засвидетельствовать смерть одного из своих бывших собратьев. Джаван с Карланом остались в комнате священника. Именно там полчаса спустя их обнаружили Хьюберт с Полином, которые привели с собой еще пару стражников. Карлан стоял на часах у двери, а Джаван тихонько сидел на краю постели. Слезы его к тому времени уже успели высохнуть.