Корни и существо феодализма Г. Белов видит в пресловутом отчуждении «верховных прав» (Hoheitsrechten)[102]. «Верховные права, передаваемые от лица государства князьям, не теряли своего публичного государственного характера» (там же, стр. 275); следовательно, феодализм «не устранил государство», а только видоизменил его. Феодализм оставлял достаточно места для «чисто государственных отношений».
Г. Белов воюет против объяснения феодализма «хозяйственными условиями». Его аргументация в данном вопросе показывает всю ограниченность научного кругозора этого незаурядного представителя немецкой историографии. Вот пример: Генрих IV хотел «упразднить феодализм» и ввести налог (Bede), но это ему не удалось. По какой же причине? Отнюдь не по хозяйственной, а только по политической: из-за сопротивления знати! (там же, стр. 337).
Или вот еще одно «опровержение материализма»: «Наиболее ярко мы можем заметить влияние феодализма с его отчуждением публичных прав на образование городского сословия. На первый взгляд это представляется как результат влияния хозяйственных условий. Но средневековый город отнюдь не продукт хозяйственного развития. Средневековый бюргер – это член общины, наделенной определенными привилегиями, которые имеют своим основанием соответствующее отчуждение государственных прав» (там же, стр. 286).
Больше того, Г. Белов объявляет креатурой государства весь социальный строй средневековья.
Таково «последнее слово» немецкой буржуазной историографии начала XX века»!
Книга Белова о средневековом германском государстве была принята немецкими историками как крупное достижение историографии. А. Допш в своей рецензии на эту книгу[103] отмечал как величайшую заслугу Белова то, что он «на основе новейших достижений историографии средневековья доказал государственный характер средневекового германского устройства» и что он навсегда разгромил вотчинную теорию, видевшую в феодальной монархии простое «домашнее хозяйство короля» (Hausherrschaft). Дополняя и развивая взгляды Белова, Допш утверждал, что эта монархия осуществляла, кроме прочих своих благодеяний, и «положительную социальную политику», в частности – «она защищала свободу» от покушений со стороны крупных землевладельцев. Пресловутое «отчуждение верховных прав». А. Допш считает не «падением государства», а, наоборот, его созидательным деянием: посредством этого «отчуждения» монархия привлекала широкие общественные силы для целей государственного строительства.
Вот в каком направлении развивается «публичная концепция» феодального государства.
Современная немецкая буржуазная историография критически относится к публично-правовой концепции германского средневекового государства Г. Белова. Но она не уменьшает заслуг этого историка в деле «разгрома вотчинной теории»[104].
Ф. Кейтген. Ученик Белова Ф. Кейтген по существу ничего оригинального не прибавил к концепции своего учителя. В своей книге о средневековом германском государстве[105] он перепевает взгляды Белова, прибавляя к ним кое-что от Елинека и Гирке. Однако построения Кейтгена представляют для нас значительный историографический интерес. В них, как в зеркале, отразились все пороки немецкой историографии феодального государства.
Ф. Кейтген, как и Г. Белов, по своим политическим убеждениям консерватор-монархист. Идеалом для него служит прусская монархия, в которой монарх не отождествляется с государством, а признается, по словам прусского короля его «первым слугой»[106]. Это высказывание прусского короля по мнению Кейтгена, в корне опровергает и патримониальную, и вотчинную теорию.
Чтобы доказать «публичный характер» германского средневекового государства, Ф. Кейтген пускается в исследование следующих проблем: а) государство, как юридическое лицо; б) суверенитет государства; в) отношение публичного и частного в средневековом государстве[107].
По всем этим пунктам он приходит к неопровержимым, по его мнению, выводам, что средневековое государство было таким же настоящим публичным государством, как и «современное».
Приведем некоторые примеры «конкретных доказательств» Кейтгена:
Средневековое государство представляло собой «юридическое лицо» (Staatspersonlichkeit) независимо от личности монарха. Доказательства: современники понимали государство, как regnum, res publica и т. п.
Ленные отношения содержали в себе частноправовое начало, но по существу являлись публичными отношениями. Ход доказательства: ленные отношения возникли из частного института, из дружинных отношений. Но образовались они для чисто государственных целей Франкской монархии.
Власть территориального князя имела не частноправовой, а публичный характер. Доказательства: а) жители княжества в своей массе являлись не крепостными князя, а его подданными; б) князь был господином в стране, а не господином над страной (Herr im Lande, nicht aber am Lande).
«Развивая» положение о пресловутом немецком «дуализме» в области «правовой и государственной идеи», Кейтген достигает «вершин» юридической схоластической мудрости.
Дуализм заложен в самой природе немцев и их государственности. Суть его в том, что индивид представляет особую величину в отношениях с государством; государство обладает своим правом (публичным), а индивид – своим (частным). Противоречия и борьба между этими двумя правовыми началами определяли собой всю историю государственного развития Германии вплоть до эпохи абсолютизма.
Характерным порождением немецкого дуализма Кейтген считает факт установления наследственности должностей и превращение должностных лиц в самостоятельных владетелей. Причины этого явления, оказывается, скрывались в том, что немцы, будучи от природы склонными видеть в порученном им государственном деле свое личное дело, относящееся к их частному праву, выполняли свои должностные обязанности не «по-казенному», а вкладывали в них всю свою индивидуальность и превращали тем самым эти должности в свое частное достояние.
Одно из ярких проявлений немецкого дуализма Ф. Кейтген, вслед за Г. Елинеком, видит в политическом устройстве территориальных княжеств. Здесь князь, представляющий государственное единство, противостоит сословиям, представляющим союз личностей, наделенных особыми правами. Только абсолютизм был способен покончить с дуализмом и заменить его строгим монизмом. Государство окончательно подчинило индивида; публичное право овладело частным правом (там же, стр. 145 и сл.). Вот как просто «творится история»!
Такой же юридический подход обнаруживает автор и в своем построении о территориальных княжествах. За основу образования территориальных княжеств он, вслед за Г. Беловым, принимает сосредоточение в руках князей графской власти[108]. Фокус превращения крупного землевладельца в территориального князя он усматривает в факте завладения им публичными правами. Эти права, переходя в руки землевладельца, ни в какой степени не теряли своего публичного характера. Ибо в тот самый момент, когда господин земли приобретал эти права, он сам превращался из «частного лица» в лицо публичное – в главу государственной власти (там же, стр. 125). При этом происходило и другое любопытное превращение: к территориальному князю возвращались все публичные права, потерянные некогда графом вследствие раздачи иммунитетов. Своеобразный закон «сохранения публичных прав»!
Образование реальных территориальных княжеств в XIII в. для Ф. Кейтгена еще ничего не значит. Для него главное состоит в юридических, а не в действительных превращениях. Он утверждает, что эти княжества являлись всего лишь административными округами империи. Земли князей оставались ленами императора, а люди, сидевшие на этих землях, – королевскими подданными. А то, что император реально не распоряжался ни этими землями, ни их населением, объясняется весьма «простым» фактом: у него не хватало на это сил. Если бы у короля нашлись силы (?), то он без всяких потрясений мог бы, на основе существующей юридической организации, воскресить единое жизнеспособное государственное целое (там же, стр. 127). «Территориальное княжество стало тогда самостоятельным государством, когда империя перестала быть государством, превратившись в союз государств». А это произошло, по мнению Кейтгена, только в 1648 г.
