Через несколько минут, проходя через переднюю, Равен остановился у окна, выходившего в садик смотрителя и, мельком взглянув вниз, проговорил про себя:

– И этому ребенку суждено было иметь таких родителей и получить такое воспитание! Пройдет немного времени, и Габриэль станет такой же кокеткой, как и ее мать, не знающая и не желающая знать ничего, кроме туалетов, интриг и салонных сплетен.

Канцелярия, куда направился теперь губернатор, располагалась в нижнем этаже замка. Хотя он и предпочитал работать в своем частном кабинете, но очень часто посещал канцелярию и другие отделения губернского правления. Его чиновники никогда не были гарантированы от неожиданного появления своего начальника, от внимательного взора которого не ускользало ни малейшее упущение.

Присутствие уже давно началось, и чиновники были на своих местах, когда барон вошел в канцелярию и с легким поклоном стал обходить ее отделения. Его обращение с подчиненными было сдержанно-вежливым, но тем не менее чиновники очень боялись его недовольства.

Когда барон вошел в последнюю комнату, навстречу ему из-за конторки поднялся пожилой чиновник, работавший один в этой комнате, высокий худощавый человек, с важным выражением на морщинистом лице и напыщенным видом. Его седые волосы были тщательно расчесаны, на черном сюртуке не виднелось ни морщинки, ни пылинки, а высокий белый галстук необычных размеров придавал ему чрезвычайно торжественный вид.

– Здравствуйте, господин советник, – любезно сказал барон, жестом приглашая чиновника последовать за ним в соседний кабинет. – Я рад, что вы возвратились, в течение этих нескольких дней я сильно чувствовал ваше отсутствие.

Советник Мозер, директор губернской канцелярии, с видимым удовольствием выслушал признание его необходимости.

– Я очень спешил, ваше превосходительство, – отозвался он, – вам ведь известно, что я просил об отпуске для того, чтобы привезти свою дочь из монастыря. Я уже имел честь представить ее вашему превосходительству, когда мы встретились вчера в галерее.

– Мне кажется, вы слишком долго держали молодую девушку под духовным надзором. Она уже теперь производит впечатление монахини. Боюсь, что монастырское воспитание окончательно погубило ее.

Мозер с выражением ужаса уставился на своего начальника.

– Что вы хотите этим сказать, ваше превосходительство? – проговорил он.

– Я хочу сказать, что она погибла для света, – поправился барон.

– Ах, так! Да, разумеется, вы правы, ваше превосходительство. Но мысли моей Агнесы всегда были далеки от мирского, а вскоре она и совершенно покинет свет – она решила постричься.

Барон взял в руки несколько бумаг и мельком пробежал их взглядом, в то же время продолжая разговор с чиновником, который пользовался его исключительным доверием.

– Ну, это не удивительно! – говорил он. – Когда девушку с четырнадцати до семнадцати лет держат в монастыре, то следует ожидать подобного решения. А вы согласны на это?

– Мне будет тяжело навсегда лишиться своего единственного ребенка, – торжественно сказал Мозер, – но я далек от того, чтобы воспрепятствовать такому святому намерению. Я дал свое согласие. Моя дочь еще несколько месяцев проживет в моем доме и в свете, а затем поступит послушницей в тот самый монастырь, где до сих пор была пансионеркой. Мать-настоятельница желает избежать и намека на принуждение.

– Мать-настоятельница, должно быть, уверена в своей питомице, – заметил барон с иронией. – Впрочем, если молодая девушка сама желает этого, то незачем убеждать ее в противном. Мне жаль только вас. На старости лет вы надеялись найти поддержку в своей дочери и теперь принуждены уступить ее монастырю.

– Господу Богу! – благочестиво подняв взор к потолку, воскликнул старик, – и перед этим права отца должны отступить на задний план.

– Конечно! А теперь за дела! Есть что-нибудь важное?

– Рапорт полицмейстера…

– Знаю, – перебил барон, – в городе подняли страшный шум из-за новых обязательных постановлений. Ничего, успокоятся! Что там еще?

– Обстоятельный доклад в министерство, о котором мы уже говорили. Кому прикажете составить его, ваше превосходительство?

Равен с минуту подумал и сказал:

– Асессору Винтерфельду. Я хочу дать ему возможность отличиться или по крайней мере выдвинуться. Несмотря на свою молодость, он – один из способнейших чиновников.

– Но неблагонадежен, ваше превосходительство! Он крайне либеральных взглядов и примыкает к оппозиции, которая теперь…

– Все молодые чиновники таковы, – прервал его барон. – Все они хотят быть реформаторами и считают своим долгом повсюду быть в оппозиции, но с производством в более высокие чины это проходит. С получением чина советника либерализму наступает конец, и асессор Винтерфельд, конечно, не составит исключения.

– Что касается его личных способностей, – продолжил Мозер, – то я совершенно разделяю ваше лестное мнение о нем, ваше превосходительство, но до моего слуха дошли такие сведения об асессоре, которые свидетельствуют о его чрезвычайной неблагонадежности. К сожалению, достоверно известно, что во время своего последнего отпуска он, будучи в Швейцарии, близко сошелся с демагогами и революционерами.

– Никогда не поверю, – решительно возразил барон. – Винтерфельд не из тех, кто бесцельно и бесполезно ставит на карту свою будущность. Да и вообще он достаточно уравновешен, чтобы ему могли быть опасны подобные искушения. Вероятно, тут что-то не так. Я сам займусь этим вопросом. Что же касается доклада, то я остаюсь при своем прежнем решении. Прошу позвать ко мне асессора.

Мозер вышел, и через несколько минут вошел Георг Винтерфельд. Он знал, что поручаемый ему доклад был для него отличием перед его сослуживцами, но это явное предпочтение не радовало его. Со спокойным вниманием он выслушал указания своего начальника, в совершенстве уяснил себе его краткие деловые указания, схватив на лету отдельные намеки, которые тот счел необходимым сделать при этом. Несколько метких замечаний молодого человека доказывали, что он вполне достоин возложенной на него задачи.

Равен, которому слишком часто приходилось сталкиваться с тупоумием и неспособностью своих чиновников, не мог не почувствовать, какое удовольствие – быть понятым с первого слова.

Через несколько минут с докладом было покончено, и Георг, собрав бумаги с пометками своего начальника, ожидал разрешения удалиться.

– Вот еще что, – сказал барон тем же спокойным, деловым тоном, которым говорил до сих пор. – Последний свой отпуск вы провели в Швейцарии?

– Точно так, ваше превосходительство.

– Говорят, вы завязали там некоторые знакомства, несовместимые с вашим положением чиновника.

Барон устремил на молодого чиновника свой проницательный взгляд, которого так боялись все его подчиненные, но тот нисколько не растерялся и спокойно ответил:

– Я посетил в Цюрихе своего университетского товарища и по его настоятельному, любезному приглашению остановился в доме его отца, который действительно политический эмигрант.

Равен нахмурился.

– Это неосторожность, которой я никак не ожидал от вас. Вы должны были понимать, что подобное посещение будет неизбежно замечено и покажется подозрительным.

– Это было дружеское посещение, не более того. Могу дать слово, что в нем не играли роли никакие политические мотивы. Простое знакомство, и только.

– Все равно следовало считаться со своим положением. Дружба с сыном политически скомпрометированного человека еще допустима, хотя и она может повредить вашей карьере; но отношений с его отцом и продолжительного пребывания в его доме необходимо во что бы то ни стало избегать… Как имя этого человека?

– Доктор Рудольф Бруннов!

Это имя твердо и ясно прозвучало в устах Георга, в свою очередь не спускавшего теперь пристального взора с лица начальника. Он видел, как тот слегка вздрогнул, заметно побледнел и крепко сжал губы, но это продолжалось всего секунду. К барону быстро вернулось само обладание, и он медленно повторил: