– Оставим это, – мягко, но уклончиво произнес Равен. – Об этом мы поговорим после. Я открыл тебе свое прошлое, чтобы ты знала и его, и меня. А теперь довольно мрачных воспоминаний; они не должны больше отравлять нам этот час.

Он выпрямился, как будто стряхивая с себя мучительные мысли. Этот час в озаренном луной уединенном саду действительно был прекрасен. В дремотной тишине покоились деревья и далекие окрестности. Они не сверкали более в золотом сиянии летнего дня, сегодня долина была скрыта прозрачной дымкой лунной ночи.

У подножия горы мерцали огни в окнах города, крыши и башни которого, ярко озаренные луной, высились на фоне ночного неба. Отчетливо выступали горные вершины, а самые отдаленные из них совершенно исчезали в голубоватом тумане. Бледный свет заливал бесконечным покоем леса, горы и селения. Внизу, в долине, на лугах и полях, лежала таинственная мгла, сквозь которую местами поблескивали изгибы реки. А высоко над всем этим раскинулось небо в своем звездном великолепии. Вся картина дышала мечтательной красотой и глубоким покоем.

И здесь наверху над лужайками расстилался загадочный, магический сумрак, в котором лунные лучи ткали свои фантастические образы. И в этих лучах, казалось, оживали поросшие мхом фигуры «Ключа ундин» и шевелились под своим влажным покровом, который то взлетал вверх, то падал вниз снопом серебряных искр, ярко освещенных луной. Ветер стих и воздух был совершенно неподвижен, но порой что-то шелестело в листве, как будто какое-то таинственное дуновение проносилось мимо и замирало вдали.

Вечер был так тих и ясен, что казалось – снова наступила весна. Душа Равена действительно переживала весеннюю грезу, для него в ней заключалось все блаженство, доступное человеку в этом мире, и он горячо и взволнованно изливал свои чувства, держа в объятиях невинное юное существо, благодаря которому впервые познал, что значат любовь и счастье.

Кто в этот час увидел и услышал бы Арно Равена, тот понял бы, что, несмотря на свои годы и строгую сдержанность, несмотря на все мрачные стороны своего характера, он должен был победить всех соперников, если любил настоящей любовью. Вся давно сдерживаемая страсть и нежность вспыхнули в нем; каждое слово, каждый взгляд говорили о такой пылкой, сильной и глубокой любви, которую может испытывать только сердце зрелого человека, а не юноши. И Габриэль чувствовала это. Крепко прижавшись к Равену, положив голову ему на плечо, она вся отдавалась невыразимому блаженству. Никакие мрачные предчувствия не могли устоять перед очарованием близости любимого человека, перед звучанием его голоса, сопровождавшегося сладкой мелодией фонтана, под музыку которого пробудилась их любовь. «Рай блаженства» теперь приблизился и принял их в себя. Это был час такого полного, чистого счастья, какое человек может пережить только один раз, но который стоит целой жизни…

Внизу, в городе, башенные часы пробили одиннадцать. При этом напоминании барон слегка вздрогнул, потом быстро встал, как будто твердо на что-то решившись.

– Нам пора вернуться в замок, – сказал он, – становится прохладно, да и тебе не мешает отдохнуть после утомительной поездки. Пойдем, Габриэль!

Она без возражений подала ему руку и последовала за ним. Они прошли мимо «Ключа ундин» и вышли из сада. Калитка закрылась за этой мирной, озаренной лунным светом тишиной, за этим часом блаженства – весенней грезе наступил конец.

В верхнем коридоре замка, ведущем в покои баронессы Гардер Равен остановился. Все его существо возмущалось против мучительного горя разлуки, но он недаром слышал тревогу в полных предчувствий вопросах Габриэли. Он знал, что малейшая неосторожность с его стороны может все ей открыть и отдать ее во власть бесполезному, смертельному страху. Удар был неизбежен, но пусть лучше он разразится неожиданно.

– Покойной ночи, – сказала ничего не подозревающая Габриэль, целуя его. – Завтра мы снова увидимся.

– Завтра! – с усилием повторил Равен. – О, конечно! Он нежно поднял головку девушки, так что на ее лицо упал свет висячей лампы, и долго вглядывался в милые черты, озаренные нежным румянцем счастья, и в ясные, лучезарные глаза, вглядывался так долго и пристально, точно хотел навеки запечатлеть в своей душе ее образ. Потом наклонился и поцеловал ее в губы.

– До свидания, моя Габриэль, покойной ночи! Габриэль тихо высвободилась из его объятий и ушла.

На пороге своей комнаты она остановилась и послала ему прощальный привет, потом закрыла за собой дверь. Равен неподвижно стоял на прежнем месте и смотрел туда, где исчез его солнечный луч. Его голос дрожал, когда он тихо произнес:

– Бедное дитя, каково-то будет твое пробуждение!

Утро следующего дня было пасмурным и туманным. Едва рассвело, когда полковник Вильтен явился в замок. Он пришел пешком, и слуга, очевидно, уже получивший соответствующие приказания, немедленно провел его в комнату барона. Скоро вышел и сам Равен. Он был совсем готов, и на его лице не было ни малейших следов тревожной или бессонной ночи. Он действительно спал глубоким и крепким сном до той самой минуты, когда его разбудили, и теперь спокойно поздоровался с полковником. Они обменялись несколькими словами относительно тумана, поездки, места и часа условленной встречи. Потом Равен вынул ключ от своего письменного стола и передал его полковнику.

– Мне хотелось бы попросить вас сделать в случае моей смерти первые и самые необходимые распоряжения, – сказал он. – Все мои бумаги в порядке. В том ящике лежит мое завещание и некоторые личные распоряжения, которые я сделал еще вчера. Там вы найдете также письмо, которое я прошу вас немедленно отправить по адресу доктора Рудольфа Бруннова.

– Вашему противнику? – спросил чрезвычайно удивленный Вильтен.

– Да, в письме содержится одно объяснение, которое я должен был дать ему, но не мог сделать это до дуэли. Теперь еще одно, – и барон вынул из бокового кармана пакет. – Это письмо предназначается для опекаемой мною племянницы, Габриэли фон Гардер; мне бы но хотелось, чтобы она получила его совершенно неподготовленная или неожиданно услышала о несчастье – она может смертельно испугаться. Потому я попросил бы вас лично передать ей письмо, но сделать это осторожно, как можно осторожнее. Такое нежное юное существо, как Габриэль, надо очень беречь. Если она получит такое известие неожиданно, оно может убить ее.

При этих словах, заключавших в себе полупризнание, Вильтен с трудом скрыл свое удивление. Теперь ему стало понятно, почему его сын получил отказ.

– Вы обещаете сделать это? – спросил барон.

– В случае вашей смерти баронесса Гардер получит письмо из моих рук, и я лично передам ей о случившемся со всей возможной осторожностью. Даю вам слово.

– Благодарю вас, – с видимым облегчением произнес Равен. – А теперь пора отправляться. Экипаж уже ждет нас внизу. Могу я попросить вас поехать без меня и подождать меня по ту сторону замковой горы? Мне бы не хотелось возбудить внимание своим ранним выездом, поэтому я не сяду в экипаж у парадного крыльца, а пройду через сад.

Полковник Вильтен нашел это распоряжение несколько странным, но молча повиновался. Равен позвонил и велел подать себе шляпу и пальто. Когда слуга принес то и другое, барон и полковник вместе вышли из комнаты, но расстались внизу лестницы.

Проходя по двору замка, барон встретил советника Мозера, который только что вышел из своей квартиры и заметно удивился, увидев своего начальника в такое неурочное время. Равен остановился.

– Вы уже так рано собрались на прогулку?

– Только вышел посмотреть, какая погода, – ответил советник. – Я имею обыкновение гулять по утрам, но при таком холодном и сыром тумане предпочитаю остаться дома.

– Вы совершенно правы, – согласился барон, – погода не из приятных.

– Но вы, ваше превосходительство, все-таки собираетесь выйти?

– Мне необходимо выйти по делу, не терпящему отлагательства. Прощайте, милый Мозер.