– Ты говоришь на основании собственного опыта, с принужденной улыбкой возразил Георг, – ты испытал рекомендуемое тобою средство на себе самом, и притом с блестящим успехом. Твоя жена прелестна.

– Она делает честь системе перевоспитания, не правда ли? От бледности и нервов не осталось и следа. Да, но ведь я основательно занимался ее воспитанием.

– Да, ты успешно боролся с тем, что было привито ей воспитанием и был предусмотрителен, поторопившись увезти ее от прежних влияний и пересадить совсем в иную среду. А то, пожалуй, постарались бы снова связать порванные нити.

– Не думаю. Я так здорово прижал духовника и настоятельницу, что они возымели ко мне огромное уважение. И, наконец, разве ты сомневаешься, что моя жена вполне разделяет мои воззрения и во всем следует моим указаниям? Я очень люблю Агнесу, но все же крепко держу в руках скипетр власти; мужчина всегда должен быть в своем доме главой – имей это в виду на всякий случай, милый Георг, и, когда придется, примени.

Так разговаривая, они обошли сад и теперь приближались к дому. На веранде сидел доктор Бруннов со своей невесткой. Агнеса читала ему газету. Доктор действительно сильно постарел, взгляд его был страдальческим. Его прежняя раздражительность исчезла, уступив место вялому равнодушию, которое лишь изредка нарушалось проблесками былой страстности.

Агнеса превратилась в цветущую женщину, соединявшую в себе прежнюю кротость с достоинством жены и матери. У ног ее играл мальчик лет двух. Едва заметив подходивших, он поднялся на ножки и устремился навстречу отцу. Макс схватил ребенка и высоко поднял его.

– Взгляни на этого мальчишку! – воскликнул он, с отеческой гордостью показывая другу краснощекого, здорового бутуза. Если бы мы жили в Р., я непременно пригласил бы патера, о котором мы сейчас говорили, крестить моего наследника, у его преподобия, пожалуй, сделалось бы от этого разлитие желчи.

– Милый Макс! – кротко сказала Агнеса, и взгляд, сопровождавший эти слова, также был кроток, но Макс тотчас понял.

– Да, да, я ведь обещал не шутить на эту тему, – сказал он. – Ну, так вот: я был бы в отчаянии, если бы у его преподобия сделалась желтуха, и употребил бы все свое искусство, чтобы вылечить его.

– Не думайте, Винтерфельд, что Макс действительно такой безбожник, каким представляется, – вмешалась Агнеса, – он только никак не может обойтись без насмешек, даже когда провожает меня в церковь.

– Ты ходишь в церковь? – спросил Георг, с удивлением глядя на своего друга.

– Иногда, – смутился Макс. – Впрочем, очень редко, всего несколько раз в году. Если я этого не делаю, Агнеса плачет, и мне по необходимости приходится выслушивать проповедь.

– Милый Макс! – опять повторила Агнеса, и муж, очевидно, побаивающийся кротких предупреждений своей жены, поспешил перебить ее:

– Милое дитя, Георг останется у нас ночевать. Завтра он, к сожалению, покидает нас, но сегодня он – наш гость. Будь добра, сделай все необходимые распоряжения.

Молодая женщина выразила свою радость по поводу посещения Георга, потом поднялась, чтобы проверить, все ли приготовлено для гостя.

– Я уведу малютку, он привык спать перед обедом. Снеси его наверх! – обратилась Агнеса к мужу.

– Я не хочу оставлять Георга, – отозвался тот, – да и мальчуган должен научиться подниматься по лестнице на своих ногах. Он уже достаточно велик.

– Как хочешь, милый Макс, – тотчас же уступила жена, – ты знаешь, я всегда стараюсь поступать согласно с твоими желаниями, но Рудольф привык, что ты сам носишь его наверх, он будет плакать…

– Это у него мамина привычка, – возразил Макс и, очевидно, решив показать другу, что всегда твердо стоит на своем, не сдвинулся с места.

Его жена с выражением бесконечной кротости нагнулась и сама взяла на руки ребенка, который хотя и был здоровым крепышом, никак не мог быть для нее чересчур тяжелой ношей. Однако Агнеса, казалось, несла его с величайшим трудом и у дверей даже вынуждена была остановиться, чтобы перевести дух. Взгляд, который она при этом бросила на мужа, был полон упрека. Это подействовало: Макс в мгновение ока очутился около жены.

– Сколько раз я говорил, чтобы ты не злоупотребляла своими силами! Давай малыша, я сам снесу его наверх, – сказал он своим прежним властным голосом и, взяв ребенка, понес его на второй этаж, где находилась квартира молодых супругов.

Агнеса склонила голову и послушно последовала за мужем; она ведь и на сей раз, как всегда, покорилась его желанию.

Георг поглядел им вслед с иронической улыбкой, потом обратился к доктору Бруннову, молчаливому свидетелю этой сцены:

– Сейчас только Макс прочел мне лекцию относительно того, что мужу никогда не следует выпускать из рук бразды домашнего правления и он должен всегда оставаться в своем доме господином. Кажется, он сам себя обманывает?

Мимолетная улыбка промелькнула на лице Бруннова.

– Вы сами только что видели, как Макс приказывает, а Агнеса повинуется, – сказал он. – Она настолько умна, что оставляет его в заблуждении насчет неоспоримости его власти, хотя и водит его на помочах. Только и слышно: «Как хочешь, милый Макс!», а милый Макс терпеливо исполняет все, чего хочет его жена. В конце концов не все ли равно, лишь бы он был счастлив. А он счастлив вполне. И вы, Георг, последуйте наконец примеру моего сына; но, если женитесь, не стройте заранее программы брачной жизни – женщина все-таки перевернет вверх дном все предусмотренные вами параграфы.

Винтерфельд тихо покачал головой и повторил:

– Если женюсь. Но я никогда не женюсь! Вы ведь знаете мое решение.

– Знаю, но не думаю с ним соглашаться. В ваши годы нельзя ставить крест на возможности личного счастья, вы же притом совершенно не созданы для одиночества. Честолюбие никогда не удовлетворит вас вполне, не заполнит всей жизни. Вам нужен семейный очаг.

Георг не отвечал. Опершись на решетку балкона, он задумчиво устремил взгляд на озеро. Доктор положил руку на его плечо.

– Что, Георг? Все еще болит старая рана? Винтерфельд обернулся. В глазах, которые теперь печально смотрели на него, он прочел что-то родное, и не мог не ответить:

– Есть раны, которые никогда не закроются; я, может быть, не способен к такому страстному чувству, как тот, другой, но если чему отдаю свою душу, то это навсегда. Я не могу вырвать из сердца старое чувство, да и не хочу.

– Видели вы Габриэль в последние годы?

– Видел, и гораздо чаще, чем следовало бы для моего душевного равновесия. Мне ведь теперь приходится вращаться в кругу, к которому она принадлежит, а в столичном обществе очень трудно избежать неожиданных встреч. Как часто оказывалась она прямо передо мной, окруженная блестящей толпой, и мы не могли уклониться от встречи, хотя обоим хотелось бежать друг от друга на край света! Лучше было бы мне не видеть Габриэль с того самого дня, как я потерял ее, а эти постоянные встречи слишком глубоко тревожат прошлое и отнимают у меня силы и самообладание. Это – такое страдание!

– Так, значит, вы случайно попали сюда? Я так и думал.

– Вы ведь слышали – я был в командировке и, возвращаясь, решил удивить вас и Макса неожиданным приездом.

– Так Макс не сказал вам, что Габриэль здесь?

– Как здесь? – воскликнул пораженный Георг. – Габриэль?

– Да, и с матерью. Они уже несколько недель живут в своей вилле, там, наверху. Здоровье баронессы несколько расстроилось, и она лечится у одного из знаменитых здешних врачей. Макс и Агнеса уже несколько раз встречали обеих дам во время прогулки и разговаривали с ними, но более близкие отношения между ними, конечно, не могут завязаться. Мне не нужно напоминать, какие воспоминания мешают Габриэли посещать дом, в котором я живу.

Георг даже не заметил тона, которым были произнесены последние слова; он с трудом подавил страстное волнение, охватившее его при неожиданном известии.

– Слава Богу, что я завтра уезжаю! – воскликнул он. – Может быть, судьба и здесь не избавила бы меня от неожиданной встречи, именно здесь, где я узнал любовь, узнал счастье! Я не вынес бы этого…