Глава девятая
Когда Сьюзен вышла из своего временного убежища в доме Гэлвинов – в парике Карен Гэлвин и в ее спортивном костюме, – у нее не было с собой ни кредитных карточек, ни наличности, ни водительских прав – ничего, что связывало бы ее с национальной экономикой. Она дотронулась до своего чистого сухого лица, лица, которое ее мать бранила за его бесцветность и невыразительность («Сьюзен, без косметики у тебя не кожа, а прямо бумага для пишущей машинки. На следующей неделе подчеркнем линию глаз татуировкой – это уже решено»). Но сейчас, в ее новой жизни, косметика ей была не нужна, потому что без макияжа она могла везде бродить свободно, не боясь быть узнанной.
Первым местом, куда направилась Сьюзен, было место катастрофы, где краны грузили последние обломки фюзеляжа на грузовики. Полицейские разгоняли зевак.
Сьюзен съела энергетический батончик и почувствовала теплое солнце бабьего лета на своем лице. Справа она заметила какое-то яркое цветовое пятно. Подойдя ближе, Сьюзен увидела импровизированные алтари из цветов, лент, флагов, фотографий и плюшевых мишек, которые устроили родственники погибших и сочувствующие.
«Все эти бедные души отлетели, – подумала Сьюзен, – а я – здесь». Она увидела фотопортрет мистера и миссис Инженеров, фамилия которых была, как выяснилось, Миллеры. Рядом лежала фотография Келли, стюардессы, которая говорила Сьюзен, что 802 – ее последний рейс перед отпуском. Кто-то положил рядом с фотографией набитого опилками кролика в солнцезащитных очках и бутылку красного сухого вина.
Сьюзен вздрогнула, увидев алтарь самой себе – увеличенный цветной снимок из старого журнала, наклеенный на коричневую картонку. На фото ей было пятнадцать, ее волосы были густо намазаны гелем, и она пела хит группы Дево «Whip It» в торговом центре округа Клакамас в штате Орегон. В верхнем левом углу фотографии ее подружка Триш играла на синтезаторе. Сьюзен смотрела на себя, запечатленную на этом снимке, на свои густо накрашенные глаза, в которых застыло такое напряженно-наивное выражение, что Сьюзен невольно улыбнулась. Она вспомнила, как тайком подводила глаза в уборной. Вспомнила, как после выступления сцепилась с матерью, думавшей, что Сьюзен будет исполнять попурри из фильма «Бриаллинтин». Сьюзен улыбнулась при мысли о том, что эта смешная старая фотография, запечатлевшая один из множества образов Сьюзен Колгейт, разбросанных по миру, будет последней данью уважения, отданной ей здесь, посреди перепаханного соргового поля в Огайо.
К нижнему краю фотографии липкой лентой было приклеено письмо. На первый взгляд оно напоминало одно из тех писем, которые Сьюзен получала мешками, когда «Семейка Блумов» была на гребне успеха, и местом отправления которых зачастую значилась Федеральная тюрьма в городе Ломпок или другое исправительное заведение. Письма эти часто начинались стихами, всегда искренними, но почти всегда ужасными. В письме, которое она сейчас держала в руках, было написано следующее:
«Сьюзен, меня зовут Рэнди Джеймс Монтарелли, и я тоже родился 4 числа, но только в сентябре 1970 года. Ты была для меня чем-то вроде эталона. Думаю, что в захолустье можно найти немало людей наподобие меня, которые наблюдали твой жизненный путь и относились к тебе как к сестре, потому что тебе удалось вырваться из этой поганой жизни и стать чем-то лучшим. Так или иначе, мы всегда болели за тебя. Как бы то ни было, ты теперь на небесах, а мы здесь, на земле, и я думаю, что уже слишком стар, чтобы искать другую Сьюзен Колгейт, так что жизнь теперь станет гораздо тяжелее. Я живу один (семья – это не по мне!), но у меня две собаки, Вилли и Кемпер, и отличная работа. Мне и в голову не могло прийти, что ты уйдешь первой. По крайней мере, казалось, что ты меня переживешь. Так глупо писать все эти слова на листке бумаги, когда все равно никто их не прочтет. Я живу не в Сенеке. Я живу в Эри, это в Пенсильвании. Я приехал сюда вчера ночью (четыре с половиной часа езды!), потому что, если бы я не приехал, то не знаю, что бы я с собой сделал. Жаль, что у вас не получилось с Крисом, хотя, если честно, ты была для него слишком классной, а я таких бродяг знаю: все они, в конце концов, чокнутые. Не обижайся. Я всегда знал, что рано или поздно ты снова будешь сниматься в кино, и так здорово было, когда я в прошлом месяце увидел тебя в «Заливе „Динамит“». Я бы, конечно, мог и дальше здесь распространяться, но чувствую, что ком стоит в горле, как было и всю дорогу. Моя приятельница Кейси (она вместе со мной работает на заводе) говорит, что я слишком легко позволяю всем помыкать собой, но я не согласен. Я знаю, иногда кажется, что меня используют, но сам-то я точно знаю, что происходит. Ну, пора мне закругляться. Всего тебе самого-самого, милая ты моя.
Твой любящий и преданный поклонник навсегда
Рэнди.
1402 Чаттанаукуа-стрит
Эри, Пенсильвания
P.S. Я нашел для тебя на толкучке автомобильный номерной знак штата Вайоминг в тот день, когда случилась катастрофа. Думаю, это было предзнаменование».
Под фотографией Сьюзен лежал номерной знак, печенье с начинкой, флакон шампуня с кондиционером и телепрограммка со списком действующих лиц из «Семейки Блумов» на обложке. Сьюзен присела перед алтарем, оглянулась, чтобы убедиться, что никто за ней не наблюдает, сложила письмо и сунула его в карман брюк, затем взяла шампунь с кондиционером и положила его в свою спортивную сумку. Потом покинула место катастрофы, не вызвав ни малейших подозрений у толпившихся людей, и пошла к четырехполосному шоссе в другую сторону от дома Гэлвинов. Подъехал автобус, и Сьюзен села в него, заплатив за билет четырьмя двадцатипятицентовыми монетками, которые нашла на дне сумки. Она взяла транзитный билет и доехала до кольца, где пересела в другой автобус, который довез ее до Толидо. Она сошла возле магазина, который стоял на берегу Моми-ривер. Спрыгнув на землю, Сьюзен подсчитала, что если бы рейс 802 не разбился, то сейчас, в тот самый момент, когда она стояла возле магазина, она после занятий аэробикой ехала бы к своему врачу-травнику, а потом, скорей всего, домой просмотреть почту и прослушать автоответчик.
Ее автоответчик. Он, возможно, еще включен.
Увидев за видеосалоном телефонную будку, она зашла в нее и тут заметила, что в видеосалоне наценка в 99 центов в честь Сьюзен Колгейт. Набрав код своего автоответчика, она определила, что ей звонили пять раз.
«Сьюзен, это Дрима. Я подсчитала, что четверг должен быть счастливым днем для тебя и для Криса. Как твой нумеролог, я советую, нет, я умоляю тебя как можно скорее накупить кучу лотерейных билетов, а когда выиграешь, приобрети новые тормоза для моей развалюхи, которая продолжает разваливаться. Поужинаем вместе в следующий вторник. Перезвони мне».
«Ми-и-сс Кол-л-л-л-гейт… это Райан из видеосалона. Вы уже на шесть дней просрочили ваши кассеты. Вы знаете, как жестко мы обходимся с теми, кто доставляет нам неприятности. Да, кстати, я видел вас в «Заливе „Динамит“», вы были там чертовски хороши. Дьявольски. Я знаю, что нарушаю правила, говоря такое клиенту, но все равно вы были чертовски хороши. Это Райан. Скажите мне привет, когда зайдете в следующий раз».
Звонок через спутник, и слышно, как повесили трубку.
Еще один звонок, и снова повесили трубку.
Тот же звонок третий по счету и оборвавшееся «Суз…». Это был Крис, и после следующего звонка в трубке прорезался его голос, очень пьяный. «Я…» В трубке приглушенно звучала немецкая речь, и были различимы звуки, обычные для бара или ресторана. «Ты…» Что-то там со звоном упало. «Думаю, пришло время прогуляться, милая». Мужской голос спросил Криса, с кем он говорит, и тот ответил: «С Максом из Санта-Барбары». Крис еще немного подышал в трубку, а затем повесил ее.
Сьюзен посмотрела на реку цвета карамели в желтом рассеянном свете садящегося солнца. Она слышала звуки проезжавших мимо грузовиков и идущих на посадку самолетов. В машинах на противоположном конце стоянки ревела музыка – там курили и обнимались подростки. Она взяла свою спортивную сумку, перепрыгнула через небольшой колючий кустарник и пошла по обломкам камней и ржавому промышленному мусору к берегу реки. Рукой попробовала воду – холодная, такая бывает в дешевых бассейнах. Потом она сняла всю одежду и парик Карен Гэлвин – от париков голова у нее всегда чесалась и потела – и осторожно вошла в Моми-ривер, ступая медленно, ощупывая пальцами глину и камни. Кожа сразу покрылась мурашками, и Сьюзен вся судорожно сжалась, но вот наконец она, как выдра, нырнула в бурую жижу и вынырнула уже почти на самой середине реки. Вскоре она уже намыливала голову шампунем, оставленным Рэнди Монтарелли на ее алтаре. Выбравшись из воды, Сьюзен насухо вытерла волосы, затем, одевшись, снова надела парик.
