Сегодня вторник, и, стало быть, до пяти часов Клиффорд в школе Мюнстера. Он вернется домой уставший, но Бёрден все равно приедет, чтобы допросить его на месте или отвезти в участок.

Без десяти пять уже стемнело. Дэвидсон медленно вел машину, за окном мелькали деревья парка Сандейз. Сгустился туман, поэтому он ехал осторожно. На фоне черного неба заросший плющом дом походил на гигантский прямоугольный куст или на фантастическое дерево-монстр. Свет фар выхватил из темноты влажную листву – ни один листик не шевелился, даже трудно разглядеть, горит ли в окнах свет. Чем занимается Дороти целыми днями, когда сын уезжает на работу? Здесь так пустынно, и до ближайшего дома не меньше двух миль. Раз в неделю Клиффорд отвозил мать в торговый центр «Баррингдин», потом ехал к Олсону и возвращался за ней. Есть ли у этой женщины друзья? Насколько близкие у нее отношения с фермером Кэрроллом? Ведь с ним случилась похожая история, от него ушла жена. И Дороти примерно его ровесница.

Бёрден позвонил в дверь, ему открыла миссис Сандерс.

– Опять вы? Моего сына нет дома.

Бёрден вспомнил слова шефа: у этой женщины нет моральных принципов. Но, находясь рядом с ней, детектив почувствовал что-то еще, хотя не считал себя до такой степени восприимчивым. Дороти Сандерс буквально излучала холод. Трудно представить, что в ее жилах течет горячая кровь. До нее даже дотрагиваться неприятно, словно до трупа. При этой мысли Бёрден вздрогнул, со стороны это выглядело, будто он замерз.

– Мы с коллегой хотели бы поговорить с вами, миссис Сандерс, – произнес Бёрден.

– Закройте скорее дверь, туман.

Словно туман только и поджидает удобного случая пробраться в дом.

Лицо миссис Сандерс было густо напудрено, на губах – красная помада, на голове – коричневая косынка в цветочек. Одежда неизменных коричневых тонов. Юбка, водолазка, колготки в рубчик, туфли без каблуков – все коричневое. Она пригласила Бёрдена в гостиную, и, глядя на нее со спины, тот обратил внимание, какая она вся плоская. Настенное зеркало в раме из красного дерева отразило ее фигуру: намек на грудь, морщинистый лоб, узловатая шея. В доме было холодно, словно туман, как бы его ни гнали прочь, нашел щель и проник внутрь. Бёрден замерз, и только возле камина обнаружил маленький островок тепла. Он взглянул на каминную доску – ни одного украшения, голый мрамор. Ни на бюро, ни на комоде из темного матового дерева тоже ничего не стояло.

– Могу я присесть? – спросил Бёрден. Миссис Сандерс жестом указала ему на стул. – Мы узнали, что ваш сын работал садовником у мисс Макфейл на Форест-Парк. Он тогда еще учился в университете.

Видимо, в этом вопросе Дороти послышался упрек.

– Он был уже достаточно взрослый, – быстро ответила она. – Мужчины должны работать. Я не могла его содержать, а стипендию платили маленькую.

– Миссис Робсон тоже работала в доме у миссис Макфейл.

Сейчас она скажет: «Что еще за миссис Робсон? Женщина, которую убили? Ах да, припоминаю». Но миссис Сандерс просто молча кивнула и монотонно проговорила:

– Они не были знакомы.

– Как вы можете утверждать это, если не знали ее и не в курсе того, что она работала у мисс Макфейл?

– Вы же сами сказали, что она работала в доме. А Клиффорд занимался садом. Они не могли встретиться. Дом был огромный, сад тоже, – в ее голосе ни тени тревоги.

Помолчав немного, Бёрден припомнил рассказ Дианы Петтит об огромном количестве мебели наверху и задал следующий вопрос:

– Вы никогда не сдавали мансарду?

– Почему вы спрашиваете? – снова интонации робота.

– Почему-то внизу ваш дом почти не обставлен, а наверху полно мебели.

– Пожалуйста, можете подняться и посмотреть, – вполне гостеприимное предложение, но примерно так волк мог бы сказать Красной Шапочке, что его зубы прекрасно подходят для того, чтобы съесть ее.

Миссис Сандерс медленно прикрыла веки с голубыми прожилками, затем повернулась к окну.

– Клиффорд вернулся.

Свет фар заскользил по стенам и потолку. Миссис Сандерс сидела молча, напряженная, как струна, и прислушивалась. Грохнула дверь гаража, затем повернулся ключ в замке, открылась входная дверь. Дороти явно расслабилась, ее тело слегка обмякло. Было слышно, как Клиффорд старательно вытирает ноги о половик. По машине Бёрдена он уже понял, что в доме гости, поэтому не спешил, даже дверь в комнату открывал, словно в замедленной съемке. Наконец Клиффорд вошел, тупо уставился на Бёрдена с Дэвидсоном и заторможенно, будто бы в трансе, подошел к свободному стулу.

Но прежде чем он сел, миссис Сандерс сделала поразительную вещь: назвала его по имени и подставила щеку для поцелуя. Клиффорд все так же медленно приблизился к ней, послушно наклонился и поцеловал мать в напудренную щеку.

– Мы можем поговорить, Клиф? – Бёрден даже удивился, насколько мягко задал этот вопрос, словно обращался к напуганному десятилетнему ребенку. – Меня интересует мисс Макфейл. Но прежде предлагаю подняться на чердак.

Клиффорд бросил на мать быстрый взгляд и тут же отвернулся. Он не то чтобы просил разрешения, скорее удивлялся, что ему позволено пойти туда, более того, об этом даже договорились заранее. Вчетвером они поднялись по широкой лестнице, которая вывела их на маленькую площадку. Все комнаты на мансарде были закрыты, пахло плесенью, старыми вещами. Сразу вспоминались детские страхи, рассказы о тайниках, улыбающихся оторванных головах, отрубленной руке, которая вылезает из старого буфета. Но Бёрден не был настолько впечатлительным, как Вексфорд. Он потянулся к выключателю, зажглась тусклая лампочка. Бёрден открыл дверь в ближайшую комнату и вошел, мать с сыном последовали за ним. Комната оказалась завалена мебелью, безделушками, к стенам прислонены картины, на стульях сложен фарфор. В углу – гора диванных подушек. Все вещи – двадцатых-тридцатых годов, не имеющие антикварной ценности. Попадалась и более старая мебель – на гнутых ножках и с обтрепанными краями. В комнате было довольно чисто, но здесь явно ни разу не прошлись тряпкой, не пропылесосили. С потолка свисала паутина, в ней болтались дохлые мухи. Кругом пыль, которая копилась годами.

Во второй комнате – то же самое. Две кровати с ватными матрасами, перины, пуховые одеяла, обтянутые розовым сатином, диванные валики, завернутые в колючие шерстяные пледы. Стопка стеганых покрывал, перевязанных бечевкой, домотканые дорожки и круглые выцветшие половики. У стен – фотографии в золоченых рамках. Бёрден взял одну из них. На снимке – высокий мужчина в твидовом костюме и мягкой фетровой шляпе, рядом с ним женщина в шляпке и платье с пышной юбкой и воротником-шалью. Между ними – мальчик в коротких штанишках и гольфах, на голове у него кепка. Судя по одежде, фотография сделана в тридцатые годы. Мужчина очень похож на Клиффорда, такие же усы, рыхлое лицо, пухлые губы и невыразительные глаза. Но во взгляде было нечто, несвойственное Клиффорду. Чувство превосходства? Нет, пожалуй, это слишком сильно сказано. Взгляд человека, взирающего с высоты социальной лестницы. С фотографией в руках Бёрден проверил оставшиеся две комнаты. Сандерсы и Дэвидсон молча следовали за ним. И снова мебель, свернутые ковры, акварели в золоченых рамках, книги, фарфоровые статуэтки, два золоченых, с розовой обивкой стула «Ллойд Люм», на груде подушек, расшитых цветами и сельскими пейзажами, – чайный сервиз «Сюзи Купер». Все буквально пропитано ощущением ветхости, грязи, дешевизны. Обыкновенные вещи, никаких ужасов и привидений.

Они спустились вниз. Так что же случилось? Почему все эти вещи перекочевали наверх? Мебель внизу ничем не лучше, и скудно обставленный дом выглядит почти голым. Как-то все это странно. Бёрден представил, как едят эти двое, поставив тарелки на колени, уставившись в телевизор. А может, они вообще покупают картофельное пюре в стаканчиках и заливают его водой. Дешево и сердито. Такая женщина, как Додо Сандерс, вряд ли может приготовить что-нибудь съедобное.

Бёрден забыл поставить на место фотографию, и Клиффорд забрал ее.