Через несколько партий, когда даже дебютировавший Штерн разгромил Хафнера со счетом 15:4, все трое, вымывшись под душем, чинно сидели в современном холле спортивного комплекса, попивая кто пиво, а кто вино с грейпфрутовым соком. Этим напитком Лейдиг пытался угостить Хафнера, но тот отказался под предлогом, что плохо его переносит.
— Моя проблема в физической кондиции, — заявил упавший духом аутсайдер. — Стиль жизни тут ни при чем… — Штерн хотел что-то возразить, но передумал, а Хафнер продолжал: — Тут нечто принципиальное, генетика, одна лишь генетика. В моей семье все мужики быстро стареют.
Чья-то тень упала на стол. Перед ними стоял Тойер.
Вероятно, на улице шел дождь, так как могучий сыщик забыл закрыть свой зонт.
— Молодые люди, — тихо проговорил он, — значит, разминаетесь? Так-так.
— Сыграйте и вы в следующий раз с нами, — словно оправдываясь, забормотал Штерн. Он чувствовал себя как школьник, застигнутый на чем-то нехорошем, и злился.
— Все то время, что я не появлялся на службе, я постоянно был в разъездах, в поиске. Подчеркиваю: в поиске. — Тойер обошел вокруг стола, всматриваясь в лица своих «ребят». Бармены с любопытством поглядывали на странную компанию. — Узнал кое-что. Вот Пильц куда-то пропал. Потом расскажу обо всем подробней, если этому «потом» будет суждено наступить.
Поджигатель — звать его, между прочим, Адмир, он босниец, — так вот, поджигатель якобы узнал про пасторский дом из газетного сообщения. Я отыскал его дружков… по жизни и по спорту… побеседовал даже с его прежним учителем немецкого. Нашел его в Мангейме, в Линденхофе. Он, то есть учитель, снимает жилье у одной тетеньки. Фамилия его Леман, эдакий книжный червяк-самоучка. Фамилия квартирной хозяйки — Кефер,[4] почему — непонятно. В принципе я мог бы выяснить и это, но не считаю нужным при моей должности и моем опыте. Для выполнения таких задач у меня имеются молодые, преданные — я подчеркиваю: преданные сотрудники…
— Опыт и у меня имеется, — упрямо буркнул Хафнер и обеими руками оперся о крышку стола.
— Да что ты говоришь, неужели? — заорал Тойер. — Интересно узнать, в чем? — Он жестко схватил озадаченного коллегу за пояс джинсов. — В этом месте? — Последовал подзатыльник. — Или в этом?
К ним подскочил официант. Не поворачивая головы, Тойер отмахнулся от него мокрым зонтом.
— Тот учитель немецкого сообщил мне — почти без нажима с моей стороны, — что босниец практически неграмотный. Вот что я вам сообщу, мои молодые коллеги-бараны. Так что возникает логичный вопрос: что он делал в Гейдельберге? Почему признался в том, чего не совершал?
Официант потянул Тойера за пальто. Последовала немедленная реакция — гаупткомиссар ловко отбросил его прочь.
— Сотрудника из Мангейма, снявшего признательные показания с Адмира, зовут Петер Плац. Повторяю — Петер Плац! Ну, звучит, господа? Если для вас это звучит, звенит, тилиликает — крибле крабле бумc, — то это отнюдь не означает, что к вам пришла в гости родная бабушка, ведь бедная старушка не в силах одолеть подъем на высокую лестницу, да и вообще внуки навещают бабушек, а не наоборот. Смею напомнить про договор между поколениями — уважение к зрелому возрасту… Так этот сигнальный звоночек — знак прозрения, хоть и запоздалого, вот это что, мои любезные и замечательные парни, какими я вас всегда считал и считаю до сих пор. Итак, я повторяю: Петер Плац. Звучит?
Никто, кроме самого Тойера, не знал полицейского с таким именем.
— Тогда вы в самом деле еще слишком молоды. Такие молодые и уже такие тупые. Ай-ай-ай!
Тут нарисовался второй официант и стал заламывать назад руку гаупткомиссара. Хафнер важно кивнул — он принял решение. Потом встал и швырнул ретивого кельнера в бассейн с золотыми рыбками, голубевший слева от столика.
— Я мог бы сообщить вам массу фактов, объяснить все, чего вы пока не понимаете, и не в последнюю очередь просветить вас насчет Петера Плаца, которого мы… — тут все шестеро сотрудников спорткомплекса сомкнули осадное кольцо вокруг группы Тойера, — в былые времена называли не иначе как Петер Бац. Однако, — могучий сыщик снова затрубил во всю свою мощную глотку, — для этого требуется доверие. Короче говоря: кто не со мной, тот против меня!
— Отлично, — заявил здоровяк из команды хозяев, — я против вас.
И вот они снова были вместе, несмотря на ощутимые остатки льда. После множества обоюдных проклятий, тумаков и рывков — ведь надо же было вызволить временно утраченное пальто Тойера — они расстались с хозяевами заведения. А когда с трудом втиснулись в авто Лейдига, то сошлись на том, что это была никакая не драка. В салоне стало тесно из-за пухлых спортивных сумок, убрать которые в багажник не позволила крайняя спешка.
В общем, получилась не драка, но все-таки нечто близкое к ней.
— В конце концов, нас ведь только четверо, — не без гордости напомнил Лейдиг.
— С каких это пор вы стали носить пальто? — с интересом спросил Штерн. — Ведь прежде вы никогда не расставались с вашей кожаной курткой.
Тойер пробурчал что-то глупое и тут же забыл что.
Во время поездки велись возбужденные дебаты о том, грозит ли городу гололед. Хафнер многократно вызывался сесть за руль, аргументируя это тем, что он «регулярно проходит специальный тренинг» в автомобильном клубе АДАК, а напоминание о трех пинтах пива пропускал мимо ушей.
Потом возникла тема хоккея на льду, далее просто хоккея, чья родина Индия, ведь факиры творят там такие штуки…
Так они болтали, не помирившиеся окончательно, но и не разбежавшиеся в разные стороны. Ночь была — черней не бывает, колючие звезды строго взирали с высоты, но полицейские их просто не замечали.
Ближе к полуночи они впервые оказались в квартире Хафнера. Тот, впав после потасовки в эйфорическое состояние, настоял на том, чтобы наконец-то показать всем свою «конурку».
Он обитал на нижнем этаже старого доходного дома в гейдельбергском рабочем квартале. По его словам, они никому не помешают, так как дом был населен «глухими как пни» пенсионерами.
Тойеру пришлось приложить лед к небольшой шишке на лбу. Во время этой процедуры его чрезвычайно впечатлил хозяйский санузел. Явно потратив немало сил, их коллега ухитрился покрасить все в черный цвет. Все — кафель на стенах, пол, раковина, подводка к ней, даже ванна — было покрыто каким-то жидким пластиком. Хафнер не без гордости объяснил, что так и только так «ни один человек не заметит пятен и брызг». Другие помещения тоже поражали своим необычным видом. Спальня вмещала замечательно пышную двуспальную кровать, которую пьющий хозяин декорировал розовым покрывалом, а также россыпью мягких игрушек, в том числе и довольно новых на вид. Кроме ложа, там стоял узкий одностворчатый шкаф, способный вместить довольно скромный ассортимент одежды. Возле кровати примостился старый торшер, на табурете валялся журнальчик с комиксами. Грязное белье — груда набралась приличная — Хафнер копил прямо на полу. Для этого он начертил мелом круг на темно-синем линолеуме. В коридоре, под надзором лихого, вероятно антикварного, из пятидесятых годов, жестяного человечка — рекламы сигарет «НВ» (где-то Хафнер его спер?) с потолка свисал крюк для мясных туш — вешалка.
Кухня была убогая и запущенная, с липкими поверхностями. Гостиная, где они сейчас обосновались («бабушкина» комната с тяжеловесным послевоенным декором), точно в таком виде досталась Хафнеру от предыдущей жилицы — с вышитой картиной на стене, даже с книгами за желтоватыми стеклами обшарпанной мебельной стенки. Только телевизор был новейший, от лучшей фирмы-производителя. Ах да, явно не принадлежала к изначальному интерьеру еще и керамическая пепельница с парой натуралистических женских грудей.
У гостей было время, чтобы осмотреться, пока трогательно радостный хозяин возился на кухне с угощением — на поднос он выложил маленькие булочки-брецели и поместил стаканчики с прозрачным шнапсом, куда он бросил оливки, свою «изюминку». Но прежде всего он любовно выставил четыре разноцветные пивные кружки. Англосаксонские кружки, гордо протрубил он из кухни, стырил все за один вечер в одном и том же пабе на Шотландском нагорье, «и это при том, что кроме меня там сидели только три бухих индуса, больше никого». Подвиг был совершен еще в 1988 году, но ощущение триумфа не утратило своей свежести до сих пор.
