Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Что-то хило сегодня с народом, – пожаловался Улав М.

– Никого, – подхватил Ермунн.

– Одни мы, – буркнул Улав М. – А где же выпускницы в своих зеленых шапочках?

– Их и след простыл, они слились с зеленым пейзажем, от которого их невозможно отличить весной, – прощебетал Ермунн.

– Нужно их вспугнуть, – изрек Улав М.

– Эге-гей! Выходите, выходите, снимайте свои шапочки, чтобы вас стало видно. Эге-гей! – вопил Ермунн на пустынных улицах. Но откликалось ему только эхо.

– Который час? – внезапно спросил давно примолкший Симон.

– Четверть третьего, – отвечал Улав М.

– Идите за мной. – Симон пошел вверх по улице к Музейному парку.

– Эй, ты куда? В этом направлении никакие девушки не живут, – запротестовал Ермунн.

– Идите-идите, я вам покажу кое-что интересное, – только и сказал Симон. Ермунн с Улавом М. двинулись за ним.

У лавки пиломатериалов Яна П. Хансена Симон остановился. Ермунн и Улав М. вытаращили на него глаза.

– Загляните во двор, – сказал Симон.

– Во двор? – изумился Ермунн.

– И будьте осторожны, ребята, – предупредил Симон. Они крадучись обогнули угол дома. Бросили взгляд в огромный задний двор, относящийся к лавке пиломатериалов. Двор был битком набит машинами.

– Что это значит? – шепотом спросил Улав М.

– Угадайте, – отвечал Симон.

– Собрание, – сказал Ермунн, – встреча нацистов. – Многие автомобили были ему знакомы. В том числе новенький «мерседес» с немецким номером.

Симон утвердительно кивнул.

– Только молчок, ребята. Я сам об этом узнал случайно.

Они еще немного постояли. Улав М. предложил дождаться окончания встречи и посмотреть, кто выйдет. Однако Симон запротестовал. Опасно, сказал он. Они побрели обратно к площади, Ермунн и Улав М. – нехотя, нога за ногу. Они сгорали от любопытства и никак не могли понять, чем это опасно – попытаться выяснить, кто участвовал в сборище. Но Симон стоял на своем, и точка. Пусть скажут спасибо, что он вообще им такое показал.

Ребята разошлись по домам. Ермунн отправился к своей девушке, Ингунн. После праздничных вечеринок он часто ночевал у нее – в комнатке, которую она снимала. Она была из соседнего городка и в предыдущем году поступила в люнгсетскую гимназию.

«Радар-форум» просуществовал еще год. Осенью Симон, Андреас и Ермунн поехали продолжать учебу в Осло. Здесь «Форум» сразу привлек к себе внимание. Члены клуба возглавили кампанию по сбору подписей среди гимназистов, выступавших против выдвижения Хьелла Бондевика на пост министра по делам церкви и просвещения. Набожный Бондевик, член Христианской народной партии, казался им неподходящей кандидатурой для столь высокого поста. В результате кампании по стране были собраны десятки тысяч подписей, однако из-за вмешательства могущественных сил все старания пошли прахом. В «Дагбладет» появилась язвительная передовица под заголовком «Лепта из Люнгсета». Больше члены «Радар-форума» не рыпались.

7. Взлет и падение богослова

Богослов уже проснулся. Ермунн слышал, как он откашливается, прочищая горло перед утренней молитвой. Перекрытие между каморкой Ермунна на первом этаже и такой же комнатой богослова на втором было тонкое и позволяло следить за всем, что говорится и делается у соседа. А Ермунну были хорошо известны привычки богослова: по утрам он никогда не вставал с постели, не прочитав молитвы. Теперь пойдет потеха. Ермунн с нетерпением ждал развлечения.

Студент богословского факультета Кристиан Коллунг относился к числу самых больших оригиналов из всех, с которыми приходилось сталкиваться Ермунну. Случай был парадоксальный. Человек глубоко верующий, он отличался добродушием и кротостью святого Петра. Но лишь в трезвом состоянии. Выпив, он менялся до неузнаваемости. Превращался в скота. Грубил. Богохульствовал. Шумел и выхвалялся. А пил он, надо сказать, помногу и часто. Богослова уже перестали обслуживать во всех заведениях студенческого городка и в кое-каких барах в центре Осло. Например, в «Кабачке Энди». Нужно было очень постараться, чтобы тебя отказались обслуживать в «Кабачке Энди», но теолог Коллунг этого добился.

Накануне вечером у Коллунга состоялась очередная грандиозная попойка. Ермунн забегал к нему. Видел кавардак, батарею бутылок, пепельницы, полные окурков. А посредине – самого теолога в черных сапогах, гнусаво разглагольствующего по-немецки о «расе господ», о «сверхчеловеке», цитирующего Ницше вперемежку с Библией – сочетание, которое трудно было переварить даже убежденным атеистам. Ермунн ретировался, когда богослов снял висевшую на стене плетку. Этой плеткой он подвергал символическому избиению евреев, женщин, карликов, монголоидов и прочих недочеловеков, не принимавших участия в его кутежах.

Сейчас Ермунн с интересом прислушивался.

– …Да святится имя твое. Да будет воля твоя, яко на небеси и на земли. – Это был «Отче наш». По утрам он всегда читал «Отче наш». Голос у богослова был слабый, едва слышный. Скоро он откинет с головы одеяло… – …яко твое есть царство и сила и слава вовеки. Аминь.

Прошло десять секунд. Двадцать. Затем последовал взрыв.

– Проклятье, черт бы!.. – Это теолог заметил беспорядок в комнате, пустые бутылки, окурки. Что-то загремело. Распахнулось окно. Из него полетели бутылки и пепельницы, пластиковые пакеты и шелуха от креветок. Все это сыпалось мимо окна Ермунна. Наконец вновь наступила тишина, а потом со второго этажа стали доноситься всхлипы. Богослов пребывал в раскаянии.

Так повторялось каждый раз. После своих кутежей богослов Коллунг глубоко и искренне раскаивался и по многу дней не вылезал из дому. Затем он отваживался выползти в Блиндерн,[10] позаниматься в читальном зале. Отлучался он ненадолго, и дело непременно оканчивалось новой пирушкой. В этом заколдованном кругу богослов и вращался, колесо фортуны тащило его то в глубочайшую тьму, то к лучезарному свету. А Святой Дух все вертел и вертел это колесо.

С приятелями богослова Коллунга Ермунна свел Симон Хегген. Когда они около года тому назад, осенью 1965 года, перебрались в Осло, Симон завел весьма разнообразные знакомства. Он легко сходился с людьми, и его добрый нрав быстро завоевал ему всеобщее расположение. Ермунна, однако, беспокоили попойки и пирушки, до которых стал охотником Симон.

Однажды Симон объявил, что нужно сходить в гостиницу «Астория» выпить пива. Почему именно в «Асторию», удивился Ермунн, мало ли других прекрасных кабаков? Но Симон отговорился тем, что туда захаживает кое-кто из его знакомых.

В зале «Астории» сидела компания молодых ребят. Лица Ермунну ничего не говорили, но из нескольких слов, брошенных Симоном, он понял, что большинство ребят – студенты. Симон представил Ермунна, и они сели за столик. Принесли пиво. Компания оживленно беседовала.

После нескольких бутылок Ермунн заинтересовался этим богословом, Кристианом Коллунгом. Тот здорово подвыпил. Ермунна привлекала уже сама возможность наблюдать пьяного теолога. Он прислушался.

– Ach, du lieber Augustin.[11] Аскет из аскетов. – Богослов размахивал руками, пытаясь привлечь к себе внимание. Большинство присутствующих игнорировали его, тем не менее Коллунг понесся дальше: – Августин сначала бог знает сколько лет пил без просыпу в Риме, а потом отправился в свою Африку и написал «Исповедь». Ханжа несчастный. Все они были ханжами! Слышите? Все как один. Вся их братия. Петр, Павел, Иосиф. Сволочи. Все они сволочи. Твари проклятые!

Богослов грохнул кружкой с пивом об стол, разметав вокруг клочья пены. Приятели зашикали на него: так недолго и доиграться, откажутся обслуживать.

– Не в «Астории» же! Здесь одни арийцы. – Коллунг было поднялся, чтобы произнести тост, но его быстренько усадили.

Ермунн вполголоса обратился к Симону:

– Кто это такой, скажи на милость? Он что, действительно изучает богословие?

вернуться

10

Район Осло, где расположено новое здание университета.

вернуться

11

Ах, мой милый Августин (нем.).– Строка из известной австрийской песенки. В данном случае обыгрывается имя христианского теолога и церковного деятеля блаженного Августина (354–430).

8
{"b":"105640","o":1}