Крапленый только посмеивался: «Не дрейфь. Водка – хороший лекарь. Побухает чуток, а там найдет замену нашему покойничку, гы-гы, все и наладится. Как ее хотенчик взыграет, так и дело считай что в шляпе».

Замок поддался легко. Короткий мягкий щелчок, чуть слышный скрип двери, и пушистый ковер под ногами, казалось, тут же вобрал в себя все звуки. Только размеренное тиканье часов да редкие удары капель в умывальнике нарушали предутреннюю тишину. Человек, проникший в дом, надолго застыл в полной неподвижности, как изваяние черного мрамора.

Наконец он бесшумной тенью скользнул к одной из дверей, откуда доносилось чье-то мерное дыхание. Осторожно раздвинув портьеры, человек заглянул в спальню. На широкой просторной кровати разметался мужчина в просторных семейных трусах в цветочек. Скомканное одеяло валялось на полу, застоявшийся воздух в комнате был густо насыщен винным перегаром и запахом дешевого цветочного одеколона. Ночной пришелец зашел в спальню и плотно прикрыл за собой дверь. Затем он нащупал на стене выключатель, и комнату залил мягкий зеленый свет потолочного плафона.

Мужчина на кровати среагировал мгновенно: еще не разобрав, как следует, кто перед ним, он сунул руку под подушку и схватился за пистолет. И тут же застонал от нестерпимой боли: страшный удар в грудь, под сердце, пригвоздил его к перине, на какое-то время лишив сознания. Незваный гость небрежным движением поднял оброненный пистолет и швырнул оружие в угол спальни, где в беспорядке была свалена одежда хозяина дома и еще какое-то тряпье. Затем он встал у изголовья постели, дожидаясь, пока мужчина придет в себя.

Хозяин дома был крепко скроен и мускулист. Его тело сплошь покрывали татуировки.

Очнулся он довольно скоро.

– Кто ты? Что… тебе нужно? – прохрипел мужчина, пытаясь встать.

– Лежи, – придержал его пришелец. – Не узнаешь, Лупатый?

– А-а-а! – закатив глаза под лоб, в смертельном испуге вскричал хозяин дома.

Но, схваченный за горло железными пальцами незваного гостя, умолк и задергал ногами – будто в предсмертной агонии.

– Тихо, ты, урод! – со сдержанной угрозой предупредил его пришелец. – Мне нужно от тебя только одно. Слышишь – одно! Кто брал квартиру главного инженера хлебозавода? Он и его жена были убиты. Ну!

– Н-не… не помню…

– Вспоминай, сволочь!

Пришелец нанес резкий удар пальцами в область груди. Дикая боль пронзила тело Лупатого и он захрипел, не в силах продохнуть:

– Хр-хр-хр! А-а-хр! Не бей… С-скажу… Там был Крапленый… И Зуб…

– Кто еще?

– Валет…

– Говори громче!

– К-кривой… А-а… – Лупатый застонал. – Щука… тоже был

– Где они сейчас? Адреса, ну!

– Ва-а… Валет живет…

Лупатый говорил, с трудом ворочая языком, все тише и тише. Неожиданно он захрипел, его тело выгнулось дугой, а на губах показалась пена. Затем он коротко охнул и затих.

Незваный гость нагнулся над ним, пощупал пульс и резко выпрямился. Сердце Лупатого не билось. С отвращением сплюнув, пришелец погасил свет и кошачьей поступью направился к выходу…

Когда холодная вода сомкнулась над мешком, в котором находился Костя, он уже успел освободить руки.

Несмотря на груз, привязанный к ногам, мощный водоворот вертел его, как щепку. Стараясь подольше задержать воздух в легких, как учил Саша Кауров, юноша с остервенением кромсал ножом мешковину и веревки. От страшного напряжения и недостатка кислорода перед глазами мелькали огненные сполохи. Наконец мешок достиг дна. Собрав последние силы, юноша освободил ноги, ужом проскользнул в прорезанную дыру и ринулся вверх, стараясь не закричать от невыносимой боли в ушных перепонках. Всплыв на поверхность, он жадно задышал, отдавшись на волю речного течения. Но его снова потащило вниз, в бурлящую темень…

На рассвете мокрого, обессилевшего Костю подобрали рыбаки на одной из отмелей в километре от обрыва. Отогревшись у костра, высушив одежду и подкрепившись ароматной горячей ухой, он поспешил уйти, так и не удовлетворив их любопытства.

«Наверное, перебрал парнишка да и окунулся невзначай. Знакомое дело…» На том и порешили.

Пристанище себе Костя нашел без особого труда.

За городом, среди лесного разлива, он присмотрел заброшенную дачу, если можно было так назвать сколоченную на скорую руку из старых, отслуживших свой век железнодорожных шпал хибару. Неказистая с виду, внутри она оказалась вполне пригодной для жилья. К Ляльке возвратиться Костя не рискнул – чересчур опасно. Деньги у него были, лежали во внутреннем кармане куртки. Её Крапленый осмотреть не догадался. В общем, на еду хватало.

Сжигаемый горячечным возбуждением, Костя рыскал вечерами и ночью по городу и окраинам.

Берлога Крапленого оказалась опустевшей – осторожный и хитрый главарь после разговора с Лялькой поторопился сменить квартиру. Впрочем, этого Костя не знал. Тогда он стал тенью Профессора. И вот, наконец, он разыскал Лупатого…

Дневное время стало для Кости пыткой. Ворочаясь без сна на старом соломенном тюфяке, он с тоской глядел на пыльные стекла подслеповатого оконца, дожидаясь ночи.

Иногда его посещали кошмарные видения. Тогда Костя вскакивал на ноги и метался, как затравленный зверь по хибаре, обхватив голову руками.

Обессилев, он снова падал на тюфяк и рычал, плакал без слез, шепча что-то совершенно бессмысленное. В такие моменты ему хотелось бить, крушить, ломать все подряд. Только огромным усилием воли Костя справлялся с собой и забывался чутким тревожным сном. Лишь в ночные часы приходило успокоение. Все его тело наливалось хищной силой, кошачья поступь была быстра и легка, уши улавливали малейший звук, а глаза видели ночью почти так же, как днем.

Это был не Константин Зарубин, бывший зек по кличке Седой. Это был молодой тигр, вышедший на свою первую настоящую охоту.

Вскоре он нашел Валета, а затем и Щуку…

Пошли осенние дожди. Крыша в хибаре была ветхая, прохудившаяся, и Костя с трудом находил место посуше, чтобы согреться и поспать. Возбужденное состояние, в котором он пребывал все это время, не могло не сказаться на здоровье.

Однажды он проснулся в сильном ознобе и едва смог подняться на ноги. И тогда Костя решился…

– Костик!?

Не веря своим глазам, Лялька, словно слепая, принялась торопливо ощупывать его лицо, руки, одежду.

– Ляля…

Костя осторожно прижал ее к груди.

– Господи, Костик… Любимый… – слезы ручьем хлынули из ее глаз.

Обхватив его руками, она рыдала, рыдала… Потом, немного успокоившись, рассказала ему все.

Угрюмый Костя сидел неподвижно, молча – слушал.

– Я не писал никаких записок.

– Как… не писал?

То, что рассказал ей Костя, потрясло Ляльку.

Не говоря ни слова, она улеглась в постель и пролежала до утра, как мумия, холодная и отрешенная.

Костя ей не мешал. Он тоже не мог уснуть – думал, вспоминал. А поутру неожиданно потерял сознание и упал, больно ударившись о пол. В себя он пришел только на третьи сутки. И все эти долгие часы Лялька просидела над ним, как скорбное изваяние, состарившись за это время на добрый десяток лет.

Провалявшись в полубредовом состоянии недели две, Костя наконец пошел на поправку. Лялька отпаивала его настоями трав, крепкими бульонами, кормила едва не с ложечки, словно младенца. А еще через полмесяца Костя вновь начал свою опасную ночную жизнь…

Глава 27. СХОДНЯК[33]

Крапленый вполуха слушал треп Чемодана. Тот, как обычно, травил сальные анекдоты и расписывал свои мужские достоинства. Чернявый Зуб, посмеиваясь, пил пиво прямо из горлышка, заедая ржавой селедкой. Хмурый Кривой маялся, время от времени массируя живот – давала о себе знать застарелая язва. Все ждали Профессора.

Сходняк затеяли по настоянию Кривого. Достаточно хорошо зная Крапленого, он хотел заручиться поддержкой остальных подельников в таком весьма тонком и деликатном вопросе, как дележ будущей добычи. Старый вор понимал – потом может быть поздно. Свое предположение Кривой высказал Крапленому не без опаски, зная его бешеный нрав. Но Крапленый совершенно неожиданно согласился на сходняк без малейшего сопротивления. Это обстоятельство так поразило и насторожило Кривого, что у него взыграла язва.