– Все в порядке, мама. – Хоуп постаралась проскользнуть мимо них в таверну, но Фейс преградила ей дорогу и отвела руку Хоуп от шеи.

– Да ты в крови!

Хоуп не оставалось ничего другого, как рассказать им о происшествии.

– Хоуп, – Фейс от страха за дочь стала еще бледнее, чем обычно, – что на тебя нашло? Тебя могли изнасиловать!

– Средь бела дня, мама?

– В Скалах может случиться все что угодно, – сдержанно заметил Котти, – ведь моряки – народ грубый. Обычно леди туда не заглядывают, тем более в одиночку. Тот человек, вероятно, принял тебя за проститутку и решил, что ты просто хочешь привлечь его внимание. Очень неосмотрительно с твоей стороны, Хоуп!

– Джон, – обернулась Фейс к мальчику, – мы у тебя в долгу. Если бы не ты, страшно подумать, что могло случиться с этой глупой девчонкой.

– Это моя обязанность, госпожа Фейс, – ответил Джон.

– Я прослежу, чтобы такое не повторилось. – Котти, злясь, расхаживал по двору. – Я оповещу кого следует, что если еще какой-нибудь наглец посмеет приставать к кому-либо из вас, он за это поплатится. А мое слово, могу сказать без ложной скромности, имеет в Скалах определенный вес…

– Перестань, Котти! – сердито оборвала его Фейс. – Но ты, Хоуп, будешь строго наказана, если еще когда-нибудь сделаешь что-либо подобное.

Но Хоуп не слышала слов матери: ее внимание было сосредоточено на расхаживавшем по двору Котти. Казалось, он всем своим существом переживал грозившую ей опасность. Никогда в жизни она не видела его таким обеспокоенным. Хоуп чувствовала себя виноватой, но в то же время радовалась, что он так за нее встревожился.

– Что с тобой, мама? – закричала вдруг Чарити.

Котти и Хоуп обернулись – лицо Фейс побелело как мел, она приложила руку к сердцу, застонала и пошатнулась, но Котти успел подхватить ее и бережно опустил на землю.

– Фейс, что с вами?

По телу Фейс пробежала дрожь, она издала какой-то странный хрип и обмякла у него на руках.

– Джон, – на лице Котти отразился ужас, – быстро беги за доктором Дженкинсом! Скорее! – Джона сразу будто ветром сдуло. Котти поднял Фейс. – Я отнесу ее наверх, в ее в комнату, а ты, Хоуп, принеси холодной воды и салфетку.

Часом позже все они – Котти, Хоуп, Чарити и Джон – собрались в коридоре перед спальней Фейс. Котти нервно ходил взад-вперед, а Хоуп не отрываясь в отчаянии смотрела на закрытую дверь, стараясь осмыслить случившееся. Она знала, что здоровье матери оставляет желать лучшего – долгие годы работы за ткацким станком от восхода до заката сделали свое страшное дело, – но тем не менее Хоуп не помнила, чтобы Фейс когда-нибудь хотя бы на один день позволяла себе заболеть.

Открылась дверь, и на пороге появился доктор Дженкинс, суровый мужчина лет сорока.

– Она поправится, доктор? – первая спросила Хоуп.

– Не стану вселять в вас ложную надежду, – угрюмо ответил доктор Дженкинс. – Ваша мать серьезно больна.

– Что с ней, доктор? – вступил в разговор Котти.

– У нее очень слабое сердце, по-настоящему слабое, и весь ее организм не слишком крепок. Я мало чем могу помочь ей.

– Вы хотите сказать, что она умирает? – сдерживая подступившее к горлу рыдание, спросила Хоуп.

– Я давным-давно взял себе за правило никогда не делать прогнозов. Точно могу сказать лишь то, что если с ней случится еще один удар, то шансов выжить у нее не останется.

– Но вы можете хоть чем-то помочь?

– Боюсь, что нет, дорогая, – сказал доктор Дженкинс. – Годы тяжелого труда, скудное питание и недостаток отдыха подорвали ее силы. Все, что мы можем сейчас сделать, – это обеспечить ей полный покой и молиться Всевышнему…

Джон стоял, прислонившись к стене, смотрел, слушал и физически ощущал тяжкий груз вины. В своем сне он видел Фейс Блэксток в гробу, но означает ли это, что она умрет сейчас? Мог бы он предотвратить ее болезнь, если бы рассказал кому-нибудь о своем видении? Джон не имел представления о лекарствах белых людей, но средства, которыми пользовались люди его племени, чаще всего не помогали против серьезных болезней – а госпожа Блэксток, без сомнения, была очень серьезно больна. Если бы он сразу предупредил кого-нибудь, можно ли было что-то предпринять, чтобы предотвратить случившееся? А поверили бы ему? Джон чувствовал себя ужасно несчастным.

Доктор рассказал Хоуп и Котти, как ухаживать за Фейс, и Котти пошел провожать его вниз, а Джон последовал за ними.

– Котти? – окликнул его Джон, как только за доктором закрылась дверь. – Можно с тобой поговорить?

– Конечно, Джон. – Котти с удивлением взглянул на мальчика. – Ты выглядишь совсем расстроенным. Я понимаю, ты любишь Фейс, мы все ее любим. Но любой из нас когда-то должен умереть. Очень горько, что с Фейс это может случиться раньше времени.

– Возможно, я мог не дать ей умереть.

– Бог мой, как ты мог это сделать? – Котти в ужасе посмотрел на мальчика.

Джон глубоко вздохнул и запинаясь поведал Котти о своем видении. Котти, нахмурившись, внимательно слушал его рассказ.

– Эти твои видения… Мне кажется, я что-то слышал о способности туземцев предвидеть будущее. А раньше с тобой такое бывало?

– Много раз.

– И многое из событий, увиденных тобой в видении, потом происходило на самом деле?

– О да! Но это не были важные события. Я никогда не видел, чтобы кто-то умирал, как госпожа Блэксток.

– Джон, тебе не за что себя упрекать. Даже если твое видение истинно, ты ни в коей мере не виноват в том, что случилось с Фейс.

– А если бы я рассказал о нем?

– Это ничего не изменило бы, – покачал головой Котти, – а только встревожило бы девочек и саму Фейс. Из-за этого удар мог бы случиться еще раньше. – Он положил руку Джону на плечо и стиснул его. – Уверен, Фейс сказала бы тебе то же самое.

Еще через неделю, в один из серых, ветреных и дождливых дней, которыми так богата местная весна, собравшись на небольшом кладбище на самой окраине города, они слушали, как священник читает молитву над гробом Фейс.

Хоуп стояла рядом с Котти, опустив голову и спрятав лицо под черной вуалью. Мысли у нее были мрачные, горе истощило ее волю и силы. Она почти не слушала священника, да если б и захотела, вряд ли услышала бы: порывистый ветер сдувал слова с его губ и относил в сторону.

Через несколько дней после первого удара Фейс немного оправилась, и Хоуп надеялась, что она выздоровеет. Но два дня назад, когда утром Хоуп пришла узнать, что принести матери на завтрак, она нашла ее без сознания на полу. Фейс была одета и, очевидно, собиралась спуститься вниз. На крик Хоуп прибежал Котти, тотчас послал за доктором Дженкинсом, но было слишком поздно – Фейс уже была мертва.

Всхлипывания стоявшей рядом Чарити вернули Хоуп к действительности. Сестра вцепилась ей в руку, и ее тело сотрясалось от рыданий. Хоуп обняла девочку и окинула взглядом присутствовавших на похоронах. Отдать последнюю дань уважения пришли все работники «Короны», большинству которых Фейс так или иначе помогала, и даже несколько состоятельных постоянных посетителей таверны. Хоуп почувствовала признательность ко всем этим людям. Пусть ее мать и прибыла на эту землю презираемой всеми арестанткой, но покидает ее уважаемым человеком.

Если бы Котти не купил для Фейс «билет на свободу», ее похоронили бы на кладбище для осужденных, но теперь этого не случится. Хоуп искоса взглянула на Котти – с застывшим лицом он не отрываясь смотрел на гроб. Хоуп знала, как сильно Котти любил Фейс, и ее сердце потянулось к нему.

Что теперь будет с ними? Котти был всегда добр к ним, но, возможно, теперь, когда Фейс покинула их, он решит, что больше не обязан о них заботиться? Еще не было времени поговорить и даже как следует подумать об этом, но этот вопрос надо будет обсудить не откладывая.

Джон стоял в стороне от остальных, не обращая внимания на струйки воды, стекавшие с его волос. Несмотря на заверения Котти, его до сих пор угнетало чувство вины. Он думал, что, поделись он вовремя тем, что узнал, госпожа Фейс была бы жива, и сейчас, во время этого странного похоронного обряда белых людей, Джон продолжал мучиться угрызениями совести. Он посмотрел на Хоуп и больше не сводил с нее глаз. В отличие от младшей сестры, все время вытиравшей слезы, Хоуп стояла с совершенно сухими глазами и окаменевшим лицом.