– Он сделал мне предложение, – говорю я, поддавшись искушению обсудить с кем-нибудь свою личную жизнь, – за день до отъезда в Штаты.
– И что ты ответила?
– Я сказала «возможно», – говорю, пристально изучая клешню лобстера и пытаясь вообразить, каково это, попасться в острые тиски. – Он дал мне время подумать до его возвращения. Так что, наверное, правильнее будет сказать, что мы сейчас на стадии, непосредственно предшествующей помолвке: стоим в очереди за билетами в большое плавание, фигурально выражаясь.
– Что ж, надеюсь, вам попадутся хорошие места, – тихо посмеивается Дидье.
Взгляд приковали его ослепительно белые зубы в обрамлении полных, мягких и даже чуть-чуть загорелых губ, которые совершенно естественно сложились в трубочку, – так умеют только французы.
– Правильно ли я тебя понял: ты не уверена? – интересуется он, прерывая мои личные размышления (я думала о том, как здорово было бы поцеловать столь прекрасный рот).
«Ну же, придержи коней; я так давно не целовалась – уже и не помню, что языком делать». (Поверьте, совсем не смешно, когда рот заставляют только жевать и говорить.)
– Уверена ли я? – спрашиваю себя.
«Ну конечно, с превеликим удовольствием я бы поцеловала его: это все равно, что втянуть в рот огромное мороженое-рожок – и не перепачкаться. Хотя мы, кажется, говорили о чем-то другом? Энджел, ради Бога, соберись».
– Дидье, по правде говоря, я не слишком уверена, – вяло улыбаюсь я. – Понимаешь, я люблю Коннора и никогда не хотела никого другого (я могла бы добавить, что ни с кем другим и не была, но это слишком личное – вдруг сочтет меня фригидной), и вполне возможно, он и есть тот самый, единственный, но брак – такое серьезное дело… Я боюсь ошибиться. Мои родители, например, поспешили.
Дидье пожимает плечами:
– Кто знает, может, и нет. Они произвели на свет тебя, и от этого мир стал только лучше.
«Ух ты, гладко стелет». Вспыхиваю, окрасившись под лобстера на тарелке, и нервозно отхлебываю шампанского. Должна признаться, я приохотилась к игристому – и не без помощи Дидье. Не слишком уместное увлечение с моим-то банковским счетом; к тому же идет оно у меня за милую душу, а одного пьяницы в семье и так достаточно. Следовало бы воздержаться: перестаю глотать залпом и попиваю мелкими глоточками, то и дело поглядывая на сидящего напротив недавнего знакомца. Того самого, который тянется через столик и – черт возьми! – кладет свою ладонь на мою руку и ласково ее пожимает. Мы, конечно, и раньше обменивались рукопожатиями, и все же пальцы у него на удивление теплые. Даже горячие – кожа так и зудит от прикосновения.
«Вот он, мужчина, – хихикая, позванивают нервные окончания, – наверное, уж и забыла, каково это?»
– Я тебе советую, – говорит Дидье, глядя на меня в упор, – выйти за этого человека, если его приемлют и душа, и тело; если ты уже многое перепробовала и поняла, что он – лучшая для тебя пара. Выходи без раздумий, если не мыслишь жизни без него, однако если замужество тебя пугает – сто раз подумай, прежде чем решиться. А иначе, cherie, ты не сможешь принять замужней жизни и разорвешь отношения, так и не дав им состояться. Всему нужно время. – Он нежно ласкает мои пальцы: нервные клетки бьют тревогу. – Живем один раз, Энджел, так почему бы не рискнуть? Всегда страшно бросаться в неизведанное, но очень часто взамен дается невиданное счастье, и тогда понимаешь: «Игра стоила свеч». Я один уехал в Париж, рискнул – и посмотри на меня.
Это обязательно? И так голова идет кругом – благо вставать не приходится, а то бы на ногах не устояла.
– Нередко человек счастлив тем, что имеет, – заключает он, хотя откуда ему знать: вдруг бывает и лучше?
Мне ясно припомнились слова Кери (ее своеобразная наука), когда приезд Дидье был делом уже решенным: «Откуда тебе знать, что ты не прогадала, если хорошенько даже не осмотрелась?» А теперь и сам Дидье повторяет ту же мысль практически слово в слово. Теряю ли я что-нибудь? Если выйду за Коннора или просто проживу с ним остаток дней своих, получу ли я максимум того, что способен дать мужчина? Можно день изо дня есть сандвичи с одной и той же начинкой, пока не выпадут зубы, и ты вообще не сможешь жевать, – вот так и с мужчинами. Нахмурившись, опускаю взгляд на руки. Вернее сказать, на сильную мужественную руку Дидье, под которой покоится моя. Жар его ладони согревает пальцы и электризует пузырьки шампанского в голове. В мозгу бешено вращаются путаные мысли, мой взгляд прикован к его глазам.
Что еще говорила Кери, на этот раз уже о самом Дидье?
«Не парень – лапушка. Помешан на музыке и тоже француз. Кого-то мне очень напоминает. Вы могли бы стать превосходной парой».
Она права. Уж в чем в чем, а в мужчинах Кери толк знает. Если ее послать на телевидение поучаствовать в интеллектуальной игре на тему «Сильный пол», она однозначно всех переплюнет. Дидье – прелесть, и у нас действительно много общего, хотя мы и живем в совершенно разных мирах. Так вот, он сидит рядом, поглаживает мою руку и всецело поглощен мной одной, когда с легкостью мог бы завладеть любой женщиной в Глазго. А еще подруженька ехидно насвистывает, будто бы Коннор даром времени не теряет и развлекается на все сто. Вдруг я отказываюсь от чего-то такого, чего только слепец бы не приметил?
Пальцы Дидье скользят по моей ладони и останавливаются на запястье. Он переворачивает мою руку и нежно массирует точку пульса в основании ладони.
– Хм, я в полном замешательстве, Дидье, – откашливаюсь я. – На уме все одно и то же, одно и то же. Устала.
– Тебе надо расслабиться. Делай, что захочется, и ни о чем не думай.
«Например? Раздеться и заняться откровенным сексом прямо на столике?» Неплохая мысль.
– Хм, – сдавленно говорю я, переключаясь на Коннора. – Только как же я пойму, что он и есть та самая вторая половина?
Дидье, поглаживая мое запястье и не встречая возражений, с французской томностью протягивает:
– В таких делах, Энджел, ничего нельзя знать наверняка: нет писаных правил – тебе подскажет сердце.
Он прикладывает руку к груди – так близко от расстегнутого воротничка черной шелковой рубашки, что мне становится не по себе. Глаза засекают смуглое тело, и я зажмуриваюсь, пока те не дали крайне нелицеприятную команду слюнным железам. По счастью, поэтические изыскания Дидье прерывает официант, который пришел забрать блюда и принес самые великолепные бифштексы из тех, что я видела в своей жизни. Минутного затишья хватило, чтобы восстановить душевное равновесие.
– Одно я знаю точно, – продолжает Дидье, когда мы снова остаемся одни, – твоему возлюбленному очень повезло, Энджел. Надеюсь, он это понимает и относится к тебе с подобающим уважением. Ты удивительная женщина и заслуживаешь удивительной жизни.
Тут он берет мою руку в свои ладони – дрожь пошла по телу; благо ему вздумалось их вовремя отпустить, а то взорвалась бы от переизбытка гормонов. Хочется сказать, что жизнь моя и так стала удивительной, но рассудок подсказывает оставить подобные откровения при себе. Лимузины, вечеринки, шампанское, красивая жизнь, задушевный разговор с обаятельным и обходительным французом, любимцем женщин всей Европы, – что может быть прекраснее? Всего-то неделю назад я была одинока и плыла по течению: проснулась, сходила на работу, купила туфли, вернулась домой, повидалась с подругами – и все. Теперь же передо мной открываются новые горизонты я занимаюсь интересными вещами и, осмелюсь сказать, благодаря Дидье сумела почувствовать себя новой женщиной, живой и привлекательной. Кстати, вы не заметили, у меня, случайно, ноги не удлинились? Или, может быть, тыл стал крепеньким, как у Кайли, нет? Это я так, на всякий случай интересуюсь.
Мы едим прекрасные бифштексы с восхитительным соусом, украшенные прекрасными цветами и поданные с чудесными овощами (смею вас заверить, только в первоклассных ресторанах умеют подать морковь так, что слюнки текут). Следом – лимонный шербет, шоколадный шербет, пирожные и тающие во рту печенья под бренди с домашним шоколадом, после – кофе и аперитив. (Или его подают перед едой? Так за всю жизнь и не запомнила.) Короче говоря, когда сменилось блюд пятьдесят, мы выпили что-то крепкое, и я, наконец, отвалилась на бархатную спинку отделанного слоновой костью уголка, как обкормленная гусыня. Сижу, разомлев от еды и выпивки, откуда-то доносится ненавязчивая музыка. Кажется, расслабляться уже некуда – так недолго и горизонтальную позицию принять (надеюсь, вслух я этого не сказала).
