– Осторожней, – сказал майор, похлопывая человечка по щекам. – Если он не помер от разрыва сердца, то благодаря тебе захлебнется.

– Что… со мной? – глаза под мотоциклетными очками смотрели бессмысленно и дико.

– Пустяки, – бодро ответил Клевахин, помогая хозяину дома сесть. – У вас обморок. Мы из милиции, – предупредил он следующий вопрос. – У нас кое-какие проблемы, хотим посоветоваться, – майор решил поосторожничать, чтобы человечек опять не выкинул какой-нибудь фортель.

Глядя на тщедушного мужичонку, Клевахин чувствовал угрызения совести. Ему казалось, что они зря его напугали, хотя это и получилось нечаянно. Трудно было представить этого недоростка в роли грозного террориста-динамитчика. Хотя из собственного опыта он знал, что среди самых жестоких убийц и насильников как раз больше всего и встречается низкорослых мужчин.

– О чем… посоветоваться? – хозяин дома неторопливо снял очки и поднялся на ноги без посторонней помощи.

Он почти успокоился, и в его рачьих глазах навыкате начал постепенно разгораться огонек упрямства и неприятия. Вспомнив иконы в доме, Клевахин уже не сомневался кто перед ним. Ему приходилось встречаться с фанатическими приверженцами разных вер, и похоже этот тщедушный огрызок принадлежал к их сонму.

– Вы Усольцев Семен Антонович? – официальным тоном спросил майор.

– Да, – коротко ответил мужичок.

– Где вы находились в ночь?.. – Клевахин назвал дату.

– Дома, – не задумываясь и поспешней, чем следовало, сказал Усольцев.

– Кто это может подтвердить?

– Супруга, – голос Усольцева был ясен и тверд.

– А почему вы не спрашиваете зачем мы этим интересуемся?

– Вы – милиция, – мужичок неприязненно пожал плечами. – Вам все позволено.

– Это точно, – добавив в голос жесткости, отчеканил Клевахин – у него уже сложился план допроса.– А потому собирайтесь.

– Зачем? – голос Усольцева дрогнул.

– Поедете с нами. Старший лейтенант, наденьте на гражданина Усольцева наручники, – приказал майор.

– Как… почему!? – вскричал хозяин дома.

– Потому что ты врешь, как сивый мерин! – рявкнул Тюлькин, правильно поняв суть затеянной Клевахиным игры. – Давай свой грабли, ты, чучело гороховое.

– Вы не смеете!.. – взвизгнул Усольцев, забиваясь в угол. – Я буду жаловаться!..

– Мы тебя посадим в следственный изолятор к уголовникам… для начала дней эдак на двадцать. Вот ты им и пожалуешься, – издевательски осклабился старлей. – У многих из них, знаешь ли, нетрадиционные сексуальные наклонности, а если тебя как следует подмарафетить, то запросто сойдешь за потрепанную шалаву… конечно, при некоторой доле воображения и непритязательности вкусов.

– Нет! – вскричал побледневший Усольцев.

– Есть и другой выход из ситуации, – вступил Клевахин. – Вы нам расскажете то, что видели на кладбище – подробно! – а мы в свою очередь закроем глаза на ваши прегрешения перед законом.

Только не нужно отпираться. Это по меньшей мере глупо. У нас ваша зажигалка, почтовая сумка и динамит.

А значит и коллекция отпечатков пальцев. Всего этого достаточно, чтобы обвинить вас во всех смертных грехах и отправить лет на семь в тюрьму. Если, конечно, вы не пойдете нам навстречу. Подумайте. Даю вам две минуты, – майор демонстративно посмотрел на часы.

Он почти не врал Усольцеву. Забрать хозяина дома с собой значило потерять важного свидетеля. В следственном изоляторе Семен Антонович не прожил бы и неделю – Клевахин достаточно хорошо представлял кто его противник. Мало того, майор не собирался говорить о существовании Усольцева и Атарбекову – конечно, до поры до времени. Клевахин пока еще не знал, какая нужда погнала мужичка среди ночи на кладбище. Но то, что динамит принадлежал Усольцеву, майор практически не сомневался. И в душе он радовался своей удаче как зеленый стажер – брошенный почти наугад камень угодил как раз туда, куда нужно.

На лице Усольцева гамма чувств сменялась словно в калейдоскопе – от полного отчаяния до жесткого упрямства, свойственного религиозным фанатикам. Клевахин даже начал тревожиться за успех своей задумки – а вдруг Усольцев упрется, что тогда? Истинно верующий и к тому же не нюхавший тюремных щей – это тебе не какой-нибудь урка, его на понт не возьмешь. Можно, конечно, бросить Усольцева в жернова "мельницы" – когда подозреваемого допрашивают сутками без перерыва, меняясь каждые два часа – но все равно не исключено, что конечный результат в итоге будет нулевым.

Наконец Усольцев поднял голову и спросил:

– Что мне будет… за динамит?

– Преступные намерения и свершившееся преступление – разные вещи, – ответил Клевахин. – Мы оформим вам явку с повинной и чистосердечное признание. В тюрьме вы сидеть не будете – это точно.

– Ладно… – мужичок сморщился, будто намереваясь заплакать. – Я расскажу… все расскажу…

Клевахин облегченно вздохнул.

Балагула оказался прав – Чингиз, этот сукин сын, все-таки осмелился назначить "стрелку". И кому!?

"Положенцу", назначенному братвой для надзора над городом, вору "в законе", одному из главных авторитетов страны. Ну погоди, козел кастрированный!

Базуль не находил себе места от ярости.

– Этого пидора короновали в зоне на вора "в законе" всего лишь за хороший подогрев,[16] а мне пришлось в общей сложности оттрубить у хозяина[17] двадцать девять лет! – орал он, брызгая слюной, прямо в лицо Балагулы. – И теперь этот хмырь болотный думает, что он мне ровня!?

– Федор Лукич, не нужно пороть горячку, – ничего не выражающие глаза Балагулы смотрели на Базуля не мигая. – Придет время, и мы этого Чингиза…

– Оно уже пришло! – перебил его "положенец". – Чингизов кодляк давно нужно было пустить на распил. Это ты виноват, все меня отговаривал не заводить толковище. – Неожиданно он хищно прищурился и с подозрением уставился на своего помощника. – А может, друг сердечный, ты все эти мансы не по глупости и наивности мне в уши вкладывал? Может, уже ссучился и хаваешь из другой кормушки?

– С этого всегда все и начинается… – хмуро буркнул Балагула.

– Не понял. Что значит "с этого"?

– Сначала рубят под корень своих, а потом приходит черед и самим лечь под топор.

– На что намекаешь, черт тебя дери!?

– А я не намекаю. Я говорю прямо – не стоит искать врагов и предателей там, где их и в помине нет. Как на меня, то от добра приключений на свою задницу не ищут. Более высокого положения, чем быть вашей правой рукой, мне не достичь никогда. Тогда спрашивается: с какой стати я должен подпиливать сук на котором сижу?

– Складно щебечешь, птичка… – сомнения постепенно оставили Базуля, и он с видимым облегчением откинулся на спинку кресла. – Но в главном ты прав – не стоит нам ссориться и кидаться друг на друга, словно сорвавшиеся с цепи псы. Иначе беды не миновать.

– Потому я и предлагаю согласиться на "стрелку". Хуже не будет. А время мы выиграем. Чтобы осмотреться и принять верное решение.

– Верное решение… – повторил со злобой Базуль. – Примем, будь спок. Я тут посоветуюсь… кое с кем… Хочу узнать отчего это Чингиз таким борзым стал.

– Похоже, кто-то предоставил ему очень сильную "крышу", – высказал предположение Балагула.

– Думаешь, менты? – нахмурился "положенец".

– Если Опришко клеили на губернатора, то и такой вариант не исключен… с подачи верхов.

– Хреново. С ними бодаться мне не хотелось бы. Но если придется, пусть не думают, что я покорно лапки сложу и пошлепаю на очередной этап.

В голосе Базуля было столько ненависти, что Балагула невольно поежился.

– У нас среди них тоже есть свои люди, – успокоительно сказал помощник "положенца". – Все дело в бабках.