– До сих пор не могу поверить, что они рыжие.

– И я тоже, – сказала Элисон насмешливо.

– Это великолепно.

– Это греховно.

– Значит, восход солнца тоже грех. И цветы. Если Божьи творения радуют глаз, кто смеет их осуждать?

Он закрутил локон вокруг пальца.

– Я выщиплю бороду любому, кто скажет, что волосы моей жены греховны.

Элисон отшатнулась. Он не отпустил прядь ее волос, и она вскрикнула от боли.

– Осторожнее. – Он распутал локон и потер ей больное место на голове собственническим жестом. – Ты теперь моя, и я не позволю никому причинять тебе боль.

– Твоя? Я не твоя.

Он улыбнулся, но его лицо тут же омрачила задумчивость.

– Я понимаю, что такой женщине, как ты, это может не понравиться. Так что скажем лучше так… я твой. Так лучше выходит?

– И ты не мой. Мы не принадлежим друг другу. Мы не…

Хотя губы его все еще улыбались, глаза угрожающе прищурились.

– Мы не собираемся…

– Не собираемся пожениться?

– Нет.

– Как ты можешь отказаться от брака со мной, если сегодняшняя ночь принесет плоды?

Она что-то плохо соображала сегодня. Но когда до нее дошел смысл его слов, она храбро спросила:

– Если у меня будет ребенок?

Вчера, когда она решила, что Филиппа права, что ей пора расстаться с надоевшей девственностью и познать тайны постели, она хладнокровно представляла себе такую возможность. Сегодня утром, когда она вообразила ребенка в своей утробе, у нее такой уверенности не было.

Но она не откажется от своего намерения. Ведь она все рассчитала.

Но, может быть, не до конца. Она опасалась, что какая-то часть ее существа не подчинится здравому смыслу. Когда она вернулась сегодня к своим мыслям, то усомнилась, во всем ли была права вчера.

Но что бы Дэвид ни говорил, это не изменит ее планы. Рассудительным тоном она сказала:

– Если у меня будет ребенок, я не стану возлагать ответственность на тебя. Я знаю, так не полагается, но законный или незаконный, мой ребенок будет моим наследником.

– Не будет, если ты снова выйдешь замуж.

Она с удовлетворением почувствовала, что снова овладела собой.

– Я думаю, вряд ли это произойдет, – заметила она хладнокровно.

– Так вот почему я удостоился чести разделить с тобой ложе? Потому что Саймон Гудни отказался от тебя?

Это было жестоко, как пощечина. Ее вновь обретенное самообладание внезапно покинуло ее.

– Нет, не потому.

– Я был нужен тебе, чтобы потешить твою гордость?

Он ведь не сказал ничего особенного. Его обвинение в том, что Элисон использовала его из-за того, что ее унизили перед всем двором, не заслуживало ничего, кроме презрения. Она собралась с духом.

– Саймон Гудни мне ничего не сделал. – Она старалась подавить в себе гнев, обиду, растерянность, лишавшие ее собственного достоинства.

– И ты думаешь, что я оставлю своего ребенка в твоих неумелых руках?

– Неумелых? – В изумлении она поднялась. – Это я-то неумелая?

– Ты понятия не имеешь, что нужно ребенку.

Она пыталась перебить его, но он не дал ей этой возможности.

– Я знаю, что у тебя найдется для него еда и одежда. А любовь? Станешь ли ты укачивать его, когда он заплачет? Будешь ли ухаживать за ним, когда он заболеет? Что ты еще можешь, I кроме как научить его исполнять свои обязанности? Я даже сомневаюсь, что ты понимаешь, о чем я сейчас говорю.

– А тебе-то какая забота? Я думаю, ты был бы рад отказаться от всех последствий этой ночи. Я знаю, что мужчины избивают своих детей только за то, что те плачут.

– Откуда ты знаешь таких мужчин?

Она сказала лишнее. Это уже было предательство с ее стороны. Элисон поспешно выбралась из постели.

– Встречаются такие, – сказала она, стараясь придать небрежный тон своему голосу.

– Если у тебя такие сведения, неудивительно, что ты отказывала всем женихам.

– Я отказывала не потому, что я их боялась, а потому, что они были недостаточно богаты или родовиты и не относились серьезно к своим обязанностям.

– А я почему тебе не подхожу?

– Конечно, потому, что ты небогат и неродовит.

– Вот как, миледи. – В его карих глазах промелькнуло какое-то незнакомое выражение. – Тебе не кажется забавным, что нас разделяют двенадцать мешков шерсти?

И еще титул. Но вслух она этого не сказала. Что такое, в сущности, титул, как не слово короля, отделявшее его друзей от его врагов?

– Хотя ты и пренебрегал своим рыцарским долгом, – упрямо продолжала она, – я понимаю, что тебе не хочется выглядеть хуже Хью.

Он вырвал у нее из рук простыню и повернулся к ней спиной. Она не привыкла к такому обращению.

– Куда ты? – удивленно спросила она.

– Объявить о нашем браке.

Сначала она не поняла. Потом взгляд ее упал на кровавое пятно в центре куска белого полотна, и она сообразила, что он направляется к окну.

– Нет! – Элисон бросилась за ним.

Он ловко уклонился и распахнул окно. Наклонившись, Дэвид встряхнул простыню и помахал ею на ветру.

– Смотрите! – закричал он. – Я овладел вашей госпожой!

Не соображая, что делает, Элисон толкнула его в спину. Будь Божий суд справедлив, Дэвид должен был бы вывалиться и разбиться насмерть. Но Господь, видимо, благоволил к грешникам. Ухватившись за выступ стены, Дэвид удержался на ногах, но выронил простыню.

Паря в воздухе, она медленно опустилась посреди огорода на глазах у изумленных замковых обитателей. Точи, половший в огороде, встал на ноги и поднял простыню своими загрубевшими руками. Люди во дворе – а сегодня там работало почти все население замка – стали свидетелями ее греха.

Точи усмехнулся и взмахнул простыней, как штандартом на турнире. Остальные подталкивали друг друга локтями. Один за другим они направляли свои взоры на окно, у которого стояла Элисон рядом с Дэвидом. Некоторые кланялись, другие махали руками в знак приветствия. Кому они желали выразить свое уважение? Уж конечно, не ей, а Дэвиду, человеку, который, по их понятиям, подчинил ее себе простым животным актом обладания.

– Это низко, – выговорила она с трудом.

– Почему? – Дэвид наклонился, приветливо махая толпе в ответ. – Все довольны.

– Только не я.

Он обернулся к ней.

– Ты тоже была довольна.

– Нет, я…

– Во всяком случае, какое-то время.

Элисон невольно залилась краской. По его глазам она видела, что Дэвид знал, как ей было хорошо, хотя это и недолго длилось. Он знал намного больше ее. Он знал о ней больше, чем она сама.

– Ты несправедлива к нам обоим, придавая так мало значения тому, что произошло. – Он дернул за ленту на ее рубашке. – Я надел ее на тебя, а теперь сниму.

– У нас нет времени! У меня дела, мы…

– Иногда, Элисон, ты бываешь просто невероятно глупа.

Он развязал ленту и распустил ворот рубашки. Она схватила его за руку, но он был достаточно силен, а она слишком смущена. Что он делает? Зачем он раздевает ее, когда ей пора приступать к повседневным обязанностям? В особенности в такой день, как сегодня.

– Сэр Дэвид, такое поведение не подобает хозяйке Джордж Кросса и ее наемнику.

– А то, чем мы занимались ночью, подобает?

Он спустил ей рукава, ограничив этим свободу рук.

– Да перестань же! – Сначала она пыталась снова просунуть руки в рукава, потом высвободить их. Все что угодно, только освободиться.

Но он обхватил ее и поднял на руки. Когда пол ускользнул из-под ног, она гневно приказала:

– Положи меня сейчас же!

Он усмехнулся:

– Слушаюсь, миледи!

Она оказалась на столе у постели. Снадобья и повязки он смахнул на кровать. Кувшин полетел на пол, и вино разлилось по всей комнате.

– Сэр Дэвид, это не шутки! Прекратите…

Он укусил ей губу. Слегка, но она вскрикнула.

– Как ты смеешь?

– Как смеешь ты лишить меня моего ребенка? – прорычал он.

Она изо всех сил пыталась оттолкнуть его.

– Никакого ребенка нет!

– Пока нет. – Он поднял подол ее рубашки. – Но скоро будет.