89 Храни его! Но тех людей железных Давно уж нет. Мир города воздвиг На их могилах. В войнах бесполезных Им подражало множество владык, Но их пугало то, что Рим велик И нет меж ними равного судьбою, Иль есть один, и он всего достиг, Но, честолюбец, вставший над толпою, Он — раб своих рабов [214] — низвергнут сам собою. 90 Лжевластью ослепленный, он шагал, Поддельный Цезарь, вслед за неподдельным, Но римлянин прошел другой закал: Страсть и рассудок — все в нем было цельным. Он был могуч инстинктом нераздельным, Который все в гармонии хранит, Гость Клеопатры [215] — подвигам смертельным За прялкой изменяющий Алкид, [216] — Который вновь пойдет, увидит, победит, 91 И вот он Цезарь вновь! А тот, хотящий, Чтоб стал послушным соколом орел, Перед французской армией летящий, Которую путем побед он вел, — Тому был нужен Славы ореол, И это все. Он раболепство встретил, Но сердцем был он глух. Куда он шел? И в Цезари — с какою целью метил? Чем, кроме славы, жил? Он сам бы не ответил. 92 Ничто иль все! Таков Наполеон. А не накличь он свой конец печальный, Он был бы, словно Цезарь, погребен, Чей прах топтать готов турист нахальный. И вот мечта об арке Триумфальной, Вот кровь и слезы страждущей Земли, Потоп, бурлящий с силой изначальной! Мир тонет в нем, и нет плота вдали… О боже, не ковчег, хоть радугу пошли! 93 Жизнь коротка, стеснен ее полет, В суждениях не терпим мы различий. А Истина — как жемчуг в глуби вод. Фальшив отяготивший нас обычай. Средь наших норм, условностей, приличий Добро случайно, злу преграды нет, Рабы успеха, денег и отличий, На мысль и чувство наложив запрет, Предпочитают тьму, их раздражает свет. 94 И так живут в тупой, тяжелой скуке, Гордясь собой, и так во гроб сойдут. Так будут жить и сыновья и внуки, И дальше рабский дух передадут, И в битвах за ярмо свое падут, Как падал гладиатор на арене. Не за свободу, не за вольный труд, — Так братья гибли: сотни поколений, Сметенных войнами, как вихрем — лист осенний. 95 О вере я молчу — тут каждый сам Решает с богом, — я про то земное, Что так понятно, ясно, близко нам, — Я разумею то ярмо двойное, Что нас гнетет при деспотичном строе, Хоть нам и лгут, что следуют тому, Кто усмирял надменное и злое, С земных престолов гнал и сон и тьму, За что одно была б вовек хвала ему. 96 Ужель тирану страшны лишь тираны? Где он, Свободы грозный паладин, Каким, Минерва девственной саванны, Колумбия, был воин твой и сын? [217]Иль, может быть, такой в веках один, Как Вашингтон, чье сердце воспиталось В глухих лесах, близ гибельных стремнин? Иль тех семян уж в мире не осталось И с жаждой вольности Европа расквиталась? 97 Пьяна от крови, Франция в те дни Блевала преступленьем. Все народы Смутила сатурналия резни, [218]Террор, тщеславье, роскошь новой моды, — Так мерзок был обратный лик Свободы, Что в страхе рабству мир себя обрек, [219]Надежде вновь сказав «прости» на годы. Вторым грехопаденьем в этот век От Древа Жизни был отторгнут человек. 98 И все-таки твой дух, Свобода, жив, Твой стяг под ветром плещет непокорно, И даже бури грохот заглушив, Пускай, хрипя, гремит твоя валторна. Ты мощный дуб, дающий лист упорно, — Он топором надрублен, но цветет. И Вольностью посеянные зерна Лелеет Север, и настанет год, Когда они дадут уже не горький плод. 99 Вот почернелый мрачный бастион. [220]Часть крепости, обрушиться готовой, Врагам отпор давал он испокон, Фронтон его, изогнутый подковой, Плюща гирляндой двадцативековой, Как Вечности венком, полузакрыт. Чем был, что прятал он в тот век суровый? Не клад ли в подземелье был зарыт? Нет, тело женщины, — так быль нам говорит. 100 Зачем твой склеп — дворцовый бастион? И кто ты? Как жила? Кого любила? Царь или больше — римлянин был он? Красавиц дочек ты ему дарила, Иль вождь, герой, чья необорна сила, Тобой рожден был? Как ты умерла? Боготворимой? Да! Твоя могила Покоить низших саном не могла, И в ней ты, мертвая, бессмертье обрела. вернуться…раб своих рабов. — Байрон имеет в виду Наполеона. вернутьсяГость Клеопатры. — По преданию, влюбленный Цезарь долгое время оставался при дворе египетской царицы Клеопатры. вернутьсяЗа прялкой изменяющий Алкид… — Алкид (иначе Геракл) за убийство Ифита должен был три года служить рабом у лидийской царицы Омфалы, выполняя женскую работу. вернуться…Каким… Колумбия, был воин твой и сын? — Имеется в виду Симон Боливар (1783–1830) — один из руководителей национально-освободительного движения в испанских колониях в Южной Америке. вернуться…сатурналия резни… — Байрон вспоминает Ватерлоо. вернуться…рабству мир себя обрек… — Так называет Байрон годы Реставрации и Священного союза в Европе. вернуться…мрачный бастион — мавзолей Цецилии Метеллы, жены римского триумвира Красса; в средние века был превращен в бастион. |
