Проблема заключалась в том, что Сталин (и Гитлер тоже) отнеслись к англо-французской гарантии с ба-альшим недоверием. К тому были серьезные основания. И не только "Мюнхен и многое другое", как деликатно выразился Черчилль. После «Мюнхена» тоже было «многое». Так, например, в конце июля 1939 года в Англии разразился страшный скандал. Оказалось, что с 18 по 21 июля, в самый разгар московских переговоров, в Лондоне шли другие переговоры — неофициальные, но очень интенсивные. Обсуждалось ни много ни мало, как разграничении сфер интересов Германии и Британской Империи. Переговоры велись сотрудником германского ведомства по осуществлению четырехлетнего плана К. Вольтатом и весьма значительными персонами британской политики — доверенным советником Чемберлена Вильсоном и министром внешней торговли Хадсоном. Да-да, с тем самым Хадсоном, который за четыре месяца до того находился в Москве и так торжественно заявлял Литвинову: "Второго Мюнхена не будет!" Причем инициатива переговоров исходила именно от англичан. У Горация Вильсона даже оказался заготовленным проект соглашения, целью которого, как разъяснил сэр Гораций, является "широчайшая англо-германская договоренность по всем важным вопросам". При этом "Вильсон определенно сказал г. Вольтату, что заключение пакта о ненападении дало бы Англии возможность освободиться от обязательств в отношении Польши", докладывал в Берлин германский посол Дирксен. Может, все эти переговоры были самостоятельно затеяны "отдельными британскими политиками" на свой страх и риск? Ни в коем случае. Дирксен уточняет: "Сэр Горас Вильсон дал совершенно ясно понять, что Чемберлен одобряет эту программу; Вильсон предложил Вольтату немедленно переговорить с Чемберленом — для того, чтобы Вольтат получил от него подтверждение сказанного Вильсоном. Однако Вольтат, ввиду неофициального характера своих переговоров, счел неуместной для себя такую беседу с Чемберленом". (Записка посла Германии в Великобритании Г. Дирксена, 24 июля 1939 г., цит. по "Год кризиса 1938–1939". Документы и материалы, т. 2, Стр. 113–117).

Переговоры Вольтата с Хадсоном и Вильсоном прервались, поскольку конфиденциальность была нарушена (журналисты раскопали и опубликовали). Скандал вышел грандиозный. Но ведь, помимо «неофициальных» переговоров, британские дипломаты вели и вполне открытые. 24 июля 1939 года было официально обнародовано совместное заявление правительств Великобритании и Японии ("Соглашение Арита-Крейги"). В этом документе английское правительство объявляло, что вторгшиеся в Китай японские войска "имеют специальные нужды в целях обеспечения их собственной безопасности и поддержания общественного порядка в районах, находящихся под их контролем". (Documents on British Foreign Policy… Third Series, vol.IX, p. 313, цит. по "Год кризиса 1938–1939"., т. 2., Стр. 122). Отдавая должное специфическому английскому юмору (японские войска должны находится в Китае, чтобы обеспечить собственную безопасность), приходится отметить, что это была все та же «мюнхенская» политика, только не в Европе, а на Дальнем Востоке. И это происходило в то время, когда британские представители вели напряженные переговоры с СССР, который, верный союзническому долгу, сражался с японскими войсками в Монголии!

Совершенно обоснованными были сомнения Сталина в том, что англичане и французы (фактически подчинившие свою дипломатию английской) действительно намерены оказать действенный отпор агрессору. А Гитлер, побуянив сначала, на тех же самых основаниях уверовал в то, что сражаться они не будут. Позже, за неделю до нападения на Польшу, Гитлер не поверил ни британскому премьеру Чемберлену (который в официальном послании предупреждал его, что в случае агрессии, Англия будет вынуждена "применить без промедления все имеющиеся в ее распоряжении силы"), ни французскому послу Кулондру, который заверил фюрера своим честным словом старого солдата, что "в случае нападения на Польшу Франция будет на стороне Польши со всеми своими силами". (Послание премьер-министра Великобритании Н. Чемберлена рейхсканцлеру Германии А. Гитлеру, цит. по "Год кризиса 1938–1939"., т. 2, Стр. 313–314; Уильям Ширер, "Взлет и падение третьего рейха", т. 1, стр. 582).

Гитлер не поверил ни официальным декларациям, ни личному посланию Чемберлена, ни честному слову Кулондра. Задаваясь вопросом, — "Как же получилось, что Гитлер оказался вовлеченным в "большую войну", которой так хотел избежать?", британский военный историк Лиддел Гарт (тот самый Базил Лиддел Гарт, которого Суворов признает «великим» и "выдающимся военным историком") отвечает предельно ясно: "Ответ следует искать в той поддержке, которую ему [Гитлеру] так долго оказывали западные державы своей уступчивой позицией, и в их неожиданном «повороте» весной 1939 года. «Поворот» был столь резким и неожиданным, что война стала неизбежной". (Базил Лиддел Гарт, "Вторая мировая война", стр. 21).

1.

Суворов утверждает, что в ходе московских переговоров «ключ» от мировой войны попал "на сталинский стол". Мы уже убедились в том, что "делегации Англии и Франции" не сообщили ровно ничего такого, о чем не знал бы весь мир. Но Гитлер, имея опыт Рейнской области, Австрии, Мюнхена и Мемеля, решил не воспринимать англо-французскую гарантию Польше всерьез. Как же мог Сталин поверить прибывшим в Москву третьестепенным дипломатическим и военным чиновникам? К сожалению, ход переговоров и все, что вокруг переговоров происходило, совершенно не располагало к доверию.

Московские переговоры — действительно, один из принципиальных, ключевых моментов предвоенного периода. Для того, чтобы правильно оценить всю «ценность» суворовского открытия про "ключ на сталинском столе", надо посмотреть, что же, на самом-то деле, происходило на переговорах и вокруг них.

2.

Переговоры между СССР и англо-французским альянсом шли совсем не просто. Вообще, очень странно, что Суворов пишет о переговорах, как о некой разовой акции. На самом деле, это был долгий процесс. Началом его можно считать 14 апреля, когда британское правительство обратилось к советскому правительству с запросом, не мог бы Кремль дать гарантию Польше, Румынии, а также, "может быть, и некоторым другим государствам"? (Телеграмма полпреда СССР в Великобритании И. М. Майского в Наркомат иностранных дел СССР, "Год кризиса 1938–1939", т. 1, Стр. 379–380). Когда в октябре после Мюнхена Литвинов говорил, что, решив оказать сопротивление "гитлеровскому динамизму", англичане и французы "неизбежно обратятся к нам", он был уверен, что заговорят они "другим языком". Вероятно, с точки зрения британского МИДа, запрос от 14 апреля был "другим языком", ведь теперь СССР не игнорировали, а, наоборот, — предлагали принять на себя бремя защиты Польши, Румынии и "некоторых других государств".

В следующей главе мы увидим, что именно одностороннюю, безусловную и безоговорочную советскую гарантию Польше Суворов называет тем спасительным средством, которое могло бы спасти мир от Второй мировой войны. Вопрос о Польше и о том, почему такое решение было совершенно невозможно, мы рассмотрим отдельно. Пока же отметим, что уже 17 апреля СССР передал англичанам и французам встречное предложение: "1. Англия, Франция, СССР заключают между собой соглашение сроком на 5-10 лет о взаимном обязательстве оказывать друг другу немедленно всяческую помощь, включая военную, в случае агрессии в Европе против любого из договаривающихся государств. 2. Англия, Франция, СССР обязуются оказывать всяческую, в том числе и военную, помощь восточноевропейским государствам, расположенным между Балтийским и Черным морями и граничащим с СССР, в случае агрессии против этих государств. 3. Англия, Франция и СССР обязуются в кратчайший срок обсудить и установить размеры и формы военной помощи, оказываемой каждым из этих государств во исполнение п.п. 1 и 2". ("Год кризиса 1938–1939", т. 1, стр. 386–387).

Черчилль пишет: "Если бы, например, по получении русского предложения Чемберлен ответил: "Хорошо. Давайте втроем объединимся и сломаем Гитлеру шею" или что-нибудь в этом роде, парламент бы его одобрил, Сталин бы понял, и история могла бы пойти по иному пути. Во всяком случае, по худшему пути она пойти не могла… Вместо этого длилось молчание" (Уинстон Черчилль, "Вторая мировая война", т. 1, стр. 172–173). Черчилль не прав, называя «молчанием» затянувшийся обмен предложениями и контрпредложениями.