Он наклонился и поцеловал ее в личико, поднятое к нему.

— А что ты читаешь, мой ангел?

— Эту книжку мне дала мама. Клевая история. Тут про гувернантку, которая пошла работать к одному дядьке, и они влюбились друг в друга, но у него на чердаке жила взаперти сумасшедшая жена, ну вот они и не могли пожениться, хотя и сильно любили друг друга. Я как раз дочитала дотуда, где пожар. Вот бы она сгорела!

— Кто бы сгорел, Кьяра? — спросил он. — Гувернантка или жена?

— Жена, глупый.

— Почему?

— Тогда Джейн Эйр, — ответила она, превратив это имя в кашу, — сможет выйти замуж за мистера Рочестера. — С этим именем она расправилась точно так же.

Брунетти хотел было задать еще вопрос, но девочка уже вернулась к пожару, и он пошел в кухню, где Паола стояла, нагнувшись к открытой дверце стиральной машины.

— Чао, Гвидо, — сказала она, выпрямляясь. — Обед через десять минут. — Она поцеловала его, повернулась к плите, где в луже масла подрумянивался лук.

— У меня только что состоялась литературная дискуссия с нашей дочерью, — сказал он. — Она объясняла мне замысел великого произведения английской классической литературы. Наверное, для нее было бы лучше, если бы мы заставляли ее смотреть бразильские мыльные оперы. Она с головой ушла в пожар, который убьет миссис Рочестер.

— Ах, да ну тебя, Гвидо. Все уходят с головой в пожар, когда читают «Джейн Эйр». — Она помешала ломтики лука на сковородке и добавила: — По крайне мере когда читают в первый раз. И только гораздо позже понимают, какая на самом деле хитрая и лицемерная сучонка эта Джейн Эйр.

— Это что же, такие идеи ты преподносишь своим студентам? — спросил он, открывая шкафчик и доставая бутылку «Пино Нуар».

Рядом со сковородкой, стоявшей на огне, лежала на тарелке уже нарезанная ломтиками печенка. Паола поддела эти ломтики шумовкой и шлепнула их на сковородку, потом отступила, чтобы не попасть под брызги масла. Она пожала плечами. Занятия в университете только что возобновились, и ей явно не хотелось в свободное время думать о студентах.

Помешав на сковородке, она спросила:

— Какая из себя эта капитан-доктор?

Брунетти достал два стакана и налил вина и ей, и себе. Прислонившись к столу, он протянул Паоле стакан, выпил немного и ответил:

— Очень молодая и очень нервная. — Видя, что Паола все еще помешивает печенку, он добавил: — И очень хорошенькая.

Услышав это, она выпила вина и посмотрела на Брунетти, держа стакан в руке.

— Нервная? Что это значит? — Она еще выпила вина, подняла стакан к свету и сказала: — Это не такое хорошее, как то, что мы получили от Марио, верно?

— Да, — согласился он. — Но твой кузен Марио так озабочен тем, чтобы сделать себе имя в международной торговле вином, что ему недосуг выполнять такие маленькие заказы, как наши.

— Выполнял бы, если бы мы ему платили вовремя, — бросила она.

— Паола, ну ладно. Это же было полгода назад.

— Да, и мы заставили его ждать больше полугода, прежде чем заплатили.

— Паола, мне очень жаль. Я решил, что уже заплатил, и забыл об этом. Я извинился перед ним.

Она поставила стакан и быстро встряхнула сковородку.

— Паола, там ведь и речь-то шла всего о двухстах тысячах лир. От такой суммы твой кузен Марио уж никак не мог бы пойти по миру.

— Почему ты вечно называешь его «твой кузен Марио»?

«Потому что он твой кузен и его зовут Марио», — чуть было не сорвалось у Брунетти, но вместо этого он поставил свой стакан на стол и обнял ее. Некоторое время она была как деревянная, упиралась, но он обнял ее покрепче, и она поддалась, припала к нему, положила голову ему на грудь.

Так они стояли, пока она не ткнула ему ложкой под ребра, сказав:

— Печенка подгорает.

Он отпустил ее и снова взял в руку стакан.

— Не знаю, из-за чего дамочка нервничала, но при виде мертвого тела она совершенно раскисла.

— А разве не каждый раскис бы при виде мертвого тела, особенно если это тело знакомого человека?

— Нет, там было что-то посерьезнее. Я уверен, что между ними что-то было.

— Что значит «что-то»?

— Обычное дело.

— Ну так ты же сказал, что она хорошенькая. Он улыбнулся:

— Очень хорошенькая.

Она улыбнулась.

— И очень… — начал он, подыскивая подходящее слово. Подходящее слово как-то не находилось. — Очень испуганная.

— Почему ты так говоришь? — спросила Паола, перенеся сковородку на стол и поставив ее на керамическую подставку. — Испуганная чем? Что ее заподозрят в убийстве?

Он взял большую деревянную разделочную доску, стоявшую у плиты, и положил ее на стол.

Потом сел, поднял кухонное полотенце, расстеленное на столе, и обнаружил полукруг поленты, который лежал, все еще теплый, под полотенцем. Паола подала салат, бутылку вина, и прежде чем сесть, налила им обоим.

— Нет, так я не думаю, — сказал он и положил себе на тарелку печенки и лука, а потом добавил большой ломоть поленты. Он насадил кусок печенки на вилку, потом навалил на него ножом луку и принялся за еду. По своей давней привычке он не сказал ни слова, пока тарелка не опустела. Когда печень была съедена, а сок подобран с тарелки остатком второго куска поленты, он сказал: — Я думаю, она может знать или подозревать, кто его убил. Или почему его убили.

— Почему?

— Если бы ты только видела, какие у нее были глаза, когда ей показали его. Нет, не когда она увидела, что он мертв и что это на самом деле Фостер, а когда увидела, каким способом он был убит, — она была на грани истерики. Ее вытошнило.

— Вытошнило?

— Вырвало.

— Прямо там?

— Да. Странно, правда?

Паола немного подумала, прежде чем ответить. Она допила вино и налила себе еще полстакана.

— Да. Странная реакция на смерть. И она ведь врач? — Он кивнул. — Непонятно. Чего она могла испугаться?

— А что на десерт?

— Фиги.

— Я тебя люблю.

— Ты хочешь сказать, что ты любишь фиги, — сказала она и улыбнулась.

Фиг было шесть штук, превосходных, сочащихся сладостью. Он взял нож и принялся снимать кожицу с одной из них. Когда он закончил, сок бежал у него по рукам, он разрезал фигу пополам и протянул больший кусок Паоле.

Отправив в рот почти весь свой кусок, он вытер сок, стекавший по подбородку. Съел эту фигу, потом еще две, снова вытер рот и руки салфеткой и сказал:

— Если ты дашь мне стаканчик портвейна, я умру счастливым человеком.

Встав из-за стола, она спросила:

— А чего она могла испугаться?

— Как ты сказала — что ее могут заподозрить в причастности к убийству, имела она к нему отношение или не имела.

Паола достала приземистую бутылку с портвейном, но прежде чем налить его в маленькие стаканчики, убрала со стола тарелки и положила их в мойку. После этого наполнила стаканчики портвейном и поставила их на стол. Сладкое вино смешалось с оставшимся во рту вкусом фиг. Счастливый человек.

— Но я думаю, что не имела.

— Почему?

Он пожал плечами:

— Она не кажется мне похожей на убийцу.

— Потому что она хорошенькая? — спросила Паола и отпила портвейна.

Он чуть было не ответил: потому, что она врач, но тут вспомнил слова Риццарди — убивший молодого человека знал, куда ударить ножом. Врач тоже это знает.

— Может быть, — сказал он, потом переменил тему разговора и спросил: — Раффи дома?

И посмотрел на часы. Одиннадцатый час. Сын знает, что ему полагается быть дома в десять, если завтра нужно рано вставать в школу.

— Нет, разве что он вошел, пока мы ели, — ответила она.

— Нет, он не входил, — сказал Брунетти, сам не понимая, откуда ему это известно.

Было поздно, они выпили бутылку вина, съели превосходные фиги и запили замечательным портвейном. Говорить о сыне не хотелось ни ей, ни ему. Все равно он придет и завтра будет в их полном распоряжении.

— Сложить все это в мойку? — спросил он, имея в виду оставшиеся тарелки, но думая совсем о другом.

— Не надо. Я сама. Пойди и скажи Кьяре, чтобы она шла спать.