Все, если не считать астигматизма…

— Ага. — Я отошел от фанерной стойки к диванчику и начал натягивать джинсы. Определенно, жизнь начинала мне нравиться.

Одевшись, я еще раз заглянул на отделение попрощаться с маленькой пожилой врачихой.

— Вот. — Она протянула мне выписку — Вам надо бы сделать энцефелограмму. И через неделю обязательно показаться невропатологу.

Я ее успокоил:

— Покажусь обязательно. — И ткнул пальцем в стоявший на столе телефон. — Разрешите?

— В город через девятку. Потом захлопните за собой дверь. — И, к моему облегчению, врачиха вышла из кабинета…

Я обязательно должен был дозвониться одному человеку. Чем скорее, тем лучше. От него сейчас зависело все. Не встретившись с ним, я не мог начинать хоть как-нибудь действовать.

— Я слушаю. — Женский голос оказался довольно приятным.

— Алина?

Она утвердительно хрюкнула.

— Это Роман. Помните, мы познакомились в феврале. У вас тогда сломалась машина, и я подвозил вас до работы. — Вот уж чего я никогда не делал! Подвезти кого-то до какой-то работы я смог бы только верхом. На себе. На закорках.

— Отлично помню, Роман, — голос девушки оживился. — Я рада, что вы позвонили. Лучше поздно, чем никогда.

— Согласен. — Меня несло. Мой язык болтал, сам по себе. — Но, извините, раньше не мог. Проблемы.

— Что такое?

— Сначала пришлось срочно уехать на похороны. Потом крупные неприятности на работе. Попал в аварию, расквасил машину. Короче, по полной программе…

На другом конце телефонного провода Алина сокрушенно охала над каждым из перечисленных мною несчастий.

— Все. Довольно о грустном. — Я рассмеялся. — Не такой уж я невезунчик, как хочу показаться. Мы с вами встретимся?

Она поломалась совсем чуть-чуть.

— Ну… Не знаю… Право, не знаю… Где и когда?

Мы договорились на завтра. У подземного перехода напротив метро «Парк Победы».

— Целую, Алина, — сказал я на прощание, и она в ответ несколько раз быстро чмокнула губками.

Я положил трубку.

Алина… Раньше, стараясь лишний раз не запачкаться, я никогда не пользовался этим каналом. Но обстоятельства изменились, меня основательно общипали. Я оказался гол, как сокол, и мне надо срочно наращивать перья. Алина мне в этом поможет, вернее, она все сделает за меня. Подготовит деньги, машину, оружие. Все по полной программе, как я и сказал.

Я вышел из кабинета, захлопнул за собой дверь и поискал глазами свою врачиху, чтобы еще раз сказать ей: «До свидания». Потом выбрался из больницы и долго плутал в незнакомом районе в поисках автобусной остановки.

Итак, свершилось! Я встал на тропу войны. Подлец Голоблад все-таки ухитрился проникнуть в мой мозг, успел нажать там на нужные кнопки. Что-то он мне передал, на что-то меня закодировал. И сделал это так ловко, что я, с одной стороны, по-прежнему остаюсь собой, а с другой стороны… все равно остаюсь собой. Во мне просто что-то добавилось. И, самое интересное, я воспринимаю это «что-то» как должное. И нельзя сказать, что мне это не нравится. А все-таки я — это по-прежнему я. Только совсем другой. Парадокс!

Я ехал в автобусе и ломал голову над этой проблемой. И не мог с ней справиться.

Еще раз… С одной стороны, я — это я. Со всеми своими бедами: разваливающейся семьей, агрессивными осетинами, будкой на огороде. С хроническим алкоголизмом… Стоп! Это еще вопрос. Ведь обхожусь же я теперь без очков. Смогу ли обойтись без бутылки? Интересно, надо проверить… Итак, со всеми своими бедами, воспоминаниями, сведениями о народовольцах-ишутинцах. Со своими драными джинсами и разбитыми в хлам кроссовками. С беспокойными думками о брошенном Баксе и с твердым намерением через неделю показаться невропатологу. Это все с одной стороны.

А теперь с другой… То, что касается мистера Голоблада, навязавшегося ко мне в «сожители». После знакомства с ним я твердо знаю, чем должен заняться в ближайшее время. Я запрограммирован на физическое устранение двух человек. Мне странным образом известны их имена, их биографии и их привычки. Имена их любовниц и послужные списки их телохранителей. Кроме того, у меня в голове заложены адреса нескольких явок, которыми можно воспользоваться, позывные, пароли, коды, шифры… И, что самое главное, комбинация цифр и букв, которая дает мне доступ к семи миллионам фунтов в одном из Интернет-банков. К моим миллионам! Это мое наследство от Голоблада, мои кровные денежки! Я волен делать с ними, что захочу! И мне для этого не нужны ни паспорт, ни подпись, заверенная нотариусом, ни электронный ключ. Достаточно надавить на нужные кнопки на клавиатуре компьютера. Спасибо, мистер Персиваль Голоблад! Thank you! Gracias! Merci bien! Денежки мне как раз кстати. А я за них, так уж и быть, расстараюсь и шлепну этих двух ваших чересчур деловых граждан России, перекрою канал утечки военных мозгов в Ирак и на Кубу…

Я выбрался из автобуса и пошел в направлении дома, в котором жил Иосиф Давидович. Шел и молился о том, чтобы он оказался на месте. Я не мог тратить время на праздное ожидание…

Кто-то услышал мои молитвы.

— Слава? Вот уж не ожидал. Проходите, пожалуйста. — Иосиф Давидович погремел цепочкой и распахнул дверь. — А я, знаете ли, хотел уходить. Но ничего, ничего. Я совсем не спешу. Вы меня не задержите.

Я и не собирался его надолго задерживать. Просто мне нужны были деньги. Немного — рублей сто пятьдесят, — но я даже не представлял, где их можно занять еще, кроме как здесь.

Минут десять Иосиф Давидович сомневался, вздыхал, качал седой головой. Раз пять он спросил: «Вам точно не на бутылку?», три раза пожаловался, что до пенсии ровно полмесяца. Потом достал старый потертый бумажник.

Я отлично представлял, о чем он сейчас размышляет. «Эти денежки от меня уплыли с концами. Слава никогда их не сможет вернуть. Но ему сейчас гораздо труднее, чем мне, а я проживу и без этих несчастных рублей. Бог с ними, хотя и жалко».

— Спасибо. — Я засунул в карман три пятидесятирублевых бумажки. — Завтра после обеда верну вам триста.

Иосиф Давидович замахал руками.

— Что вы, что вы! Я же не ростовщик, хотя и еврей. Мне вовсе не к спеху. Главное, Слава, не потратьте эти деньги на выпивку.

Какая, к Дьяволу, выпивка! Сегодня на повестке дня были куда более важные вещи. И одна из них — шесть фотографий, сниматься на которые я отправился в ателье на проспекте Гагарина.

Расхлябанный бородатый фотограф накарябал в квитанции несколько каббалистических знаков и протянул мне ее вместе со сдачей.

— За снимками завтра после двенадцати, — сообщил он и поднялся из-за стола. — Проходите сюда.

Но прежде чем усесться на стул перед камерой, я попросил у него пиджак и галстук.

— Пиджак? — Легким движением фотограф взъерошил свою, шикарную бороду. — Да ради бога. Имеем такое.

Действительно, это было «такое!». Черный двубортный пиджак, который он извлек из разбитого шкафа, явно был сшит «на холодное тело». И прокручен в какой-нибудь адской стиральной машине. Зато он пришелся' мне впору.

— Не беспокойтесь, — веселился фотограф. — То, что он мятый, на снимке никто не заметит. Держите галстук.

Он возился со своей камерой, пока я перед зеркалом прилизывал волосы и завязывал галстук. Потом оценил мой вид, буркнул:

— Нормально. — И достал с полки баночку с гримом: — Возьмите, замажьте синяк. Очень заметно.

И я снова стоял перёд зеркалом и колдовал над своей разбитой рожей. И размышлял о том, что никогда раньше не мог справиться с галстуком. За меня всегда это делала мама, потом Татьяна. А сейчас я сам взял и сотворил небольшой аккуратный узел. Непринужденно, играючи, даже не задумываясь о том, что делают мои руки.

— Долго вы там? — Фотограф наконец проявил нетерпение. — Я с вами вожусь вот уже полчаса. Замазали бланш — садитесь на стул. Не моргайте, снимаю… За снимками завтра после двенадцати, — еще раз напомнил он мне, и я протянул ему червонец на чай.

Судя по солнцу, было около семи часов вечера, когда я вышел из ателье и направился к своему дому. А значит, Татьяна… Я попробовал вычислить, когда у нее дежурство в больнице. Хотя мне было совершенно по барабану, дома она или нет. Мне в квартире нужен мой паспорт, и только. Ну и, конечно, я с большим удовольствием повидал бы дочек. Не уверен, правда, что с таким же большим удовольствием они повидали б меня…