— Что случилось? — спросила она, еще не успев толком устроиться за рулем.

— А как ты считаешь? — почти искренне вздохнул я, и она мне поверила. Нежно коснулась пальчиками моей щеки:

— Зайка, тебе скучно живется без язвы? Еще раз повторяю, не навешивай на себя вериг. Забудь про эту шлюшку хотя бы на время, хотя бы пока не разделаешься с осетинами.

Я промолчал, тихо радуясь, что направил Алинины мысли в ложное русло. И размышляя о том, что же ждет меня впереди. Похоже на то, что разворачивается новый виток моей резидентской деятельности. Да еще осетины, будь они прокляты!.. Хм, на скучную жизнь мне жаловаться не приходится.

Интересно, что все-таки ждет меня впереди?

На встречу Татьяна не явилась. Я сорок минут бесполезно топтался вокруг памятника Ленину, потом не выдержал и достал трубу, которую от широты душевной мне утром презентовал «Лаврентий Палыч». Именно под таким псевдонимом я сегодня весь день поминал лысого.

Как обычно, к телефону подошла М. Моисеева. Сразу же на меня обрушился водопад эмоций, настолько мощный, что первые пять минут я вообще ничего не мог понять. А когда наконец понял, то поспешил присесть на гранитные ступени пьедестала. Меня не держали ноги. И не отпускало чувство, что случилось нечто непоправимое.

Лариса пропала! Пропала еще вчера вечером, когда, не послушав наставлений Алины, рискнула высунуть нос за пределы квартиры — всего-то постоять на площадке со своим парнем, который имел несчастье заглянуть в гости. Парня увезли на «скорой» с разбитой башкой. Ничего страшного, если не считать амнезии. А вот Лариса… И ведь никто ничего не видел, не слышал. Татьяна сейчас в милиции. Полина у каких-то знакомых. А в квартиру после обеда заглядывал участковый. Весь из себя обаятельный, с усами и с двумя большими звездами на погонах. Его угостили чаем и домашним «наполеоном». Он съел три orpo-o-омных куска. Наверное, не женат. Или жена у него такая, что…

Дальше я отключился и. сразу позвонил Алине.

— На Ленсовета ЧП, — лаконично проинформировал ее. — Эти паскуды увели-таки Пару. Еще вчера.

— Теперь им звездец, я правильно понимаю?

— Да, Ты знаешь, где что у меня лежит. Бери все, что посчитаешь нужным, и сюда. Я дождусь во дворе и пока никуда соваться не буду.

— Еду.

Я отключил телефон и пошел к «паджеро». Устроился за рулем, но не спешил заводить машину. У меня еще было время до встречи с Алиной. Я закрыл глаза и попытался привести в порядок уже подающие сигнал «Мэйдей» нервы, испробовав на себе систему аутотренинга, которой когда-то обучали Голоблада. Если уж идти сегодня потрошить осетинское гнездо, то делать это надо с холодной головой. Отодвинув эмоции на задний план. А иначе я лишь усугублю положение. А потом, очухавшись, буду кусать локотки.

Система оказалась довольно действенной. Или сыграл свою роль фактор времени. Всего полчаса, но ведь это немало, чтобы остыть. В общем, когда я завел машину и поехал в сторону Ленсовета, то снова на сто процентов ощущал себя хитрым и деятельным агентом МИ-6, идеально подготовленным для выживания в условиях российской действительности. Я настроил себя на то, чтобы руководствоваться лишь здравым смыслом, и только. А злость, ничуть не ужавшись в размерах, придавала мне сил. Но не дурости.

На газоне возле подъезда я обнаружил только одну машину — «ауди», принадлежавший, кажется, Таваури. Алины не было, да и быть не могло. Слишком мало времени прошло после моего звонка. Ей надо дать, как минимум, еще полчаса. Я поставил «паджеро» впритирку к «ауди» — так, чтобы его владелец не мог открыть водительскую дверцу, — и вылез наружу. Очень хотелось зайти домой, но я понимал, что это надолго. А у меня пока что были другие планы. И первый — дождаться Алину.

Она не дала мне погулять по двору и десяти минут. Влетела во двор на своем «порше» разве что не с сиреной. Затормозила возле меня и, перегнувшись вправо, распахнула пассажирскую дверцу.

— Рассказывай, — сказала она, когда я шмыгнул к ней в машину. — Во-первых, как ты?

— К бою готов.

— Да. Теперь вижу. Признаться, ожидала встретить здесь трясущегося от злобы психа. Ничего не соображающего. Ни на что не способного. А ты молодцом! Какие соображения?

— А никаких, — улыбнулся я. — Надо идти туда и задавать вопросы.

— И получать ответы! — едко расхохоталась Алина. — Флаг тебе в жопу! Хотя идти туда, действительно, надо. Вместе?

— Да. Ты прикроешь. Что привезла?

Алина перегнулась назад и протянула мне «Каштан». Себе оставила «Беретту», на которую навинтила глушитель и, ничтоже сумняшеся, засунула ее в карман нарядного розового пиджачка. Из кармана наружу торчала черная рифленая рукоятка. Алине это было до фонаря. Да и на самом-то деле, не по Петергофу же нам разгуливать в день открытия фонтанов.

— Пошли, что ли?

— Припаркуй машину.

— Ага.

Алина зловеще улыбнулась и загнала «порш» на газон так, что и правые дверцы «ауди» было теперь не открыть.

— Мелкие пакости, — прокомментировала она. — Мне, правда, тоже придется помучиться. — И без каких-либо заметных мучений выбралась из машины через пассажирскую дверцу.

Обзвон осетинских квартир мы начали с той, которую я подверг нападению несколько дней назад. Я минут пять, как исступленный, жал на кнопку около двери и вслушивался в тягучие жалобы «звонка» — того, что настроен на восточный мотивчик.

Потом — квартира Эмировых. Тоже пусто.

Повезло нам с третьей попытки. Стоило позвонить, как вскоре за дверью зашебуршились, и женский голос спросил.

— А вы кто?

Хозяйка уже успела глянуть в глазок и рассмотреть глупо дыбящуюся Алину. Я в этот момент стоял в стороне.

— Соседка снизу. Здравствуйте, — нахально заявила Алина, и женщина по другую сторону двери купилась. Гостеприимно загремели засовы, и путь в квартиру нам был открыт.

Я не держал никакого зла на эту женщину. И мне было плевать на ее муженька. Маленький Таваури, как мне казалось, был самым тихим и безобидным из всей осетинской компании. Но раз пошла такая пьянка, приходилось выбирать соответствующий способ общения.

В квартиру я зашел первым. Невысокая, начинающая полнеть жена Таваури ойкнула И, встав у меня на пути, раскинула в стороны руки, словно клуша крылья. Она решила не пускать меня дальше. А я решил ее не отталкивать. Даже пальцем не трогать, — зачем зря обижать женщину? Я просто сунул ей чуть ли не в самый нос дуло «Каштана» и дал нюхнуть запаха ружейной смазки. Нюхнула, клуша! Выпучила глаза, взмахнула крыльями и чуть не взлетела, но сразу же успокоилась и состроила яростную гримасу, преобразившись в злющую гарпию.

— Что вам нужно?! Ограбление?! Но я ведь вас знаки — почти без акцента выпалила она.

— Не беспокойтесь, — как можно любезнее улыбнулся я. — Нам нужно только побеседовать с вашим мужем.

— Вот этим? — женщина смело ткнула пальцем в мой автомат.

— Это не для него. — Я улыбнулся еще любезнее. В это время Алина у меня за спиной колдовала над щеколдами и замками, тщательно запирая дверь.

— Странно, — покачала головой осетинка. Меня восхищало ее спокойствие.

— Где он?

— Сейчас выйдет.

Я только открыл рот, чтобы спросить: «Откуда?», как из сортира раздался шум спускаемой из бачка воды, а через пару секунд в прихожей нарисовался и сам Таваури. Увидел меня и окаменел, не в силах оторвать взгляд от «Каштана».

— Пригласите куда-нибудь, что ли. Не здесь же стоять, — сказала Алина, и осетинка, пожав плечами, направилась в сторону кухни.

— Извините, посидим там, — обернулась она. — В комнатах грязь. Мы только вчера отправили на Кавказ детей. Не успели прибраться.

Мне она решительно нравилась, эта дочь гор, которая за всю свою жизнь не прожила в этих горах, наверное, и пяти лет.

— Э-эй, Таваури. Уж не знаю, как там тебя… — позвал я.

— А-арчил.

— …Арчил, приходи в себя, все путем. Сегодня стрелять не будем. — Я подхватил обалдевшего хозяина дома под мышку и поволок за собой на кухню. — Нынче только беседуем. Поня-а-ал? Терки у нас сегодня.