Кезамаа давно смирился с гибелью внучки, дочери и жены, он легко научился обходиться без ног, и ему хватало инвалидной коляски. Куда более глубокий шрам покушение оставило на его психике. Этот шрам постоянно зудел, он не давал спать по ночам, именно он загнал академика в карельскую глушь. Название этого шрама — страх, мания преследования, комплекс потенциальной жертвы. Мысль о том, что охота за ним продолжается, не оставляла Кезамаа ни на секунду, и он решил не жалеть денег на охрану своей маленькой крепости.

Вдобавок к неприступному КПП и пятиметровому забору по периметру острова установили около двадцати камер ночного слежения, с южной стороны остров был окружен специальной сетью против аквалангистов, в воду были опущены несколько высокочувствительных сонаров. Из Москвы на постоянное место жительства и на фантастические оклады прибыли три человека, прошедшие в свое время школу «девятки» и ФСО. Произошли небольшие кадровые перемещения, и три охранника, оказавшись в результате этого лишними, отправились, тая обиду в душе, искать работу на «материке».

Один из них вернулся домой в Петербург, где спустя ровно два года его, спившегося и безработного, отыскал Персивачъ Голоблад. Вся информация обошлась англичанину в двести рублей, к которым он от себя добавил бутылку водки. Водка, должно быть, оказалась бодяжной. Во всяком случае, тело бывшего охранника академика Кезамаа найти на следующий день в комнате одного из метростроевских общежитийсо всеми признаками отравления метиловым спиртом. Шел июнь 2000 года…

К этому времени Персиваль Голоблад занимался проблемой Луценко и Кезамаа уже два месяца. И успел прийти к заключению, что либо кто-то решил свести с ним счеты, либо в Лондоне не успели подумать, прежде чем спустить ему такое задание. Такое! — заведомо невыполнимое одним человеком.

Кое-какие сведения по этому делу Голобладу переправили из «фирмы», кое-что он сумел накопать сам. И, перебирая в голове все это, не мог понять, чего же все-таки от него хотят? Ликвидировать Эрлена Луценко? Да проще добраться до председателя Центробанка России! А Эрлена оставить в покое. Старая дева Макеева оберегает его, точно собственного ребенка, а он, смертельно напуганный еще три года назад, являет собой идеальный образчик объекта охраны. Все места его пребывания, ограничиваются офисом «Пандоры», квартирой в Озерках и квартирой любовницы на улице Шота Руставели. Он ездит на бронированном «мерседесе», не посещает концертов и казино. У него нет семьи и близких друзей, к которым надо иногда заглядывать в гости. За последние годы Луценко ни разу не был в отпуске, не выезжал за границу и лишь несколько раз неожиданно появлялся на один день на острове академика Кезамаа. Окна его квартиры на двенадцатом этаже отлично охраняемого элитного долга выходят на Шуваловский лесопарк, и снайпер смог бы работать по ним разве что с вертолета. Окна квартиры любовницы — аналогичная ситуация — смотрят на бескрайний, заросший кустами пустырь. Здание фирмы «Пандора» хоть и имеет отдельный вход с Октябрьской набережной, но находится на территории режимного предприятия, и Луценко, въехав на эту территорию на своем «мерседесе», спокойно вылезает из машины и проходит на работу, уверенный в том, что здесь-то его никто не подстрелит. И не взорвет. Та же ситуация дома — он садится в машину еще в подземном гараже. То же самое — у любовницы… Казалось, Луценко специально создан для того, чтобы можно было ткнуть в него пальцем и торжественно объявить: «Вот эталон человека, до которого никогда не дотянется костлявая рука киллера. Учитесь, господа бизнесмены, и вы доживете до старости.

Параллельно со сбором информации на Луценко Голоблад занимался разработкой Йозепа Кезамаа. Академик в конце апреля вернулся из очередной поездки на Кубу, где провел уже третью зиму подряд, и сидел на своем острове в обществе прислуги, охранников и компьютера. С его помощью он отслеживал всю деятельность «Пандоры», но этим и ограничивался, ни во что не вмешиваясь и полностью доверяя Эрлену Луценко. Или так только казалось со стороны?

В МИ-6 никто не мог утверждать, что Ке-замаа уже отошел от дел и больше не представляет опасности, В любой момент, а именно в случае смерти Луценко, он снова может взять на себя все руководство «Пандорой» и за несколько месяцев подготовит себе на смену еще одного умненького и делового эрлена. А поэтому в туманном. Альбионе разумно решили, что если болят два зуба, то удалять надо оба. И спустили задание Голобладу. И Голоблад тихо взвыл, вникнув в него и вспомнив, что за двенадцать лет ни разу еще не проигрывал. На горизонте замаячило первое поражение.

И, возможно, провал. Ведь последнее время его не отпускало предчуствие, что ему нацепили «хвост». Который никак не засечь.

Только пустое предчуствие, а его не укажешь в донесении в Центр. На него не сошлешься, объясняя куратору, почему не форсировал ликвидацию Луценко и Кезамаа… И вообще, скорее всего, это просто пошаливают нервишки. Наружку он просто придумал. Придумал! Пора отбросить всю свою мнительность в сторону и наконец заниматься делом.

И Персивачь Голоблад запланировал на 19 июня поездку в Карелию, чтобы на месте оценить обстановку вокруг острова Кезамаа, а если удачно сложатся обстоятельства, то и убрать академика. Накануне он оформил на службе недельный отпуск, собрал снаряжение и провизию, и все воскресенье накануне отъезда колесил по дворам и улицам Питера в надежде все же определить наружку. Пустое! Либо эти ребята были асами в своем деле. Либо эти ребята просто не существовали в реальности. Персивалъ очень хотел верить во второй вариант. И он. заставил себя поверить в него. И утратил чувство реальности. И проморгал появление позади «хонды» огромной «тойоты лэнд круизер». Менее чем за минуту до того, как двенадцать пуль из автомата Калашникова буквально разрезали напополам его тело. В результате чего пришлось отправляться в неуютные лабиринты неведомого пространства.

На рандеву с Ярославом Пивцовым.

В Пяльму я выехал в восемь утра. Невыспавшийся и злой. Злой оттого, что бросил курить. Невыспавшийся потому, что у меня сегодня ночевала Алина.

Накануне, забрав ее в пять часов вечера около любимого вытрезвителя, я доехал до своего бывшего дома на Ленсовета и нахально припарковался прямо напротив подъезда рядом с «мерседесом» Салмана, благо стекла у «мицубиси» были затемнены и разглядеть меня через них было почти невозможно.

— Запоминай всех, кого буду показывать. — Я перебрался на заднее сидение машины. — Надеюсь, у тебя хорошая память на лица?

В ответ Алина подняла вверх большой палец.

— Отлично! Я знал, что не ошибусь в тебе, милая девочка. Так вот, наблюдай, запоминай и внимательно слушай, что тебе расскажу.

У нас была уйма времени, и я не спешил, в течение часа расцвечивая историю с осетинами всевозможными, казалось бы, незначительными, подробностями. Кто его знает, вдруг пригодятся? Я подробно описывал житие непутевого алкоголика-мужа, впоследствии сосланного на огороды; его несчастных, измученных невзгодами дочек; его жены, сбежавшей к более благополучному соседу по коммуналке. Салман в свободное от торговли бодяжной водкой время строил свои злодейские козни, мечтая заполучить красавицу-Ларису в наложницы. За его спиной таилась группа поддержки в лице отца, маленького носатого Таваури и, главное, неизвестной мне «крыши», за небольшую мзду готовой разорвать семью несчастных Пивцовых. А Пивцовы тем временем затаились в своей коммуналке и мелко тряслись от страха за неизвестное будущее.

— Сюжетец для индийского боевика, — перебила меня Алина. — А скажи, Слава…, Ведь этот муж-алкоголик — ты?

— И хватило же ума такое подумать! — Я приправил свой возглас несколькими каплями возмущения. И добавил, на этот раз с. горькой усмешкой. — Неужто похож?