Да, взял за сердце, взял.

На удивительном четвероногом, ставшем поистине членом семьи двух престарелых пенсионеров, сосредоточилась теперь вся их привязанность, которую они прежде дарили сыну. Все-таки живое существо, которое может приласкаться, ответить теплом на тепло. И даже если бы он не совершил то, что совершил, все равно он дороже дорогого, с ним они не расстались бы ни за что.

До этого жили, в общем, довольно уединенно; теперь стали чаще выходить из дому, встречаться с людьми. Но без собаки — никуда.

И когда поехали на отдых по путевке, тоже взяли Брыки-Брыки с собой.

Брыки-Брыки (будем называть его так, ибо это больше всего подходит к нему) на лоне природы раскрылся еще полнее.

Оказалось — умеет нырять. Может нырнуть за костью, за камнем. За лодкой плывет хоть пять километров, «стилем кроль». Выставит нос, сопит, отдувается и плывет, энергично работая лапами.

Там, на лоне природы, поджидали и самые серьезные испытания…

Раз повстречались с лосем. Он зашел на территорию Дома отдыха. Марта Аникьевна и Виктор Андреевич зовут питомца — не идет. Глядь, а лось и собака кружатся на лужайке. Красавец сохатый — громадный, рога тяжелые! — старался либо боднуть, либо ударить передними ногами и все поворачивался корпусом к Брыки-Брыки, а тот с упрямством и сноровкой, достойными его породы, пригнув голову и отвесив брыли, сопя, старался зайти сзади, чтоб вспрыгнуть противнику на загривок.

Смел, смел. Настоящий бойцовый пес. Дает себя знать кровь булленбейцеров, применявшихся в старину в Германии и некоторых других странах для травли быка. И ухватки те же.

Их разогнали. Лось, оглядываясь и не очень пугаясь присутствия людей, неторопливой отмашью пустился к лесу. А пес еще долго сердито сопел и пыхтел, порываясь преследовать.

Хуже вышло знакомство с коровами. В стаде оказался бык. Он первый заметил собаку и, видимо приняв за волка, пошел на нее. Брыки-Брыки лучше бы отступить. Он — тоже в бой. Отваги — через край. Сам напал на быка (опять сказались предки-быкодавы!). Коровы со всех сторон зажали бокса. Виктор Андреевич, свидетель этой сцены, перепугался: пропал пес! Но Брыки-Брыки своим обычным приемом вспрыгнул на спину одной рогатой противницы, потом — другой, да так, по спинам, невредимый, и вырвался из кольца.

А вскоре произошла и та, роковая встреча, памятная на всю жизнь…

День был чудесный. Солнце грело, от земли исходил одуряющий аромат, бабочки перепархивали с цветка на цветок. Незаметно Виктор Андреевич и Марта Аникьевна забрели в глубь леса. Брыки-Брыки по обыкновению бежал впереди, принюхиваясь к встречным предметам, порой почти скрываясь в гущине трав.

Марта Аникьевна отстала, собирая ромашки. Виктор Андреевич увидел подберезовик, нагнулся, чтоб его сломить, и в тот же миг что-то тяжелое, мохнатое совершенно бесшумно внезапно обрушилось на него, свалив, подмяв под себя.

Это была рысь. Затаившись на суку, она уже давно следила за жертвой, выжидая, когда та приблизится на доступное для прыжка расстояние. Виктор Андреевич не успел ни закричать, ни защититься. Он чувствовал лишь, как зверь терзает, давит его всей тяжестью. Острые когти расцарапали лицо, проникли под одежду[24].

Но это продолжалось, быть может, лишь секунду-две, а может, и какие-то доли секунды — время перестало существовать. Раздалось яростное рычание, рысь зашипела, как шипят в драке все кошки, но только во много раз сильнее, и оставила Виктора Андреевича, атакованная Брыки-Брыки.

Собака и зверь сплелись в один клубок. Если рысь старалась как можно больше шуметь, чтоб испугать противника, подбодряя тем себя, то боксер действовал совершенно безмолвно. Вот когда в полной мере проявилась его знаменитая хватка, которую, очевидно, не случайно назвали мертвой и которая напоминала о себе еще тогда, когда он держал соседку за руку. Сейчас Брыки-Брыки впился в шею рыси. Она таскала его за собой, старалась сбросить, но он висел на ней, как капкан. Если бы даже хотел, он все равно не смог бы разжать сейчас челюсти. Но, конечна, не инстинктивная привычка к крепкой хватке, свойственная короткомордым собакам, а извечная преданность человеку привела его в такое состояние. Человек взрастил собаку — теперь она боролась за человека.

Виктор Андреевич поднялся. Лицо его было залито кровью, рубашка порвана, ноги подламывались. Он хотел кого-нибудь крикнуть, позвать на помощь хотя бы Марту Аникьевну, но голос пропал. Страх, необоримый, подлый страх охватил его, сжал тисками грудь. Бежать, спасаться! Успеть отвести от себя гибель, пока доблестный Брыки-Брыки мужественно сражается с врагом. И, шатаясь из стороны в сторону, как пьяный, хватаясь за кусты и ветви деревьев, чтобы не упасть, Виктор Андреевич поспешил прочь от этого места… Скорей, скорей, пока рысь снова не набросится на него!

Недаром он всегда считался сугубо штатским человеком; даже на мирных занятиях в строю не умел повернуться как нужно, в жизни не обидел и мухи. А тут такая передряга… И более храбрый мог растеряться и спасовать.

Он остановился, услышав испуганный возглас жены:

— Что с тобой?! В каком ты виде! Что там за шум? Побледневшая Марта Аникьевна бросилась к мужу и замерла, с полуслова поняв, что произошло.

— Пойдем скорее… — сказал Виктор Андреевич.

— А как же он?

— Он все равно погиб… Слышишь, он даже не лает…

— Нет, нет, мы не имеем права его бросать! Как ты можешь так говорить? Мы должны что-то сделать для него…

Виктор Андреевич обрел, наконец, мужество. Близость Марты Аникьевны немного успокоила его. Но он еще медлил, не зная, что предпринять, напряженно прислушиваясь.

Шум схватки прекратился. Стало тихо. И вдруг они услышали жалобное повизгивание. Израненный, полуослепший, Брыки-Брыки — их любимый Брыки-Брыки, говоривший «мам-ма», Брыки-Брыки, приносящий счастье, — полз на животе. Он полз, оставляя за собой кровавую полосу. Задние лапы волочились, он полз лишь на передних. Он одержал победу, придушил рысь, но какой ценой!…

Старики кинулись к нему. Трясущимися руками Виктор Андреевич стал ощупывать израненное животное.

— Как мы его понесем?…

— Сними макинтош…

Расстелив макинтош, они положили на него Брыки-Брыки, а он еще благодарно лизнул их; затем, взявшись с двух сторон за концы, осторожно приподняли и понесли.

Но он был тяжелый, а они от всего пережитого совсем лишились сил. Тогда они опустили ношу на землю и потащили волоком, один — за один конец подстилки, другая — за другой, стараясь выбирать дорогу поровнее, а Брыки-Брыки, все еще тихонько поскуливая и вздрагивая, как в ознобе, постепенно затихал…

— Будет шторм! Такими словами встретили нас знакомые на пляже. Мы с Александром Павловичем отдыхали на Южном побережье Крыма.

Действительно, на флагштоке, где обычно болтался указатель погоды, вывесили предупредительный сигнал. На берегу валялось множество медуз, выброшенных морем. Красивые и почти прозрачные в воде, похожие на ритмично пульсирующий колокол, на суше они выглядели совсем иными. Умирая, они синели и превращались в бесформенные комки слизи. Медузы выплывают, говорят, тоже к шторму.

Сентябрь на Черноморье красочен и великолепен. Щедроты юга — они и в ласке жаркого солнца, точно не желающего признавать, что впереди зима, и в неге словно вздыхающего украдкой моря, и в яркой пестроте, в ароматах, в многолюдье фруктового базара. Направляясь на пляж, мы обязательно заглядывали туда. Помимо чисто практической цели — захватить с собой фруктов (чтоб хватило на весь день лежания на песке!), это — и эстетическое зрелище. Кто из отдыхающих не любовался им!

Право! Вспомните: спелые персики так и манят румянцем своих пушистых щек; раскусишь — и словно мед источает их нежная мякоть; будто изморозь покрыла гроздья иссиня-черного винограда с терпким запахом и вкусом и благозвучным названием «изабелла»; аккуратными пирамидками разложены яблоки всех сортов, гранаты, груши… Говор покупателей, зазывные выкрики продавцов… Тут же пьют мацони — кислое молоко; тут же пробуют из бочек хванчкару — отличное привозное грузинское вино, за которым знатоки специально ездят в Батуми, не уступающее знаменитым разливам Массандры; тут же щелкают орехи… Все это своеобразно свое, южное!