Нудно Кощубею государственными делами заниматься. Да и изобретать, честно признаться, надоело. Вот изобрел новую казнь: приговоренному предлагается на выбор корзина горячих с пылу-жару семечек в кальсоны или задница с медом. Большинство выбирает задницу. Дескать, и на воле лизали, почему же в тюрьме не полизать? Ан нет. Не чужой зад медом намазывается, а преступный.

Засим которжанина помещают в дупло, так, чтобы только оголенный тыл двуслойным пряником наружу под северное сияние. Ну, пока филеем непохабно интересуются мухи и пчелы — терпимо. Но потом на поляну из дебрей выходит медведь и, охальник, думает, что набрел на дикий улей…

Изобрел колдун такую казнь, да вдруг вспомнил, как самого кошки на столбе полосовали. Выходит, не такое уж оригинальное изобретение. Совсем закручинился колдун.

И кликнул Пурилиса, по холостяцки утюжившего любимый черный костюм.

— Слыш, Пурилис, у меня такое ощущение, будто все силы тьмы ополчились против моего самочувствия. Будто бреду я густым мрачным лесом. Ветви заслоняют светило. Из зарослей хищные рожи таращатся, зубами щелкают. У тебя такое бывает?

— Бывает, — вздохнул секретарь. — Только у меня с позволения бога виноделия еще и руки тогда трясутся.

И эта сцена беседы совершенно не напоминала картину «Три богатыря». Просто встретились два уставших человека и беседуют. Слово за слово. Авось что путное мелькнет. А как бы вы хотели? Непревзойденный Айгер ибн Шьюбаш, мудрый, как пентиум последней модели, говаривал: «Очень трудно искать в темной комнате черную кошку, особенно если оплата не повременная, а сдельная».

— И что же ты в подобную тяжелую минуту предпринимаешь? — подозрительно поднял веко хозяин: не скрывается ли в словах слуги намек на неприятное приключение?

— Это вам по сану не подходит — развел руками верный секретарь.

— Так что же, — обхватив голову ладонями запричитал Кощубей, — Выхода нет?

— Есть, — кротко ответил гитарист. — И я знаю человека, способного облегчить вашу участь.

— Смертный, назови имя этого человека! — с надеждой, но и не отметая подозрений, взмахнул дланами помазанник Перуна — Скорее, да подтолкнет змееязыкий Чернобог тебя в трамвае наступить на ногу Шварценеггера.

— Поскольку это — государственная тайна, не могу не проговориться: Этот человек — я.

Кощубей посмотрел на парня с недоумением. А тот, нимало не смутившись, извлек из кармана зеркальце в резной оправе, свидетельствующей о знакомстве резчика с творчеством дадаиста Мориса Дюшана.

— Вот, купил по случаю у одного знакомого цыгана, да накажет этого спекулянта бог-сокол Финист вечным бодуном. Вещь импортная, ей цены нет. Только не глядите вы, мистер, словно у меня крыша поехала. Это зеркальце не простое, а волшебное. Стоит только сказать: «Зеркальце, ты — дрянь», и оно: «Ах, это я — дрянь?! А вот твой лучший друг…» И всю правду расскажет.

— Нет у меня друзей, нет равных мне на свете, — то ли с тоской, то ли с пробуждающимся интересом буркнул колдун, да не потревожит сон его скромности сие громкое заявление.

— Ничего страшного. Скажите зеркальцу, чтобы оно ни в коем случае не показывало заседания Государственной Думы, и будьте уверены, что через пару дней вы станете узнавать депутатов в, извините за грубость, лицо. Только не забудьте почаще зеркальце называть «дрянью».

— А ну-ка, — Кощубей выхватил зеркальце: — Терпеть не могу программу «В темя». Прибери Морена их спонсора.

— Как уже сообщал наш специальный корреспондент, — известным, будто номер своей квартиры, голосом диктора заявило в ответ зеркальце. — Разрушив Мордорворот, отряд лихих казаков под предводительством непобедимого Бромолея двинулся на Мутотеньск Берендейский…

На экране диктор сменился картинкой. Горячее солнце, горячий песок и когорта перемалывающих этот песок ногами свирепых козаков с помповыми ружьями наперевес. Внезапно изображение прервала реклама женских прокладок, с которыми всегда тепло и сыро.

— Вы не видели мой новый чемодан из бобровой шкуры?.. — Передернул ножками, как шулер картами, секретарь на грани истерики.

— Не мельтеши — отмахнулся зеркальцем колдун и налинеил морщинами лоб. Лоб стал похож на детский рисунок «Море».

— Батюшка, отец родной, отрекитесь, умоляю. Да не потревожит из-за нас писарь «Книгу мертвых». Слыхал я про этих казаков, не люди, а пираньи, а мы супротив них едва человек сорок сможем выставить. Штрафбат из уголовников. А они полковую кассу вскроют, да на вражью сторону переменутся!!!

— Не мельтеши, — Кощубей положил зеркальце у фикуса, загадочно, как директор общества с ограниченной ответственностью, улыбнулся, вырвал одну волосинку из бородавки на ухе, другую из-подмышки, скрутил их вместе, поджег и произнес нечто десятиэтажное, начинающееся: «А чтоб, мать вашу, вас всех…» Читателю, небось, любопытно, что же там такое произнес колдун?

А ничего особенного. Заклинание. Чтобы от него освободиться (вы помните магическую теорию?) бедному козачеству следует сделать сущий пустяк: одна порция лигитимного секса, но в том-то и коварство чародея, что в заколдованном виде сие бойцам не под силу, да обеспечит их Велес подходящей случаю теорией о смысле жизни.

— Клянусь любимой страницей из «Слова о полку Игоревом»: не терплю шоколад, — глядя на прокуренных пылью ста дорог, загорелых до черна казаков, молвил старый гриф.

Остальные, сидящие на ветке высохшего дерева, птицы согласно закивали. Выяснилось, что кто-то не любит рыжих, кто-то голубоглазых, а кому-то пофиг.

Солнце проколотым колесом застряло среди серого от перегрева асфальтового неба. Пить хотелось так, что попадись на пути бензозаправка, хлебнули бы высокооктанового. Песок скрипел на зубах ксилитом. Песок превращал скромную одежду в модели Версаче из крокодиловой кожи. Песок простирался до горизонта неубранной после гулянки скатертью. И тем не менее настроение у братанов было безжалостно веселое, словно им удалось заставить вертеться электросчетчик в обратную сторону.

Задай кто-нибудь Бромолею вопрос: «Нет ли у вас ощущения, что в какой-либо иной деятельности вы не успели попробовать свои силы?», получил бы по голове. А ведь самое время было устроить вечер подобных вопросов и ответов. Да научит Белобог наше начальство правильно понимать наши шутки.

— Стоять! Привал! — скомандовал Бромолей.

Предвкушая, какая ее ожидает пылкая ночь, княгиня Озноба, хлопая ресницами, как мотылек крыльями, зашла за бархан по зову организма. О, пресвятой Ниян,[17] спаси и предохрани!

Справилась. Вышла из-за бархана.

А войска-то и нету. Нет войска, а вместо него пустыня усыпана огромными жирными… Огромными жирными лоснящимися на солнце пенисами. И яйца, как в фильме «Легенда о динозаврах». Сколько солдатушек было, столько теперь этих пенисов валяется. И каждый размерами с человека. Так что, выложи их в одну линию — получится газопровод «Дружба».

Подходит ошарашенная, оторопевшая, огорошенная, рот бубликом, княгиня, вдова по электорату, ближе. И что же? Скраю у каждого «предмета» в кудрях, как в малиннике, по маленькому человечку шевелится. О, пресвятая Исида, все человечки узнаваемы! Вот этот — уменьшенная копия Ай-Булака, чьи стихи звучали сладкой песней он еще так забавно ловил ртом сосок — как рыба воздух; а тот — Сумбурун, сторонник вычурных поз; а вон Ухум Бухеев, возбуждавшийся от малейшего касания, как противоугонная сигнализация. Словно ребята, со своими прибамбасами местами и размерами поменялись.

Вдова рвет на себе волосы, катается по песку — это менее больно, чем рвать волосы.

Догадывается вдова, чьих рук дело. Видать, никто ей не поможет трон вернуть. Видать, самой надо. А она же — слабый пол. Ох ты, доля женская, ох ты, доля тяжкая.

Но, чу! То не сотовые телефоны зазвонили, то не чайники на кухнях закипели, то в душе героини переворот великий наступил. Треснули старые идеалы, как танкер на большой волне. Поняла вдова, что не с тем начальным капиталом вступила в биржевую игру. И улыбнулась мучительно страшно.