Пурилис давно хотел попробовать себя на большой сцене, тщеславный, как депутат.

— Этот бокал, — громко сказал секретарь, — я поднимаю за здоровье молодых. Это мой первый тост.

Все вдруг зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась. Какой-то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Гости звонко чокнулись. Одоленьский на радостях осушил полный водки «Менделеев» полученный за первое место по плаванью в мутной воде кубок, да окажется наш волхв в полях вечной охоты в шкуре ондатры.

— Следующий бокал я поднимаю за виртуальную реальность. Это мой второй тост, — сказал секретарь громко. — Больше тостов не будет. Эй, Боян Корытыч, тебе сигареты «Магна» оптом по цене розницы не нужны?

Гости чокнулись. Копчик осушил. Пользуясь моментом, колдун выскользнул из зала, как сквозняк.

В коридоре никого не было. Только верноподданно маялся на посту у дверей номер пять часовой. Кудахтнулось в стороны и снова сшиблось лбами эхо торопливых шагов.

— Занято, — сочувственно объявил часовой колдуну и был превращен в топор. Возможно, оставшуюся после фокуса вдову и троих детей обрадует, что из супруга получился не какой-нибудь лапотный, а высоколегированный топор канадских лесорубов марки «Бош».

Князь скользнул внутрь, нанес с плеча два лихих удара по женским черепам: ХРУСЬ-ХРЯСЬ. Какой интересный звук получился! Словно зимой по свежему снегу. (Соню — чтобы без свидетелей), наспех посрывал драгоценности, имитируя ограбление, выбежал на двор, перепрагнул через отмокающего в луже сантехника, спрятал камушки, чтоб не промочить, под лежачий камень, топор забросил в Днепр-Славутич с громким «плюх!» и вернулся к народам. Руки в кровище по локоть.

Каким-то образом народы в зале уже знали о внезапной кончине девицы Мутузы Гудроновны. И пили за упокой. А может, причиной повальной грусти послужила только что исполненная песенка секретаря:

— Тост номер два, — скомандовал Дрочилис, принимаясь платочком вытирать брызги крови с лица любимого владыки. Свое обещание — не говорить больше тостов — он, как видите, сдержал, хотя злобные незнатные жрецы и предсказывали ему безвременную кончину по истечении гарантийного срока годности батарейки «энерджайзер» в розовом зайчике, да подарит музыканту богиня счастья и удачи Доля доброго инвестора.

Дворцовый интриган Копчик Одоленьский понял, что не удалось окрутить князя с собственной дочкой, что зря согласился купить партию крупы, скрипнул зубами, сплюнул в сердцах и начал приставать к парочкам, предлагая «троеборье».

В конце праздника он пьяно хныкал в углу, бубнил: «А вы знаете, как тяжело, когда некуда больше идти?» — и утешался тем, что отныне будет знать, почему в три часа ночи дочери все еще нет дома.

После бала Кощубей резко переменился. Он превратился в домоседа. Намеки на возможные приключения вызывали в нем одну лишь досаду. Отсутствие намеков — подозрение. Отныне князящего колдуна с внешним миром соединяла тонкая ниточка — этой ниточкой был Пурилис.

— Вот была у нас княгиня… — слегка заплетающимся языком промямлил Пурилис.

— Это такая пышная блондинка? — заволновался верховный жрец-волхв Одоленьский.

— Нет. Пышная блондинка — это Чичелина.

— Тогда такая высокая-высокая? — мечтательно закатил глаза культработник.

— Нет, это статуя Свободы.

— Тогда не помню, у меня склероз. Не понимаю, чему вы радуетесь?

Описываемая сцена совершенно не напоминала выдающуюся картину «Три богатыря».

— А что поделывает наш любимый князь? — не без профессионального интереса в продолжение темы спросил Баян Корытыч у секретаря, протягивая оному стакан виски домашнего изготовления. Обмывалась покупка жрецом зерна.

«Кабы не я, — мелькнула секретная мысль у журналиста, — фиг бы этот выскочка княжествовал».

«А ведь не окажись я рядом, — посетила гаденькая мысль верховного жреца, — Кощубей мог не попасть на трон».

«Обана! — вдруг тюкнула крамольная идея Пурилиса. — Не случись я под рукой, другие бы нынче вензели на монетах чеканились».

— Да. Не собирается ли наш глубокоуважаемый владыка сделать для родного города что-нибудь полезное? — Верховный жрец вручил собутыльнику банан на закусь. — Например, повысить жалование служителям культа?

Пережитое горе крепко сказалось на внешних данных главного мутотеньского ксендза. Морщины расправились, прекратилось старческое слюнонедержание, и весь он как бы распрямился, приосанился. Ведь не зря в день, когда он родился, было великое смятение на небе и в душе соседа.

Троица расположилась под грибком детской песочницы. Стараниями ЖЭКа грибок был выкрашен в сомнительный цвет, ассоциирующийся с отпечатком губной помады на окурке. Стараниями дворовых собак и кошек песок приобрел тот редкий оттенок, который вызывает спазмы зависти у женщин, мечтающих, чтобы их называли «пепельными блондинками». Кончалось виски «Сизая лошадь», денег ни у кого не осталось (во всяком случае все трое в этом поклялись здоровьем горячо любимого шефа), настроение было препаршивейшее. Словно богиня печали, слез и сожаления Деля выкрала у них аптечку, порезал ремни безопасности, а затем расставила на пути восемнадцать гаишников.

Не в кайф было Пурилису. Вернее, равномерно благодушное состояние души периодически прерывалось приступами неконкретной тревоги, как прерывается рекламными паузами любимый фильм. В сумрачные минуты наведывались вопросы типа «Кому все это надо?», «Где зарыта собака?», «А был ли мальчик?». Хотелось зажмуриться, свернуться калачиком и сосать указательный палец. Даже великий Айгер ибн Шьюбаш, окажись в подобной ситуации, ничего бы не смог посоветовать, а только бы сказал: «Зажмурься и соси палец». Ведь по Зодиаку секретарь был Козерогом, а сие значило, что где-нибудь, когда-нибудь рога-то ему поотшибают.

Латинянин Пурилис опрокинул стакашку, зажевал скользким, как мыло, бананом:

— Князь? В палатах белокаменных сиднем сидит. — Секретарь решил удержать в тайне, что этой ночью обиженный на весь свет князь-колдун превращался в малярийного комара и летал пить кровь у подданных, да отнимет у него Лютояр охотничий билет. — Подобно аглицкому сплину известна праславянская хандра. Худо ему, мается. От скуки всякую дребедень изобретает. А я вот решил рок-группу организовать. Ищу клавишника и ударные. Хотите?

— И что же он такого изобрел? — Корытыч вытащил блокнот.

— Коммерческая тайна. — Пурилис выразительно кивнул на пустой, как взгляд стрекозы, стакан, встал и, оставляя на грязном песке многозначительные отпечатки подошв лаковых штиблетов, пошел во дворец. Обиженный.

— Эгоист, — сквозь зубы процедил газетчик, искренне причислявший к эгоистам всех, не желающих сотрудничать с ним бесплатно. Жрецы предрекали Баяну Корытычу смерть от «Виндоус-2000».

Секретарь не соврал. Кощубея мучила тоскливая, паршивая болезнь — скука. Ни наложницы не развлекают: плюс-минус — строение тела у всех женщин одинаковое. Ни интригующие министры (в смысле: не привлекательные, а подлые). С утра по телевизору гимнастика. Диктор бодрый, как кофейник, и опрятный, как ординаторская палата. Лучше уж вместо телека на свой палец смотреть. Посмотрел. Надоело.

В это утро колдун не верил, что зачатие ребенка, посадка саженца и постройка дома могут отвлечь настоящего героя от борьбы за права человека на счастье. И даже если к дому приладить сарай, завести корову и начать выращивать тюльпаны на продажу, счастье не явится. Гадюка. Кощубей бы с удовольствием взял нож и застрелился, но легче на душе не станет.