Так закончилась первая ведомственная война в Мордорвороте.

Палило солнце. В кумысной очереди бойцы невидимого фронта отмечали победу. Верблюд отравился кошачьим «пофиганом» и откинул копыта. Хотя справедливости ради следует уточнить, что его кислотно-щелочной баланс остался в норме. Ничто не предрекало надвигающуюся на город беду.

Не желая мучить безделием своих тринадцать бравых, как часовые стрелки в полночь подручных, в ставку Бромолея явился Бухеев с папкой документов, да расточит Белобог газовый пистолет его мышления под боевые патроны мудрости. Где на фактах, а где на пальцах министр промышленности доказал первому лицу стойбища, что так жить нельзя, что оборудование устарело, как малиновый пиджак, производительность труда на нем себе дороже, да и остальная недвижимость ни к черту. И проще снести да новое отгрохать, чем латать. Доводы звучали убедительно.

Армия с уборки была переброшена на снос. Армия была недовольна. Дело в том, что зернышки ковыля очень маленькие. И собирать маленькие зернышки на следующий день после сева, чтоб обеспечить какое-никакое пропитание, очень-очень-очень нелегко. А тут еще вокруг, как угорелые, носятся соглядатаи. Трудиться мешают. Армия была обозлена.

И когда армии у кумысного ларька достался хвост очереди без всякой надежды на кружку кумыса, ибо теперь шпики пускали своих без очереди, армия возмутилась. Сносящие определили ларек, как промышленный объект, и снесли вместе с заводами и фабриками. Так и не доставайся кумыс никому.

Тогда уже возмутились рыцари плаща и кинжала. В начавшихся уличных боях обе стороны геройски уничтожили друг друга, а заодно и оставшиеся промышленные объекты. Тяжелораненые перекликивались, умирая:

— Толян, прикинь, мне на халяву вырезали апендицит и гланды!

— Обидно, да? — возмутился самый молодой козак. — Они должны были оказать какое-то сопротивление. Я так не играю.

— Терпи, сынок. Это война. Грязная война, — положил ему руку на плечо Ухум Бухеев. — Я знаю, что говорю. Слыхал о Мертвом море? Так это я его…

— Ес! Мы сделали это. Мы сровняли город с землей! — доложили шестнадцать вояк своему командиру через тридцать минут после начала демократии.

— Это просто кайф, — похвалил, встав с ненужного отныне трона, экс-президент. — В норматив уложились. Десять минут на перекур, и через пять минут построиться на плацу.

Не чирикали воробышки, испуганные упорхнули. Стояла прекрасная испепеляющая жара. Запах свежей крови будил инстинкты у осмелевших помоечных котов. Запахи оскверненного домашнего очага: аромат недоваренного супа, дух невымытой посуды, вонь от замоченного, но так и не выстиранного белья глушил проснувшиеся у помоечных котов инстинкты. Понимающему толк в живописи эта картина напомнила бы одно место из оперетты товарища Дунаевского «Вольный ветер». Но для пожарника разница между роялем и скрипкой состоит в том, что если поджечь эти оба предмета, на рояле еще долго можно будет играть.

Над телом убиенного супруга горько рыдала смертельно раненная сотрудница тайной полиции:

— Ему десятого должны были выдать зарплату!

Над трупами роились мухи. Пыль медленно оседала на руины, пыль вьюжила, гарь. Из-под земли доносился мерный гул ударов: зэки продолжали вести канализацию. Озноба радостно замахала из окна единственного уцелевшего в городе здания приближающемуся отряду отчаянных рубак. За ее спиной лейтенант Моголь со слезами на глазах и пачкой денег в руке восьмой раз убеждал мистера Шварка Хлопса и потомственного Доктора Хватсона в том, что они ничего не виделия.

«Вообще-то я — дура», — подумала луноликая: «На фига было город разрушать? Какая разница, в котором городе княжить?», — но не огорчилась. Ведь вокруг лежало столько в прошлом законопослушных граждан, которым было несколько хуже.

И все-таки существовал один исконный мордорворотец, искренне радующийся гибели родного селения: начальник таможенного поста отставной майор синьор Перхучо.

— Але, подружка, принимай заказ, — весело рявкнул довольный собой, как укравший гранату со склада старшина Полищук, загорелый атаман-бригадир.

— Недурственно, весьма недурственно, — благосклонно улыбнулась вдова. — Переходим ко второму упражнению. Негоже мне желать смерти ближнего, но некий господин заявил, что нам двоим на этом свете тесно. И я, как дама, требую, чтобы он оставил себя в покое первым. Плохо, коль мне приходится поступаться принципами и желать смерти постороннему человеку, но в данный момент этот господин за моей спиной. И пожалуйста, не надо чтобы он мучился. Недолго.

А знаменитым сыщикам героиня заявила:

— Господа, вынуждена вас оставить, выхожу замуж за национального героя — неизвестного солдата.

Лейтенанта Моголя извлекли на свет божий, к каждой ноге привязали, рассчитав требуемый вес зверюшек, по каменному сфинксу. И, приговорив в соответствии с законом всемирного тяготения, голой задницей посадили на одиноко маячившую скраю от бывшего града пирамиду. В течение какого-то времени, дня — двух, Моголь натянется на пирамиду, как… каждый думает в меру своей распущенности.

Командир козаков посмотрел на дело рук своих и рук соратников, смахнул пот и дружелюбно обратился к посаженному:

— Братан, ты первый белый, который мне понравился. Да превратит Сигур в бою твой маскхалат в люминисцентную спецовку ремонтника дорог.

По своему эмоциональному накалу произошедшее напомнило Ознобе, вдове по опыту и прекрасному знатоку творчества не дожившего до наших светлых дней австрийского народного композитора Моцарта, рок-оперу «Война миров».

Сфинксы загадочно улыбались.

Командор поинтересовался третьим желанием невесты, и когда узнал, что придется шагать в Мутотеньск-Берендейский и свергать колдуна, ничуть не расстроился. По его словам, поспешность (это он на свадьбу намекал) нужна только при ловле блох и, ясен перец, при расстройстве желудка. Великий же мудрец Айгер Шьюбаш в подобном случае говорил: «Если женщина вас о чем-то попросила, это только начало. Узнайте сразу, сколько она хочет в месяц». А когда мудрец оставался один, он добавлял: «Многие берут на себя смелость утверждать, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок, но никто не дерзает уточнить, с какой стороны вход».

А наша Ознобушка Козан-Остра, вдова при всем — при том, упоенно лепетала про свою родину:

— Земля в Мутотеньске богатейшая, ее даже наркоманы нюхают. Злата-серебра на квадратный метр жилой площади немеряно…

О судьбе же великих сыщиков будет сообщено дополнительно. Скажем пока только, что Хлопс некоторое время очень интересовался, выжила ли старушка-свидетельница, а когда узнал, что — увы, — успокоился.

Солнце каплей пота сползало за шиворот горизонта. Козачкам очень хотелось окопаться — а вдруг наткнешься на воду? Хлопцы вспоминали бабушкины сказки про Снежную королеву и Кота в сапогах (там есть место, где младший брат с легкой руки кота тонет в реке). Бойцы не верили в сказки. В этот день они даже не верили, что на свете существуют ветры и дожди. Бойцам приходилось нелегко, их помповые раскаленные ружья самопроизвольно постреливали.

Отряд отошел достаточно далеко. Руины и одинокий зуб пирамиды растаяли за могучими шоколадными от загара спинами. Сюда даже не долетали стоны Моголя. И когда дорогу перегородил полосатый, как матрац, таможенный шлагбаум, бравый атаман Бромолей определился:

— Будя на сегодня. Привал. Форму одежды ликвидировать по каждому недостатку согласно регламенту.

Отставной майор вышел на пышущий жаром свет божий и с напускным добродушием Дракулы кратко изложил бойцам свои права и обязанности. Нельзя сказать, что он остался доволен последовавшей реакцией. Хотя повезло ему больше других, несмотря на то, что другие не участвовали. Да притормозит ветер Баргузин сайгаков его зарплаты на полгода.

Когда вопрос с таможенным досмотром был улажен, то есть поддерживаемый верным подчиненным майор Перхучо похромал, отхаркивая кровью, прочь, перед братвой встал вопрос о ночлеге.