— Волоки, — придвинул Сергей навстречу напарнику груз, — И сразу же уходим. А я пока старого дружка проведаю. — Пепел вернулся в личные апартаменты лысого.

Кое-что здесь изменилось. Например, были выдвинуты ящики стола, и по ковру стелились пестрые местные денежные купюры. Еще была вспорота циновка, прежде занавешивавшая окно. А через это окно проникшая негритянская принцесса прилаживала на пояс вместо самодельного ножика солидный трофейный кинжал.

— Ойра мути, бана хура се мути пряху, — с самым серъезным видом заявила красавица.

— Понимаю: «просить — позор, почетно красть». И не возражаю, — Сергей сдернул с вешалки пятнистую хлопчатобумажную куртку военного покроя, — Одевайся, невинное дитя пампасов, будешь у нас за проводника.

Негритянка без споров тут же напялила предложенную одежку, кажется, принцесса уже начала понимать его с полуслова.

— …Это русское слово, которое говорят после того, как тебя чуть не укусила ядовитая змея, — смущенно принялся объяснять Витась негритянской принцессе, — Но его запоминать не надо. Давай попробуем сначала. Попугай — грула. Пальма — нуху, лиана — гнунга.

— Момо бонини гоа, — задумчиво пробормотала негритянка, — Ута гобу села яноа.

Витась вздохнул и, полуобернувшись, растолковал Сергею:

— Она говорит, что в их языке тоже есть слово, когда тебя чуть не цапнула змея. Это слово «гоа».

— Наше злее, — фыркнул, замыкающим пробирающийся через джунгли Сергей. А вообще-то, Пеплу уже почти и не требовалась помощь Витася в переводе. Ведь за Пеплом была натренированная карточной игрой до безупречности память. Он уже мог кое-как объясниться с любым аборигеном на жуткой смеси английского и местных наречий, да и нехитрый язык принцессы для него не оставался загадкой.

А вокруг вздымались джунгли. Массивные стволы деревьев, украшенные свисающими орхидеями, стояли, связанные друг с другом сетью перекрученных лиан, словно рабы, прикованные к одной большой цепи. Тропа шла по усеянному неровными валунами руслу пересохшего ручья, и было страшно даже только представить, что здесь творится в сезон дождей. Рубашки на Сергее и Витасе от пота были черные, глаза запали и сверкали пьяным от духоты блеском, распухшие языки скребли небо, и только спутница вела себя так, будто ни чуточки не устала.

Принцесса начала рассказывать, как в их деревню пришли белые люди. Сначала белых было только трое, и они были добрые — одна женщина и двое мужчин. Дарили всем железные ножи, угощали пивом и звали помогать копать землю. Но только никто из деревни не пошел с белыми людьми, потому что те хотели копать землю в Долине, Куда Приходят Умирать Слоны. И белые люди ушли ни с чем. А потом пришли злые белые люди числом, сколько пальцев на руках и ногах, убили двух добрых белых, а жителей деревни заставили копать. А принцесса сбежала, она хотела дойти до Куликоро и сообщить в полицию, но злые белые люди перекрыли дорогу из Нгоролебо в пустыню, да она и сама бы не рискнула без запасов воды отправиться через пустыню, вот и пряталась два дня в заброшенном доме, ожидая неизвестно чего. Она знала, что хозяин почты на стороне злых белых людей. Может быть, она ждала, когда никого не останется на почте, тогда бы позвонила в Куликоро. Пусть Сергей и Витась не думают, она не такая уж дикарка. Однажды отец ее возил даже в Сикассо, в деревне у нее осталось много платьев, годящихся для белых девушек, она умеет носить туфли белых девушек и знает, что никаких лесных духов на самом деле не бывает. Только лесные духи сами не знают, что их не бывает, поэтому все время требуют часть добычи с охотников племени, к которому принадлежит принцесса…

Витась споткнулся о крученный корень и повис на плече негритянки.

— Кара гоборо мбвана фура тинама! — возмутилась красавица, — Мене такуел фаргоме.

— Тихо, я ж нечаянно, — виновато убрал руки Витась и нехотя перевел Сергею, — Мол, я должен знать, что в военном походе все девушки принадлежат только вождю.

Пепел хмыкнул, он и сам кое-как разобрал смысл сказанного. И еще он заметил, что, насколько Витась продвинулся в изучении местного языка, настолько же его ухайдокало путешествие сначала через зловонные топи, а потом по джунглям. Как бы вообще парень с ног не свалился.

А вокруг почву, валежник и даже стволы деревьев усеивали грибы. Они были всех цветов — от винно-красного до черного, от желтого до серого — и фантастически разнообразны по форме. Некоторые имели вид венецианских кубков на тонких ножках. Другие, все в филигранных отверстиях, напоминали маленькие желто-белые изогнутые столики из слоновой кости. Третьи были похожи на большие гладкие шары из смолы или лавы — черные и твердые, они покрывали всю поверхность подгнивших бревен. А иные — скрученные и ветвистые, как рога миниатюрного оленя, — были, казалось, изваяны из полированного шоколада. Одни грибы выстроились в ряды, словно красные, желтые или коричневые пуговицы на манишках упавших листьев, другие, похожие на старые желтые губки, свисали с ветвей и источали едкую желтую жидкость.

— Сколько еще? — скорее не спросил, а простонал Витась, — Мы еще в Судане, или уже перешли границу Конго?

— Не больше пяти минут, — важно ответила негритянка.

— Мы все еще в Уганде, — без раздражения объяснил Пепел.

Эти «пять минут» тянулись два часа с лишком. Русло кончилось, и половину оставшегося пути трое пешеходов брели по вытоптанной слонами просеке. Правда, идти от этого стало еще труднее, приходилось все время вырубать лазы в высокой, прошитой лианами, траве и скользить по прячущимся в этом зеленом аде поваленным стволам.

На исходе второго часа Витась все явственней стал намекать, что их ожидает судьба «трех добрых белых людей». Сергей чуть не отвесил паникеру оплеуху, но оказалось, что на этот раз они действительно почти добрались до цели. Лес перешел в подлесок, а затем и вовсе выродился в разлапистых и крепко ощипанных слонами одиночек. Да и трава здесь росла пожиже, и из нее там и сям выглядывали белые камни, наверное, термитники. Но проверять догадку Сергей не стал, потому что троица дружно залегла на границе джунглей и долины. Иначе их бы мигом засекли и из лагеря, не смотря на то, что начало смеркаться, и с дощатой пост-платформы на ближайшем высоком дереве, где озлобленно расчесывал укусы москитов часовой.

Лагерь раскинулся впереди в каких-нибудь двухстах метрах. Десяток одинаковых выгоревших на солнце брезентовых палаток. Тоже брезентовый тент над общим длинным, как сороконожка, столом. Нелепо оранжево-яркий среди пасмурного хаки двухместный прогулочный вертолетик «Flay-87Z» с грубо привинченной местным умельцем пулесетной турелью. Запах подгорелой маисовой каши. И люди — черные и белые. И тех, и других чересчур много…

Ожидали ли «злые люди» появления Сергея? Конечно, ожидали. В этом палаточном клочке цивилизации в центре Черного континента был спрятан второй (после трубки Гашека) из предметов, которые Пепел обязался представить, как доказательство, что реально совершил кругосветный тур, а не отсиделся, например, на метеорологической станции в Заполярье. И хитроумный кокаиновый король Лопес конечно же не пустил процесс на самотек, а собрал пару десятков рыщущих по саваннам головорезов и наобещал им за Сергея небо в алмазах.

Самым опасным казался боец, засевший на дереве в каких-то метрах двадцати у слоновьей тропы. Это было просто везение, что Сергей его засек, потому как еще чуть-чуть, и дозорный сам бы срисовал подкрадывающуюся к лагерю троицу. К выдвижному дозорному посту вдобавок вдоль периметра лагеря с винчестерами под мышками прогуливалась троица скучающих евроафриканцев в широкополых шляпах. Но эти были почти не опасны, поскольку не слишком утруждались несением службы, а все время о чем-то спорили и косились на происходящее в лагере. Им было крепко завидно, что они должны служить, а кто-то развлекается.