Лифт поднимался.

На это Стэн и надеялся. Почтальон либо собирал корреспонденцию с верхних этажей, либо встречался там со своими коллегами. Стэн увидел, как зажглась цифра восемь. И не погасла.

Стэн ждал, прислушиваясь, готовый в любой момент снова спрятаться в своем кабинете, но ничего не менялось.

Три минуты.

Пять минут.

Семь минут.

Десять.

Неужели столько времени требуется, чтобы забрать письма с восьмого этажа… или там находится главный сортировочный зал?

Стэн рискнул и нажал на кнопку вызова лифта.

Лифт спустился.

Стэн вспомнил, как я рассказывал, что меня пустили только на пятый этаж, но все равно нажал на кнопку восьмого.

И двери закрылись.

Стэн пожалел, что у него нет оружия — никакого предмета, который можно было бы использовать как оружие, — но вряд ли это ему помогло бы.

Двери разъехались, и Стэн увидел просторное помещение, больше всего похожее на фабрику девятнадцатого века. Все было черным и пыльным, пахло горящим углем и смазкой, горячий влажный воздух был словно пропитан сажей. Оголенные трубы, металлические опоры, свисающие с грязного потолка лязгающие цепи, прикрепленные в разных местах к переплетению деловито пыхтящих агрегатов.

Из центра этого хаоса убегали в дальний конец фабрики две бесконечные конвейерные ленты, заваленные конвертами. В корзине рядом лежали пустые полотняные мешки. Ни безликого придурка, которого преследовал Стэн, ни других чиновников не наблюдалось, но по обе стороны конвейерных лент сидели скелетообразные фигуры, быстро сортирующие конверты. Некоторые конверты сортировщики бросали в большие воронки, а на оставшиеся шлепали почтовые марки.

Точно как в моем сновидении.

Стэн увидел все это мгновенно, быстро нырнул в правый передний угол лифта и принялся жать на кнопку четвертого этажа. Лифт никак не реагировал, и Стэн понял, что придется искать другой путь отступления, иначе его застукают.

Он вылетел из лифта, спрятался за колонной, тут же осознав, что прекрасно виден не менее чем дюжине почтовых тружеников.

Оказалось, что ничего страшного. Они видели Стэна, но это их явно не волновало. Они были так сосредочены на своем занятии, будто сами были машинами.

Стэн немного расслабился и — ради эксперимента — вышел из-за колонны, прошелся в поле зрения скелетообразных фигур. Никто не ринулся хватать его или останавливать, и Стэн осторожно обошел помещение, готовый в любой момент бежать сломя голову. Он нашел дверь с табличкой «Выход», открыл ее и вышел.

Стэн умолк, чтобы перевести дух, и, как оказалось, мы прибыли к месту назначения: улице на окраине Бри, казавшейся застроенной лишь наполовину. Хотя туман здесь не клубился, видимость была плохой. Здания казались просто силуэтами, невыразительными образами домов, магазинов и учреждений. Дорожное покрытие под колесами машины было твердым, но бесцветным и аморфным. И над всем этим нависало неопределенно-серое небо.

Стэн припарковался у обочины псевдоулицы.

Где мы? Является ли это частью реального мира? Я подумал о Вирджинии, Эрнесте и остальных, о том, что они говорили. Я вспомнил, как попал на эту работу, как вошел в квартиру номер 3 —

Шангри-Ла

— и очнулся в том пустом офисном помещении. Все последнее время я жил в какой-то альтернативной вселенной.

Или сходил с ума.

Стэн вышел из машины. Я последовал за ним. Как и в окружающем нас городе, воздух был едва ощутимым.

Стэн указал на очертания работающего допоздна магазинчика:

— Это там.

— Что?

— Почтовая фабрика… все остальное.

— Ты, кажется, говорил, что фабрика внутри здания фирмы.

— Так и есть. По крайней мере, я вошел изнутри. Но здесь совсем другая география. Когда я вышел, то оказался здесь. Видишь черный ход? Я входил и выходил несколько раз, чтобы убедиться. В общем, эта штука работает всегда. Надежно работает.

Иной мир.

— И каков твой план?

— Я хочу кое-что показать тебе. Ты вообще слетишь с катушек.

Меня начал обуревать страх. Стэн перебарщивал с секретностью, и мне это не нравилось. Я хотел, чтобы он прямо сказал, куда мы направляемся, и что он хочет показать мне, до того, как мы там окажемся, до того, как я это увижу. Мне пришло в голову, что рядом вовсе не Стэн, что его двойник ведет меня к месту казни.

И все же это был Стэн. Я знал это, нутром чуял. И если он хотел показать, а не рассказать, значит, у него имелась веская причина.

Я последовал за Стэном через незастроенную территорию к расплывчатым очертаниям здания. В центре аморфной серости выделялась дверь, настоящая дверь. Стэн потянул вертикальную ручку и открыл.

Мы вошли внутрь и оказались в мраморном, похожем на античный коридоре. В дальнем конце виднелся затененный вестибюль. Стэн уверенно направился вперед, стуча каблуками по отполированному полу. Мы пересекли вестибюль, Стэн остановился перед большой каменной дверью и, чуть приоткрыв ее, поманил меня.

— Посмотри, — прошептал он, когда я приблизился.

Я посмотрел. В помещении было полно мужчин и женщин, на первый взгляд похожих на старомодную группу секретарей вроде тех, что я недавно видел по телевидению в кинофильме «Как преуспеть в бизнесе, ничего не делая». Только я сразу заметил, что с этими людьми что-то не так. Они сидели перед экранами компьютеров, непрерывно печатая, автоматически меняя шрифты на личных принтерах. Странность была в их лицах. Эти люди казались тупыми, почти умственно отсталыми. Я нахмурился, не зная, как это понимать.

Стэн просветил меня.

— Им отрезали языки, — тихо сказал он. В его голосе прозвучал ужас. — Они не могут разговаривать. Они могут общаться только письменно.

Как ни жутко прозвучит, но это имело смысл. Они были идеальными Писателями Писем.

И вдруг я понял еще кое-что. Все эти люди — во всяком случае, большинство — были мне знакомы. Некоторые умерли много лет тому назад, другие — совсем недавно, а некоторые — насколько я знал — были еще живы.

И все они были мировыми лидерами.

Я узнал Джорджа Вашингтона, Авраама Линкольна, Мао Цзэдуна, Уинстона Черчилля. Президенты, короли, премьер-министры, цари, императоры. Их лица были искажены из-за отрезанных языков, но я мог точно определить, кто есть кто, а поняв, на что смотрю, нашел и дюжины других: Наполеон Бонапарт, мадам Мао, Дуайт Эйзенхауэр, Владимир Ленин, Адольф Гитлер, Томас Джефферсон… Не каждый президент попал туда, не каждый диктатор или иностранный правитель. Однако, как Рональд Рейган, многие политики и властители обожали вести дневники и переписку. Некоторые из них были настоящими Писателями Писем, и именно те, кого собрали здесь, как сказал Генри, творили историю, определяли ход событий, правили миром. Они создавали глубокие невидимые течения, над которыми мы, легкомысленные Писатели Писем, гоняли свою бумажную пыль. Стэн был прав. Мы действительно служили отвлечением, и я осознал, насколько блистательно Верховный структурировал этот мир и на протяжении истории набирал новобранцев.

На протяжении истории.

Как мы можем даже надеяться на успешную схватку с подобной силой?

Вы очень могущественны, сказал мне Джеймс Болдуин.

Вы — единственный, кто может помочь нам, сказала Вирджиния. Вы — единственный, кто может покончить со всем этим.

Не совершил ли Верховный ошибку, связавшись со мной? Не ошибся ли с моими обязанностями?

Вирджиния и ее литературные коллеги, как, похоже, и Стэн, явно так думали. Я знал только одно: когда я был свободен, когда жил в реальном мире, я неумышленно блокировал некоторые письма отсюда; мне удавалось разрушать планы Верховного. Я был способен на гораздо большее, чем мне поручали. Мои таланты и возможности не использовали должным образом.

Единственный вопрос: это делалось умышленно?

— Я хочу показать тебе кое-что еще. — Стэн аккуратно закрыл дверь и повел меня дальше по мраморному коридору, остановился на полпути перед как будто обесцвеченной частью стены и приложил к ней ладонь.