Несмотря на все происходящее, в моей душе царили спокойствие и безмятежность, как в глазу бури. Я, словно буддист, сконцентрировался на письме Киоко и своем ответе. После сегодняшних событий ее незамысловатое описание мягких игрушек казалось еще более незрелым, но в то же время приятно и ободряюще контрастировало с моей семейной ситуацией. Кроме того, я планировал задать Киоко несколько вопросов и переключить ее на более взрослые темы.

Мать вышла из кухни, обнаружила меня на диване и завизжала:

— Что ты здесь делаешь? Убирайся в свою комнату.

Повторения мне не требовалось. Я быстренько убрался к себе. Спать мне совершенно не хотелось, и предстояло как-то убить кучу времени. Телевизора в моей комнате не было, так что этот способ исключался. Включить проигрыватель? Но звук привлек бы мать, а мне не хотелось, чтобы она ворвалась ко мне, визжа, чтобы я все выключил.

Интересно, что делал в своей комнате Том.

В конце концов я решил почитать книжку, научно-фантастический роман «Время великой заморозки», который я уже дважды брал в библиотеке, а прочел четыре или пять раз. В рассказе о людях, переживших новый ледниковый период, я находил утешение и поддержку. Я снова углубился в их мир и не успел оглянуться, как пришло время ложиться спать. Мать не явилась ко мне с напоминанием — она все еще торчала в передней части дома, и я понятия не имел, что она там делала. Я переоделся в пижаму, выключил свет и заполз в постель.

Странно было лежать в кровати, зная, что отца нет дома. И в то же время приятно. Я впервые понял, что не возражал бы, если бы он вообще исчез из моей жизни.

Да и мать тоже.

И Том.

Волнения и перенапряжение прошедшего дня сделали свое дело. Я незаметно заснул, а когда проснулся, в комнате было совсем темно и только узкий пучок лунного света пробивался сквозь щель в шторах. Я выбрался из постели, взял часы и поднес их к самому лицу, чтобы разглядеть стрелки.

Четверть третьего.

Даже мать наверняка уже спит. Однако, включив настольную лампу, я на всякий случай выждал еще несколько минут, проверяя, не привлечет ли свет нежелательное внимание. Дом оставался тихим и спокойным. Я открыл нижний ящик, вытащил из тайника заветную папку, достал ручку, лист бумаги и оплаченный конверт.

И начал творить.

Завязалась бурная переписка.

Я придумал себе новую семью — такую, которой, по моему мнению, заслуживал. Я рассказал Киоко, что мой отец — ученый и раньше создавал ракеты для полетов на Луну по программе «Аполлон», а теперь его работа настолько сверхсекретна, что даже семья ничего не должна о ней знать. Моя мама якобы пишет для известного американского журнала и к тому же профессиональный кулинар и художник по интерьеру. А я — я самый популярный парень в школе, девчонки меня обожают, мальчишки мной восхищаются. О брате я предпочел не упоминать.

Я попытался внушить Киоко, насколько ей повезло переписываться с таким, как я, и добился своего. Ее следующее письмо было гораздо свободнее, длиннее и детальнее первого, хотя изъяснялась она по большей части на ломаном английском. Мне было все равно. На самом деле мне нравилось, что ради общения со мной она прилагает столько усилий и стараний. Я видел в этом интерес, выходящий далеко за рамки ожидаемого от друга по переписке.

Второе письмо пришло, когда я был в школе, и почтовый ящик освобождала моя мать. В нашем доме право на личную жизнь не уважалось, и мать не вскрыла письмо по чистой случайности. Правда, она спросила меня, что это такое, а я с напускной обидой объяснил, что учительница заставляет всех учеников писать письма детям из других стран, и эту девчонку мне назначили. Мать потеряла интерес где-то на середине моего объяснения, и мне оставалось лишь надеяться, что ей не придет голову в будущем вскрывать мои письма.

Однако, в целях безопасности, я достал первое письмо Киоко, изучил дату и почтовый штемпель и — дабы получать корреспонденцию по субботам, когда никто не сможет ее перехватить — попросил отныне отправлять все письма в тот же день, что и первое.

Следующий конверт прибыл две субботы спустя, и я уединился с ним в ванной комнате, заперев дверь, чтобы никто меня не потревожил. На этот раз Киоко прислала мне свою фотографию и попросила мою. Девочка оказалась миловидной, хотя и не очень похожей на мисс Накамото. Почему-то я уже не придавал этому такого значения, как в начале проекта. Киоко сфотографировали в каком-то парке с деревьями, усыпанными розовыми цветами, напомнившем мне Японский олений парк, куда нас возили в первом классе. Парк уже закрылся, но раньше он находился у автострады в Буэна-парке; нечто вроде зоопарка, где можно было угостить оленей кормом, продававшимся в автоматах с жевательными конфетами, а вокруг японские домики с японскими садиками. Больше всего мне запомнилась рыбка кои: она высовывалась из воды и курила сигарету, закрепленную в металлическом зажиме. Я задавался вопросом тогда, да и сейчас не прочь бы узнать, не заболела ли та рыбка раком. По-моему, жестоко так обращаться с доверчивым существом.

Я повнимательнее рассмотрел фотографию Киоко. Была ли это прогулка с одноклассниками, или снимок сделали ее родители? Трудно определить. Обстановка неформальная, но уж очень хорошее качество и профессионально поставленная поза. Похожий на матросский костюмчик — школьная форма; волосы заплетены в две косички, и маленькое круглое лицо. Из-за широкой счастливой улыбки ее глаза превратились в щелочки. Все же она была миленькой, и пусть не дотягивала до мисс Накамото, со временем вполне могла превратиться в красотку.

Однако куда бы спрятать фотографию? Если Том обнаружит ее, мне до конца жизни не избавиться от его насмешек. А если найдут родители, жди бесконечных вопросов. Я сунул фотографию в карман, спустил воду в унитазе и удалился в свою спальню. Оглядевшись вокруг, я попытался придумать хороший тайник и вдруг понял, что он у меня уже есть — папка программы «Друг по переписке». Если кто-то найдет там фотографию, я всегда смогу заявить, что это обязательная информация.

Следующий вопрос: есть ли у меня подходящая фотография для Киоко? Или, точнее, хочу ли я посылать собственное фото? Поверит ли она в то, что мое лицо принадлежит парню из моих писем?

В конце концов никакой фотографии я ей не послал. Придумал, как мне казалось, вполне приличный предлог: мол, все свои школьные снимки раздал одноклассницам, а семейные фотографии родители послать не разрешили. Однако за ее портрет я поблагодарил, а отсутствие своего возместил выдуманной историей о том, как прогнал с игровой площадки парочку хулиганов-расистов, обижавших ученика-японца, приехавшего к нам по обмену. Это должно было произвести на нее впечатление.

На следующее утро по дороге в школу я отправил письмо, не испытывая никаких угрызений совести. И настроение у меня было отличное.

Еще в лучшем настроении я вернулся домой. Поздно ночью, когда все отправились спать, я сочинил Киоко еще одно письмо, в котором расписал, как за защиту японского ученика директор школы наградил меня и назначил дежурным, регулирующим движение транспорта у школы, хотя это доверяют только взрослым.

Мисс Накамото не вывесила подписной лист, однако вскоре, чтобы вовлечь в программу побольше учеников, прикрепила к доске объявлений карту мира с веревочками, протянутыми от разных континентов к конвертам, на которых были написаны имена и адреса детей-иностранцев.

И лист участников программы.

На меня тут же посыпались насмешки.

— Джейсон участвует в «Программе пиписьки»! — визжала Мисси.

Даже Роберт и Эдсон смеялись, а ведь они были моими друзьями.

— Лучше назвать «Девчачьей программой», — предложил Кен Верной.

Действительно, я оказался единственным мальчишкой в списке, и мое лицо разгорелось от стыда. Я оглянулся на мисс Накамото, словно спрашивая, почему она предала меня, почему не сохранила все в строжайшей тайне, но она ободряюще улыбнулась, и ее улыбка придала мне сил.