- Я бы все равно понял - что-то не так здесь. Лекарства незнакомые, потом даты на упаковках посмотрел. Странные какие-то. - Ответил Валера. - Забавно, что у них срок годности аж через шестьдесят шесть лет выйдет.

- А Косте говорили? - спросила Рита.

- Еж! Хватит жрать! Молодому оставь… Нет, ему не говорили. Незачем. Да и не в себе он, друзей-то убили, вишь как получилось. Себя винит, сейчас. Кабы фрица того не убили, глядишь и не приехали бы каратели. И обошлось бы все по-другому. Сглупили по молодости. Так что, умом повредится точно, ежели мы ему вашу историю расскажем. Маргарита когда мне рассказала, так я тоже было подумал про помутнение рассудка. Не то у нее, не то у меня. А потом молитву прочитал - ан нет. Все в порядке. Не грезится…

- Ну а потом за тобой пошли! Дед специально про меня не говорил, чтобы ты не дергалась раньше времени.

Дед остановился. Подумал чего-то, потом достал ложку и треснул Ежа по лбу:

- Не перебивай старшего! - А потом продолжил. - И вот надо было случиться, что фрицы приехали за полчаса до того, как мы за тобой пришли. Сидим значит в перелеске, смотрю, доктор наш задами бежит. Через забор полез, а забор возьми да подломись. Только очки в разные стороны. Подползает - а под глазом фонарь светит на всю округу!

- Бывает! - развел руками Валера и улыбнулся. Правда, одной половиной лица.

- Пошли мы посмотреть, что да как. У меня в мешке простынь нарвата была. Вместо бинтов. Ну, я руку-то обмотал. Поди за своего примут. Обождали, пока там немцы людей распустят и ходу.

- Дедуль, а чего повязка-то красным запачкана была?

- А покойница моя, старуха, чернила красные на нее пролила. Ох, я ей задал тогда… - В глазах деда мелькала лукавинка.

- Старуха… Сорок четыре ей всего было, когда умерла она у тебя. Помню. - Улыбнулся Валера.

- Кирьян Васильевич, а вам сколько? - спросил Еж, помалкивавший до этого после удара ложкой.

- Пятьдесят четыре. - Почесал дед голый подбородок. - Совсем старик…

- А музыке блатной, где научились? Очень натуральное исполнение. - Подал голос доктор.

- Говорю же старый совсем. Пожил много. Пришлось и отдохнуть на киче с музыкантами. Там и наблатыкался. Урка сразу поймет, конечно, а вот фраерам, типа вас, за керю проканаю, - ухмыльнулся дед. - Да мы услышали, как кто-то чужой в боксе твоем разговаривает. Так и сыграли на ходу пьеску. Хотели сразу забрать. Но эта падаль там оказалась.

Дед поморщился:

- Ты как там с ней справилась-то, родненькая?

Теперь поморщилась и Рита:

- Валере спасибо, за пистолет. Маленький, а бьет хорошо.

- Собаке, как говорится…

- Кстати, а вы чего меня сразу не забрали?

- Ну, конечно. Кругом полицаи бегали, немцы. А тут доктор в лес бежит и девицу с собой тащит. А у девицы, от смущения видимо, лицо ярче помидора.

- Хорошо, Рит, я тебя ночью увидел. Иначе заикаться бы начал.

- Лучше бы ты Ёж, заикался. Молчал бы чаще, - огрызнулась Рита.

- Да ладно, зато стреляла метко. Наверное.

Рита показала Ёжу язык.

- Кстати, с чего ты взяла, что я немец-то?

- Мы тогда с хутора Кирьяна Васильевича ноги уносили. В яму какую-то залезли…

- Тайница у меня там вырыта. Еще до войны сделал. Как приехали сюда, так сделал. Большевики они больно жадные, думал, мало ли кулачить опять начнут. Или еще чего. А вот сгодилось от немцев схорониться, - добавил дед.

- Сидим, поглядываем в щелочку под крышкой…

- Какой крышкой? - не понял Ёж.

- Потом покажу, - ответил дед. - Ты Риту-то слушай…

- Немец идет - ну вылитый ты. Лицо один в один, фигура, даже повадки. И все ближе, к яме-то ближе. Думаю, сейчас наступит. Но тут из леса ему закричали. Фамилия такая смешная - Иггельман. Ёж - может это твой дедушка? Ну, типа в плен попал, и того… Дедушкой стал?

Еж возмутился было, но тут Кирьян Василич закряхтел и сказал:

- Смешно как получается… Ман по ихнему- человек, а Иггель - еж… Ежов, значится… Смешно… А я тогда и внимания не обратил!

Валера засмеялся:

- И впрямь, родственник. Наверно и зовут также - Андреас. Отныне будем называть тебя Андреас фон Иггельман!

- Сам ты… Вольфганг Вольдемарович Моцартов.

- Кстати, Вы с немчиком тем, контуженным чего сделали? - перебила их перепалку Маргарита.

- Да к кровати привязали в доме, где у них лежбище было. Не с собой же тащить. Фрицы придут - заберут.

Дед умолчал, что он пристроил между ног немца эфку, а через ее кольцо протянул веревочку, закрепленную на дверной ручке. Двери-то у нас - наружу открываются. Сей хитрый ход подсказал ему, как ни забавно, Андрей.

- Ладно, Ёж, сбегай за Костей. Пусть поест - задание ему дадим потом. Боевое. Сходит до села, посмотрит - чего там и как, - сказал Кирьян Василич.

- Может мне лучше? - сказал Валера.

- Куда ты со своей ногой-то? Ежели бежать придется?

- Ранили? - сочувственно спросила Рита.

- Нее… Я еще в институте учился. В футбол играли. А я голкипером был. Помню удар в рамку по низу. Я бросился и почему-то ногами вперед. Надо бы руками, а я - нет. И лечу. Время медленным таким стало, я только мяч и вижу. И еще вижу как слева их центрфорвард ногой вперед, а справа наш хавбек. И тоже ногой. Я первым успел - мяч выбил, и тут они мне бутсами оба в берцовую - каааак врезали! Попали в ногу, а искры из глаз. Странно. Сначала не понял - достоял в воротах. А после свистка упал и встать не могу.

- Выиграли? - спросил собирающийся Еж.

- Ничья. Два-два. Мы курс на курс играли. Чемпионат факультета. Вот с тех пор и хромаю. В армию даже не взяли. Одно не понимаю - как играл пятнадцать минут? Потом оказалось, что сложный перелом со смещением, - погладил ногу доктор Валера.

- Сила духа. - Вздохнул дед Кирьян. - Помню на гражданской мы Ростов брали. Нас тысяча, а их полный город…

- Интервенты? - остановился Ёж уже уходивший в лес.

- Боец Ежов! - Рявкнул Богатырев. - Кррррыыгом! Бегооооом… Марш!

Ёж повернулся и убежал. Но его тихий матюк дед все равно услышал и погрозил ему вслед кулаком. А потом вздохнул и продолжил:

- Интервенты… Да… Жиды кругом были. Русские жиды, еврейские, латышские и даже китайские… Одни интервенты кругом. И все нехристи… Тяжелое время было. Смутное.

- Так вы, Кирьян Василич, за белых воевали?

- Так я и сейчас за них воюю. Не за красных же.

- Странная логика у вас…

- А чего странная? Немцы вона тоже под красным флагом нынче ходят. Русский человек все равно к белому тянется. К чистому да светлому. Ежели он русский, конечно.

- А что, еврей - не человек, что ли?

- Почему не человек? Еврей - человек. И немец человек. Только он человеком является, пока дома не сжигает и детей не убивает. Иначе он жидом становится.

- Как это?

- Ну, жид ведь откуда пошло? От Иуды! А Иуда чего сделал? Христа убить хотел. Вот, который Бога убить не хочет - тот человек и мне его нация не важна.

- А как же можно Бога-то убить?

- Никак не можно. Не можно, а хочется. А ведь Бог-то в каждом из нас светится. Вот и убивают людей, чтобы до Бога добраться. А кто против Христа - тот и есть Антихрист.

- Так ведь и Вы, дедушка убиваете.

- И я, Маргарита, и я. И ты вчера. Значит, между тобой и Танькой той, разницы нет? Она каждое утро по тридцать - что ли? - человек убивала. И ты ее. Она для удовольствия. А ты для чего?

Рита промолчала. В памяти ее снова всплыла черная лужа, густо растекавшаяся по полу, заливавшая каждую трещинку в досках.

Она и винтовку-то у Ежа выпросила тогда, чтобы не вспоминать этот глухой звук удара затылком об пол. Заглушить пыталась. Только виду не показывала. Боялась показать страх…

С другой стороны, как бы она - Маргарита Малых - обычный педагог из Дома детского творчества, ведущая фотокружок для школьников двадцать первого века - как бы она повела себя в это ситуации? Когда ты голодная и уставшая, брошенная и никому не нужная попадаешь в руки немцам - и они предлагают тебе на выбор. Или убить или быть убитой. Страшно? Незнакомо… И даже знать не хочется…