- Кажется, не время, - сказала старуха, кутаясь в свое ночное тряпье. - Разве только вместе с вами.

- Берите и себе варенье, оно полезно, - на душе Валентина Юльевича стало теплее.

- Благодарю. Я так и сделаю.

- Берите побольше, не стесняйтесь. Мы свои люди.

Эльза выпила две чашки и разоткровенничалась.

- Что я думаю, то и скажу вам, господин доктор, не обижайтесь на старого человека. Жениться бы вам надо.

- Жениться! - удивился Валентин Юльевич и подумал: «Вот глупая старуха»,

- Скучно жить одному.

- Вы правы. Но я уже не молод, если не сказать большего.

- Пока не поздно. Вот я приглядываюсь к фройляйн Инге. Какая она славная!

«Глупая, глупая, скажет же такое! - думал Валентин Юльевич. - Фройляйн Инга и я… Глупо, смешно».

И все-таки ему стало легче. Он пошел к себе и, не ложась, стал думать о лаборантке, но не в той связи, о чем говорила фрау Эльза. Старуха сказала правильные слова: «Пока не поздно», однако Валентин Юльевич отнес их совсем к другому. Они остро напомнили о том, что передавалось вчера по радио. «Шагнуть через невозможное», - так думал истекающий кровью Стебельков, и невзоможное оказалось возможным.

До рассвета просидел Валентин Юльевич, размышляя над тем, что еще не поздно сделать. Он достал чек Руиса: Шкубин пока не предъявлял его в банке; чек действителен в течение 10 дней - это установлено давно международной конвенцией. Надо прежде всего вернуть чек.

Валентин Юльевич позвал санитара Томаса. Чек был вложен в конверт.

- Пойди к господину Руису и отдай ему это в руки. Непременно в руки, - напомнил Валентин Юльевич.

Потом он подошел к окну. Вставал ясный день. Зеленые кроны, омытые дождем, светились, и через открытую форточку пахло влагой и гнилью. Вдали сверкали алмазные вершины гор, они учили человека постоянству и высокой гордости. Ничего этого до сих пор не было в душе Валентина Юльевича.

Подумав, он взял телефонную трубку и позвонил профессору Дольцу.

Стебельков погиб. Есть электронный мозг, модель, машина и больше ничего. Машина мертва от своего рождения. Семнадцать лет ожидания, надежд, поисков. И - ничего.

Радио передавало еще что-то, но Инга слушала плохо: мешали противоречивые мысли.

«Нет, - сказала она себе, - осталось очень многое. Был совершен бессмертный подвиг, и хоть поздно, а все-таки узнали о нем люди, будущие поколения обязаны своей жизнью Стебелькову».

Каким маленьким, будничным показалось ей все, что было вокруг! Дом Шкубина - тесная коробка с множеством перегородок. Слабо белеющие горы за окном - холмики, освещенные невидимой луной. Все люди здесь - состарившиеся лилипутики. Себя она увидела словно в перевернутом бинокле - совсем маленькой девчонкой, которая в жизни еще ничего не успела сделать.

Она посмотрела в зеркало и удивилась: в ней произошла какая-то перемена за эти несколько дней. Перемена была не только в том, что обозначались скулы и ключицы и глаза стали большими. Во всей фигуре угадывалась необыкновенная легкость, и Инга чувствовала себя способной подняться и улететь куда-то далеко, далеко…

Нужно идти, немедленно идти. Она выключила свет и приоткрыла дверь. В коридоре было тихо. Инга повернула ключ и осторожно, на носках прошла по коридору.

Ночь брызгала редкими каплями дождя. Это была удивительная ночь! Тучи клубились, и, озаряя волнистые края их, где-то гуляла по небу осторожная луна. Деревья стояли черные, молчаливые, был слышен только однообразный шум дождя.

Через ворота выйти нельзя. Что такое ворота, охраняемые полусонным сторожем, и железная ограда? Инга готова была преодолеть, кажется, любую преграду.

Когда глаза немного привыкли к темноте, она разглядела серую дорожку, ведущую в глубь леса, к горам.

Инга прошла немного и услышала шум водопада. Однажды прогуливаясь по этой дорожке, она видела горы и водопад. Для кого-то эти почти отвесные скалы, являющиеся южной границей владений Шкубина, неприступны. Инга верила в свои силы и ловкость. Экспедиции в тайгу и пустыни сделали ее выносливой, а работа в горах Памира была одновременно и школой альпинизма.

Косматая лавина водопада грохотала справа, ударяясь о камни, она кипела - тут словно полыхало серое пламя, из-под него вода текла бурлящими струями. Инга сняла туфли и, прыгая с камня на камень, перешла речку. Вода была холодная, как лед.

Запомнилось, что слева, там, где кирпичная ограда с высокой железной решеткой, выставившей вверх острые пики, врезается в отвесную скалу, упало дерево, непонятно как выросшее на голых камнях, до вершины его можно дотянуться рукой. Цепляясь за ветви, Инга поднялась по влажной скользкой круче метров на семь. Выше в скале была косая трещина. Надо добраться до нее и по ней спуститься вниз. Упираясь ногами о корни дерева, Инга нащупала вверху острый край трещины. Подняться было нетрудно. Трещина оказалась неширокой. Инга повернулась спиной к скале, ноги упирались в острый каменный гребень. Кругом было темно, и внизу темно - не видно ни камней, ни железных копий решетки, лишь смутно белела серая шумливая полоска реки.

Начался осторожный медленный спуск. Руки скользили по гладким, отполированным дождями камням, а ноги всюду натыкались на острие - как по зазубренному ножу шла Инга. Где-то должна же трещина выйти вниз! Уже совсем рядом видны верхушки деревьев. Но вот трещина, сузившись, пошла вверх. А дальше? Дальше она исчезла. Что же делать? На ступнях, кажется, нет живого места, стоять невыносимо больно. Инга ухватилась руками за гребень, спустила ноги, вытянулась во весь рост. Внизу - никакой опоры. Будь что будет…

Внизу оказалась мягкая земля, покрытая густой травой. И недалеко шумела речка. Можно умыться и освежиться. Платье было не для таких прогулок, но грязь можно смыть водой: идет дождь, не сильный, мелкий, но частый, стоит ли придавать этому значение? А вот ноги! Они не были поранены, и все же ступать больно.

Город казался безлюдным. Ни один человек не повстречался. В вестибюле «Эдельвейса» дремал старичок портье. Он протер глаза. Когда Инга назвала имя Киджи, старичок хитровато улыбнулся, разрешил пройти в номер. Инге было совершенно безразлично, что он подумал о ней.

Киджи догадался, каким путем Инга добралась сюда. Он вышел и позвал портье. Старик, потирая руки, залебезил:

- Вина или чего-нибудь покрепче? Хоть и поздно, но я достану…

- Чаю или кофе, - сказал Киджи. - Только горячего и поскорее…

Вернувшись, он снял с Инги мокрые туфли и принялся растирать ноги. А она рассказывала, что и как, по ее мнению, надо сделать.

Прежде всего - никакого шума. Надо пойти к профессору Дольцу - пусть будет создана авторитетная комиссия из представителей Красного Креста. Только комитет Красного Креста имеет право на беспрепятственный вход на территорию Шкубина. Дольц пользуется здесь уважением, и сделает все возможное. Шкубин не такой преступник, чтобы говорить о нем в местной полиции - на это и Дольц не пойдет. Тут надо действовать тактичнее, в рамках международной законности. Руис, конечно, опасен, но он без Шкубина ничего не сделает. Руисом должна заняться полиция. Киджи надо позвонить в местное полицейское управление, пусть он, как корреспондент, выразит недоумение, почему разоблаченный перед всем миром преступник находит спокойный приют в этом городе? Если Руиса не арестуют, то, во всяком случае, возьмут под надзор.

Киджи во всем соглашался. После неудачного визита к Руису он понял, что поторопился тогда и действовал опрометчиво, об этом не хотелось вспоминать.

Инга забралась с ногами на диван. Киджи сел рядом. Они долго обсуждали свой план. Нужно переговорить с Новосельским. Побывав у Дольца, а затем в полиции, Киджи возьмет машину. Тут недалеко граница, за которой социалистическая страна. Киджи сможет свободно поговорить не только с Новосельским, но и со своей редакцией.

- Вам нельзя возвращаться к Шкубину, это опасно, - сказал Киджи, не отрывая от Инги взгляда. В его удивительных глазах - черных с золотистыми искорками - было столько теплоты!