Франц. Ступай! Тебя подкупили. Это ты стремишься подорвать мой дух.

Лени. Но что ты ответишь, Франц? Что ответишь? Вот уже двенадцать лет, как ты стоишь на коленях перед судилищем будущего, признаешь за ним все права. Тогда почему не признать за ним и право приговорить тебя?

Франц (кричит). Потому что я свидетель защиты!

Лени. Кто избрал тебя?

Франц. История.

Лени. И раньше бывало, что человек считал себя избранником истории, а она призывала другого.

Франц. Со мной этого не произойдет. Все будут оправданы. Даже ты, такова моя месть. Я загоню историю в мышиную нору! (Умолкает. Обеспокоенно. Тихо.) Они подслушивают. Ты наседаешь, наседаешь, и я заношусь. (В потолок.) Прошу прощения, дорогие слушатели: слова исказили мои мысли.

Лени (неистово, с иронией). Вот он, человек стального духа! (Презрительно.) Ты только и делаешь, что извиняешься.

Франц. Хотел бы я увидеть тебя на моем месте. Вечером они снова заскрипят.

Лени. Разве крабы скрипят?

Франц. Эти скрипят. Очень неприятно. (В потолок.) Дорогие слушатели. Прошу вас отметить поправку...

Лени (взрываясь). Довольно! Довольно! Пошли их вон!

Франц. Ты с ума сошла?

Лени. Дай отвод их суду, умоляю тебя, в этом единственная твоя слабость. Скажи им: «Вы мне не судьи!» И тебе некого будет бояться. Ни в этом мире, ни в ином.

Франц (резко). Ступай! (Берет две раковины и начинает тереть одну о другую.)

Лeни. Я не закончила уборку.

Франц. Отлично. Удаляюсь в тридцатый век. (Встает, заменяет висящую на стене табличку с надписью: «Просьба не мешать» другой: «Вернусь завтра в полдень». Снова садится и продолжает тереть раковины.) Не гляди так пристально: у меня затылок горит. Я запрещаю наблюдать за мной! Если решила остаться — займись делом!

Лени не шевелится.

Сейчас же опусти глаза.

Лени. Опущу, если будешь говорить со мной.

Франц. Ты меня сведешь с ума! Сведешь с ума!

Лени (с невеселым смешком). Ты ни о чем другом и не мечтаешь!

Франц. Ты хочешь смотреть на меня? Гляди! (Встает, марширует гусиным шагом.) Ать-два! Ать-два!

Лени. Перестань!

Франц. Ать-два! Ать-два!

Лени. Умоляю тебя, перестань!

Франц. Что, красотка, боишься солдата?

Лени. Боюсь, что начну презирать тебя. (Снимает фартук, бросает его на кровать и направляется к двери.)

Франц (останавливается). Лени!

Она уже подошла к двери.

(С оттенком нежности.) Не оставляй меня одного.

Лени (оборачивается к нему в страстном порыве). Хочешь, чтобы я осталась?

Франц (тем же тоном). Ты мне нужна, Лени.

Лени (направляется к Францу. На лице ее смятение). Милый! (Приблизившись к нему, нерешительно поднимает руку и гладит его по лицу.)

Франц (не протестует, потом отскакивает). На расстоянии! Только на почтительном расстоянии и без эмоций!

Лени (с улыбкой). Пуританин!

Франц. Пуританин? (Пауза.) Ты так думаешь? (Приближается к ней, ласково гладит ее плечи и шею.) Пуритане не умеют ласкать. (Ласкает ее.)

Она вздрагивает и закрывает глаза.

А я умею.

Лени прижимается к нему.

(Отпрянув.) Уходи! Ты мне отвратительна!

Лени (отступив на шаг, с ледяным спокойствием). Не всегда.

Франц. Всегда! Всегда! С первого же дня!

Лени. Встань на колени! Чего же ты ждешь? Проси у них прощения.

Франц. За что? Ведь ничего не было!

Лени. А вчера?

Франц. Я тебе говорю, что ничего, ничего!

Лени. Ничего, кроме кровосмешения.

Франц. Ты всегда преувеличиваешь.

Лени. Разве ты мне не брат?

Франц. Ну брат.

Лени. И разве мы не любили друг друга?

Франц. Почти.

Лени. Даже если это было хоть раз... Неужто ты боишься слов?

Франц (пожимая плечами). Слова! (Пауза.) Разве нужно подыскивать слова, чтобы определить все терзания этой падали! (Смеется.) Ты считаешь, это любовь? О сестричка! Ты была рядом, я обнимал тебя, и произошло то, что происходит еженощно со всякой живой тварью на этой земле. (В потолок.) Торжественно заявляю: никогда Франц, старший сын Герлахов, не желал своей младшей сестры Лени.

Лени. Трус! (В потолок.) Вы, незримые обитатели потолка, свидетель защиты нашего века всего лишь лжесвидетель! Я, Лени, преступная сестра, люблю Франца как женщина, и люблю его, потому что он мне брат. Если у вас осталось малейшее представление о том, что такое семья, вы осудите нас без права обжалования. (Францу.) Бедный барашек. Но мне на это плевать! Вот как надо с ними разговаривать. (Крабам.) Он вожделеет, не любя меня, подыхая от стыда, под покровом темноты. И я в выигрыше. Я добилась того, что хотела.

Франц (Крабам). Она сошла с ума. (Подмигивая им.) Я вам все разъясню. Когда мы останемся одни.

Лени. Не смей. Я умру, уже умерла и запрещаю выступать в мою защиту. У меня лишь один судья — я сама, и я оправдываю себя. О свидетель защиты, свидетельствуй лишь перед самим собой. Ты будешь неуязвим, если осмелишься заявить: «Я делал то, что желал, и желал того, что делал».

Франц (внезапно лицо его каменеет, оно полно ненависти и угрозы; голос жесткий, с подозрением). А что я совершил, Лени?

Лени (вскрикнув). Франц! Если ты не будешь защищаться, они тебя доконают.

Франц. Что я делал, Лени?

Лени (беспокойно и уже сдаваясь). Ну как же... Я только что говорила об этом...

Франц. Нет, Лени, у тебя не то было сейчас на уме... (Пауза.) Что я совершил?

Долгая пауза. Оба глядят друг другу в глаза.

Лени (первая отводя взгляд). Хорошо. Я проиграла: забудь обо всем. Я буду защищать тебя без твоей помощи: я к этому привыкла.

Франц. Ступай прочь! (Пауза.) Если не уйдешь, объявляю забастовку — замолкну. Ты знаешь, я могу молчать два месяца.

Лени. Знаю. (Пауза.) А я не могу. (Подходит к двери, отодвигает засов, поворачивает ключ.) Вечером принесу тебе еду.

Франц. Бесполезно: я не открою тебе.

Лени. Дело твое. А мое — принести тебе обед.

Он не отвечает.

(У выхода, Крабам.) Если он не откроет, спокойной ночи, мои милые! (Закрывает за собой дверь.)

Франц, один.

Переждав мгновение, он подходит к двери; все его движения выдают человека, чувствующего опасность. Выражение напряженности исчезает с его лица, лишь после того как он задвигает железный засов и запирает дверь. Он становится спокойным, почти добродушным, но именно с этого момента он кажется еще более безумным. На протяжении всей сцены слова его обращены к воображаемым Крабам. Это не монолог, а диалог с невидимым собеседником.

Франц. Не доверяю этому свидетелю. Допрашивать лишь в моем присутствии и согласно моим указаниям. (Пауза. С видом человека спокойного, усталого. Тон нарочито ласковый.) Она утомительна? Да... да... Действительно утомительна. Но какой темперамент! (Зевая.) Основная ее обязанность — не давать мне заснуть. (Зевает.) Вот уже двадцать лет, как длится полночь этого века. Не так-то легко всю долгую полночь держать глаза открытыми. Нет, нет: всего лишь минутная сонливость. Со мной это бывает, когда я один. (Дремота одолевает его.) Не надо было отсылать ее. (Покачнулся, выпрямился резким движением, военным шагом подходит к столу. Берет ракушки и бросает в портрет Гитлера, кричит.) Осада! Хайль! Осада! Хайль! Осада! (Вытягивается по струнке «смирно». Щелкает каблуками.) Я солдат, фюрер. Плохо будет, если я засну, это серьезно, это очень серьезно — покинуть пост. Клянусь тебе, что не засну. Включайте фары, вы там! Полный свет, прямо в морду, в глаза, тогда сразу проснешься. (Чего-то ждет.) Посижу минутку... (Садится, голова покачивается, глаза полусонные.) Розы... О! Как это прекрасно... (Резко встает, опрокидывая стул.) Розы? Если я приму букет, меня отметят на карнавале. (Крабам.) Постыдный карнавал! Ко мне, друзья, я слишком много знаю, меня хотят загнать в яму, это великое искушение! (Подходит к ночному столику, достает таблетки и грызет их.) Тьфу! Дорогие слушатели, прошу отметить мои новые позывные: «Д. П. К.» De profundis clamavi![2] Слушайте все! Скрипите! Скрипите! Если вас не будет слышно, я засну. (Наливает бокал шампанского, пьет, проливая на мундир. Рука его безжизненно опускается и повисает вдоль туловища, не выпуская бокал.) А тем временем век продолжает свою скачку... Они набили мне голову ватой. Туман. Все бело. (Мигая.) Туман стелется по полям... Он защищает их. Они ползут. Сегодня ночью прольется кровь.